— Как прикажешь, боярин. — Он поднял Аремия, толкнул вперед.
Тот, с трудом передвигая поврежденную ногу, захромал к выходу.
— Лекаря ему организуй. Живым он нам нужен.
— Сделаю, боярин.
Он вышел из комнаты, а я подпер рукой лоб, задумался.
Вся эта история с татарами становилась все интереснее и интереснее. Не просто так тащили русские бояре с самого верха управления государством их на Русь. А с целью. Каждый хотел что-то свое сделать, решить какие-то свои вопросы. Только и у татар был некий раздрай в стане. Может на этом как-то сыграть получится. Нужно сыграть. Большое войско остановить силами нескольких сотен, хоть отважных, сплоченных и обученных человек — не удастся. Слишком мало нас. Даже если степняки упрутся в Воронеж. Обойти же можно и дальше двинутся.
Нужен план. Хитростью и смекалкой одолеть в бою выйдет.
Дипломатический ход придумать нужно. Письма татарские почитать, с оставшимися пленными поговорить. Имея информацию — придет решение. И еще самое важное на ближайшие дни, помимо общения с атаманами и сотниками. Денежная система. В этом стоит положиться на трех человек. Вместе с ними сесть, совет держать. Григорий, подьячий, человек грамотный и разумный, честный и верность доказавший. Ванька — слуга мой. Хитрый парень. Полагаю, все мои финансовые дела последние недели, решал именно он. А значит, кое-какое представление о ценах имеет. Ну и Несмеян Васильев, кабатчик воронежский. Раз дело торговое знает, то и в ценах что-то да понимает.
Может, кто еще?
Четвертым можно взять Савелия. Он хоть и предатель, но в делах денежных точно сведущий человек. Уверен, казну и учет за тремя прошлыми воеводами вел именно он. Как заставить его работать — мыслишка имеется.
Прошло несколько минут, проведенных в раздумьях. Живот урчал все сильнее. Наконец-то девушка принесла мне обед. Щи и хлеб. Все в деревянной посуде, томленое, теплое.
— Спасибо, красавица. — Проговорил по-доброму, с улыбкой.
Она покраснела, поклонилась и чуть ли не выбежала из комнаты. А я накинулся на еду. Густой, кисловатый, сваренный из квашеной капусты суп пошел на ура. Бульон был перстным, видимо, сегодня среда или пятница. Крупных постов вроде на конец весны не попадало. Поэтому съесть можно много и хотелось много. Мой молодой, растущий организм требовал питания. Надо бы его еще нагрузить каждодневными тренировками, но пока дела скачут так активно, что не до физических упражнений.
Я наворачивал принесенное варево за двоих, с превеликим удовольствием. Заедал хлебом, отдающим легкой горечью и хрустящего на зубах свежей коркой.
Ох, лепота-то какая! Вкусно, сытно, если много съесть, хорошо. Да и полезно. Овощи и никакой химии, к которой мы, жители двадцать первого века, так привыкли.
Потянулся всем телом. Сейчас в сон клонить начнет.
Но спать сейчас некогда. На очереди разговор с татарами. Только потом пара часов отдыха. А вечером, на закате — поход к монастырю. Без меня сожжение ведьмы обойтись не должно.
Спустя минут двадцать по моим прикидкам в комнату вновь зашла девушка. Молча забрала посуду, удалилась. В глаза не смотрела. Старалась вести себя так, как будто нет ее.
Я поднялся, немного покрутил поясницей, вскинул руки, сделал несколько легких наклонов по сторонам разминаясь. Двинулся во двор. Вышел в коридор, услышал сверху разговоры. Кто-то громко стонал и ругался сквозь зубы. Прислушался, Ефим вроде. А еще голос воеводы и Настены, к которым примешивалась иная речь. Точно, они. Потом еще стон, полный боли.
Снизу с лестницы выбежала все та же служанка, уставилась на меня, опять глаза в пол, замерла. В руках чарка с водой, пар идет, значит, горячая. И тяпки.
— Иди, чего встала. — Выдал я.
Она проскочила мимо, поднялась на второй этаж.
Фрол Семенович молодец. Занялся тем, что знал хорошо. Оказывал помощь раненым бойцам. Вот и славно. Возись и мне не мешай. И лучше в тереме сиди, чтобы думали все, что вместе мы работаем. А через день-два все постепенно привыкнут, что вместо тебя я приказы отдаю. И тебе спокойнее на старости лет жить, и мне проще людей сколачивать и в нужное дело направлять.
Прошел к двери. Вышел. С крыльца увидел, что Григорий привел сюда оставшихся пленных и служилых людей. Вроде всех, кого на левом берегу оставили, когда переправлялись на пароме.
Во дворе было людно. Явившихся встречали, осматривали, размещали.
— Петька! — Выкрикнул я. — Подойди.
Из пришедшей толпы появился тот самый паренек. Он не был связан, на лице его перестала играть гримаса ужаса. Чувствовалось, что парень понял: он свободен и существует теперь по собственной воле.
— Чего изволите, боярин. — Подбежал, поклонился в землю. — Я вам теперь по гроб жизни. Я за вас и для вас, что скажете.
— Чего умеешь?
— Грамоте немного. — Он покраснел, опустил глаза. — Отец учил. И лекарству тоже, самую малость.
Дело хорошее, пригодится парень, если читать умеет.
— Поступай в распоряжение к Григорию. Он посмотрит, что умеешь, и если толк будет, помогать начинай.
Парень вновь поклонился, хотел было уже идти, бить челом подьячему.
— Погоди, еще одно дело есть. Жди.
Я спустился с крыльца. Обратился к одному из служилых людей, оставшихся ночью здесь, в кремле на постах.
— Приведи писаря.
Тот кивнул без лишних вопросов. Исчез за углом терема и через минуту появился, ведя перед собой в кандалах Савелия.
— Папка! — Закричал Петр, уставился на меня. Глаза круглые, в них вопрос стоит. Можно ли?
— Иди поговори с предком. — Улыбнулся я. — Сын за отца не в ответе.
Парень помчался к родителю.
— Сын! — Савелий, увидев его, рухнул на колени.
Они сцепились в объятиях, хлопали друг другу по спинам. Говорили что-то бессвязное сквозь слезы. Ревели оба. Да, настоящая любовь отца к сыну и наоборот. Понимаю я теперь, почему этот человек при всей своей книжной профессии пошел на разбойничьи действия. Все понимаю, но не принимают. Простить такое нельзя, искупить нужно.
Петр отстранился, Савелий уставился на меня.
— Спасибо. Спасибо тебе, боярин. Игорь Васильевич. Я по гроб жизни теперь… Все, что скажешь… — Он плакал, я видел эти слезы раскаяния и простого человеческого счастья, бесконечной благодарности.
— Верю, Савелий, верю. Только ты пока как был, так и есть мой пленник. Ты людей, тебя пригревших, приютивших, давших работу убить хотел. В разбое потворствовал. Это так просто не проходит. Заслужить надо.
— Заслужу, боярин. Позор смою. Надо, на смерть пойду. Если скажешь. Спину гнуть буду. В ночи читать и писать, коли скажешь. Глаза не щадить. Где скажешь, что скажешь. И в кандалах, и как угодно. Только прикажи. Я твой должник. Раб я твой. — Он как стоял на коленях, начал челом бить в землю, кланяться. Разогнулся, закричал. — Слышите люди, при всех говорю!
Ох. Что-то тебя, писарь, накрыло так. Понесло.
— Довольно, Савелий! Я тебя услышал.
— Петька и ты кланяйся. Святой человек, Игорь. Меня, грешного гада пощадил. Тебя спас. Кланяйся.
Парень тоже стал отбивать поклоны.
— Довольно! Встань. Работа не ждет. — Я сказал грозно, и этот приступ чинопочитания вмиг прекратился. — Идите сюда, оба.
Сын помог отцу подняться. Поддерживая младший старшего, они подошли. Позы сутулые, чинопочитание во всей красе.
— Чем можем служить, боярин? — Проговорил писарь.
— Татарский знаешь? Читать умеешь?
— Да, господин, могу. И говорить, и читать.
— А сын?
— Немного совсем, учил я. — Робко проговорил Савелий.
Отлично, вот у меня и образовалось целых два толмача. Один человек вольный, но связанный отцовской клятвой и великой благодарностью. Второй — ту самую клятву давший и наказание отбывающий. Младшего подучить нужно, чтобы опыта набрался. Сейчас и начнем.
— В приемную, в терем идите, ждите. Сейчас с письмами приду, поглядим, что там. А потом на допросе двух крымских господ слушать будете. Если что на своем болтать будут, все подмечать и мне докладывать.
Савелий закивал, толкнул Петра, и тот последовал его примеру.
— Пантелей!
Из толпы почти мгновенно появился крепкий, простецкий на вид служилый человек. Нравился он мне все больше. При всем своем неуклюжем, простецком и даже малость диковатом виде оказался расторопным и смышленым человеком.
— Конь мой где? На котором я с Колдуновки ехал? Там сидор мой со шкатулкой. Тащи сюда.
— Будет сделано.
Он помчался к конюшне.
Пока ждал, осматривал происходящее во дворе кремля. Пленных людей усадили на землю связанными. Григорий и еще пара служилых человек ходили между ними, задавали вопросы. Занимались эдакой фильтрацией — кто бандит, кто пособник, а кто случайная жертва. Петр в этом ночью неплохо помог. Выдал информацию по тому, кто есть кто среди пленных. Но все нужно было проверить и подтвердить перекрестными допросами.
Женщин посадили отдельно от мужиков. С ними сейчас святой отец разговаривал. Тот, что нас вчера на дело благословлял, и в подпол церковный провожал. Отсюда мне неясно было, что творил. То ли исповедовал, то ли причащал, то ли увещевал. Они все стояли на коленях, молились. Головы опущены, плечи вжаты, сутулятся раболепно.
У конюшни, куда умчался Пантелей, служилые люди разгружали добытое имущество. Аккуратно без суеты таскали в терем с торца. В комнаты, предназначенные для проживания их самих. Есть ли там свободная, чтобы ее заполнить, закрыть и спокойно инвентаризировать все имущество? Надеюсь — да.
Пантелей вернулся. Протянул увесистую шкатулку с глупой улыбкой на лице. Сам сидор был за его массивным плечом.
— Вот, боярин. Чего-то еще нужно?
— Да, веди татар и прихвати кого-то из наших с собой.
Эти двое могут быть опасным, вдруг чего удумают. Или, если у них ненависть друг к другу, даже со связанными руками — кинуться еще друг на друга. Разнимай потом. Мне не с руки на такое время тратить.
Служилый человек кивнул, помчался их разыскивать. А я спокойным шагом проследовал вновь в зал приемов. Говорить буду сразу с двумя в присутствии переводчиков. Так и надежнее и лучше.