Мышка разочарованно закрыла глаза, а потом горько расплакалась. Этот мир не пуст, а значит и не совершенен. Ведь пустоту нельзя разрушить, а если нет пустоты, нет и идеальности.
Она плакала долго, размазывая вязкие медовые слезы по своим бумажным щекам. Она плакала, а мир смеялся над ее горем. Он заполнялся, становился все более несовершенным. Возле кровати появилась тумбочка, сделанная из хрупкого стекла. Почему-то сверток со сверкающими тесемками оказался на ней, хотя… может быть, он и раньше был на ней? Может быть, этот мир только притворялся идеальным?
Все притворяются. Даже миры пытаются быть лучше, чем они есть на самом деле.
Мышка с ужасом смотрела, как над ее головой материализуется люстра из еловых веток, а розовое небо становится белым потолком. Обернувшись, она испуганно посмотрела на Сокола. Нет. Напарник все еще был бумажным. И это было правильно.
Мышка села на кровать рядом с ним и опять расплакалась. В этот раз ее слезы были черными, как смола. Ей не нравилось, что они черные. И от этого она плакала еще сильней.
А потом она встала и пока этот мир оставался достаточно пустым, кружилась и кружилась, и кружилась, пока не упала. Оказавшись на полу, она обнаружила, что лежит на пушистом ковре из котят. Живых котят. Они пищали и мяукали, что-то просили, но Мышка не знала, что именно.
Она судорожно попыталась слезть с ковра, чтобы не задавить никого, но он все не кончался… не кончался, и она снова заплакала, потому что ей было жалко котят…
…в этот раз она плакала водой…
– Мыш…ка…
Голос напарника обдал ее морозом, и слезы застыли. Стало так хорошо… Мгновенно забыв про котят, Мышка поднялась на ноги и шагнула к кровати.
– Ты очень бумажный, – сказала она. – Но это ничего! Скоро мир окончательно перестанет быть пустым, и все вернется на круги своя.
Кажется, Сокол удивился. Его глаза из блестящего глянца посмотрели на нее так, будто он видел ее впервые.
– Принеси воды… пожалуйста…
Мышка посмотрела на него расстроено. Как же он не понимает!
– Воды пока еще нет, понимаешь? Она еще не перестала быть пустотой. Но скоро все изменится. Ты только потерпи чуть-чуть, хорошо, Тони?
Напарник хрипло выругался и попытался подняться на кровати.
– Что ты пр…приня…ла? Т-ты хоть п-понимае…шь, чт-то т-ты нес…сешь?
Мышка помогла ему сесть. А потом села рядом. А потом положила голову ему на плечо.
– Ты такой бумажный. И это прекрасно. Мне нравится, что ты бумажный… А еще ты хороший. Несмотря на то, что ты никогда не был пустотой.
Сокол молчал. Кажется, он понял, что быть бумажным – это хорошо.
– Тебе очень больно? В тебе была какая-то желтая штуковина, но я ее вытащила. А потом склеила тебя назад.
– Ты молодец, – тихо ответил напарник. Он тяжело дышал, и Мышка с сожалением подумала, что скоро все исчезнет. Мир перестанет быть таким… интересным.
И они снова станут людьми.
Мышка отстранилась от Сокола и окинула его испытывающим взглядом.
– Пока ты бумажный, с тобой все будет хорошо, – доверительно сообщила она.
– Мышка! – напарник со стоном поднял руку и схватил ее за плечо. – Что ты приняла? Ты несешь бред!
Его рука была такой теплой… а еще под тканью платья, там, где лежала его рука появилось странное ощущение.
Интересно, а что будет, если он положит руку на обнаженную кожу?
Мышка потерлась щекой о его тыльную сторону.
– Щекотно! – хихикнула она.
Щекотка ей очень понравилась, и она решила, что хочет ощутить ее везде. Но на ней был корсет из розовых лепестков, стянутый тесемками сзади. Поэтому она спустила рукав платья, чтобы обнажить плечо. Пусть хотя бы там ей будет восхитительно-щекотно!
– Ты что делаешь…
– Мне нравится. Ты ведь еще бумажный, а значит, все хорошо.
Она придвинулась к напарнику и обняла его, стараясь не задеть белоснежно-кровавые полоски.
– Мышка… ты под кайфом… как… ты вытащила пулю? В этом состоянии?
– Пулю? – озадачилась Мышка. – Какую пулю? А! Ты о той желтой штуковине? Да… я разрезала тебя на полоски, вытащила ее, а потом склеила обратно. Хорошо получилось, правда?
Сокол кивнул. Ему, наверное, очень понравилось, как все хорошо получилось.
Мышка прижалась своей щекой к его щеке. Там, где их кожа соприкоснулась, снова стало щекотно.
Интересно, а губам будет так же прекрасно? Надо попробовать…
И она, недолго думая, поцеловала его.
Это было не просто прекрасно. Такого всепоглощающего счастья она, наверное, не испытывала никогда. Она все целовала и целовала его, а он… почему он не целует ее в ответ? Неужели он не чувствует того же, что и она?
– Мышка, хватит, – напарник грубо оттолкнул ее, отчего она свалилась с кровати прямо на ковер. Только вместо котят были змеи. Они извивались, шипели и норовили укусить ее, Мышка точно это знала!
Взвизгнув, она вскочила и залезла на кровать с ногами.
– Убери их! Убери их, убери их, убери!
– Что с тобой?
Змеи, тем временем, ли на ноги напарника и поползли вверх.
– Спасайся! – завизжала Мышка. – Они на тебе! Тони, спасайся!
– О чем ты?
Он не понимает… Он бумажный, но это не значит, что он в безопасности! Преодолев себя, Мышка свесилась с кровати и начала сбивать наглых шипящих созданий с ног напарника.
– Мышка…
– Делай, как я, и они до нас не доберутся!
– Виола… – выдохнул напарник. – Прости меня. Я люблю тебя.
Но не успела Мышка осознать, что он только что сказал, как ее сознание поглотила чернильная тьма.
Глава 6
И вправду в прекрасный мир смерти, – заключил Барр. – Благодарю вас всех за это замечательное назначение! Я помяну вас в своих снах!
Андрэ Нортон "Опасные сны"
Мышке снился сон. Тягучий, противный, по-своему страшный. Ей снилось то, как ее убили. Известной певице Виоле Жармин предложили тур по стране, спонсировать данное мероприятие взялся какой-то богатенький меценат, и Виола Жармин приехала к нему, чтобы подписать бумаги.
Вот только приехала она в ловушку. Богатей оказался коллекционером. Коллекционером смертей. Виоле Жармин досталась смерть от голода. Полтора месяца она просидела в душной каморке, получая лишь воду. Иногда – холодную, с кусочками льда, чаще – обжигающий кипяток, и тогда приходилось ждать, пока он остынет. И тогда к голоду примешивалась жажда…
Мышке снились последние дни ее жизни, наполненные жуткой болью и жаждой, которую не могла утолить та вода, что ей давали. Агония была долгой, наполненной странными видениями, и именно эти видения ей и снились.
В один прекрасный момент она поняла, что спит, и тогда стало легче. Потому что она проснулась.
Подушка показалась ей квадратной, так сильно болела голова. Во рту был противный привкус, будто ее сильно тошнило накануне, а в глаза будто песку насыпали. Кое-как проморгавшись, Мышка села на постели и огляделась. Она была в номере, который они с Соколом сняли вчера… нет, позавчера. Она точно помнила, что вчера они пошли на поиски «этих». Она точно помнила, что они выходили из гостиницы. А вот что было дальше? Воспоминаний не было. Вообще.
Повернув голову, Мышка обнаружила возле себя спящего напарника. Он лежал на боку, и она увидела, что его грудь перевязана белоснежными бинтами. Его ранили? Вчера? Почему она этого не помнит?
Сокол дышал тяжело, было понятно, что даже во сне ему больно. Что тут происходит вообще, а?
Оглядевшись, Мышка испытала ужас. Стены, ковер на полу и прикроватная тумбочка были заляпаны кровью, будто здесь пытались разделать свинью. Это кровь Сокола?
Почему она ничего не помнит?
Осторожно спустив ноги с кровати, Мышка почувствовала жуткое головокружение. Голова заболела еще сильней, а к горлу подкатил горький комок. Кое-как встав на ноги, Мышка обошла кровать и посмотрела на спину напарника. Сквозь белоснежные бинты проступила кровь. Уже бурая, а значит кровотечение прекратилось.
Комок в горле стал еще горше, и, спотыкаясь, Мышка бросилась в уборную. Там она склонилась над подобием ночной вазы, и ее долго, мучительно рвало желтой слизью.
Что с ней, черт возьми? Что произошло вчера?
Кое-как вытерев рот полотенцем, Мышка вышла из уборной и села на кровать. Смотреть на заляпанную бурой высохшей кровью комнату было откровенно страшно. А еще очень болела голова…
– Проснулась?
Мышка повернула голову. Сокол лежал в том же положении, только теперь его глаза были открыты. Он смотрел на нее, и в его взгляде Мышка увидела странную настороженность.
– Я… что здесь произошло?
Сокол прищурился.
– Я уже не очень бумажный? – спросил он.
– Что? – Мышка потянулась и положила руку ему на лоб. – У тебя жар, наверное…
Жара не было. Лоб напарника был покрыт испариной, но он не был горячим.
– Я в порядке. Если не считать продырявленную спину. Ты ничего не помнишь, что ли?
Мышка убрала руку и покачала головой.
– Нет. Помню, как мы вышли отсюда вчера… а дальше – даже не туман, а полная пустота. Голова болит жутко, будто по ней вчера хорошенько треснули. Что произошло?
Сокол будто бы немного расслабился.
– Меня подстрелили, а ты приняла какую-то дрянь. Это если коротко. Честно говоря, я тоже не знаю, что именно произошло с тобой. Я вырубился на улице, а пришел в себя уже здесь. Ты была под кайфом и несла полный бред. Например о том, что я очень бумажный, и ты разрезала меня на полосы, а потом склеила обратно. А еще ты хотела оторвать мне ноги, пытаясь спасти от непонятно чего. Тебе мерещились какие-то твари. Пришлось… Прости, Мышка, голова, наверное, болит из-за меня. Мне пришлось тебя вырубить.
– Под кайфом? – Мышка с ужасом посмотрела на Сокола. – Какой ужас…
– И это не все, – во взгляде напарника появился огонек веселья. – В этом состоянии ты умудрилась вытащить из меня пулю. Тебе казалось, что ты разрезала меня на куски. Хорошо, что только показалось, мне было бы обидно проснуться без рук или ног… или еще чего-нибудь нужного.