чтоэто правда. Они с Карин одинаково реагировали на такие факты. Они не могли ни лгать себе, ни скрывать гнев, переполнявший их.
— Ладно, ладно, — сказал Лэтем, положив руку на ее сжатые кулачки. — Я расскажу вам кое-что, не называя имен, но несколько позднее... в зависимости от обстоятельств.
— Согласна. Это часть обучения, не так ли? «Осторожнее: химикаты».
— Да. Держа правую руку под столом, Дру быстрым настороженным взглядом оглядел вход и соседние столики. — Ключ ко всему — отец Виллье, его родной отец...
— Актера?Статьи в газетах... старик, покончивший с собой в театре?
—Я расскажу вам об этом потом, а сейчас выслушайте самое плохое. Он действительно отец Виллье, участник Сопротивления, которого немцы схватили и довели до сумасшествия в концлагерях много лет назад.
— В дневных выпусках газет появилось объявление, — прервала его де Фрис. — Виллье прекращает спектакли — возобновление «Кориолана».
— Какая глупость! — вырвалось у Лэтема. — Там сказано почему?
—Что-то о старике и о том, как огорчен Виллье...
— Больше, чем глупость, — сказал Лэтем. — Настоящий, черт побери, абсурд! Виллье — такая же крупная мишень, как и я сейчас!
— Не понимаю.
— Вам этого и не понять, но все это каким-то непостижимым образом связано с моим братом.
— С Гарри?
— Досье на Жоделя, отца Виллье, находившееся в Центральном разведывательном управлении, исчезло из архива...
— Как и информация из компьютеров «АА-ноль»?
— Поверьте мне, столь же тщательно охраняемых, как и досье. А в этом досье упоминалось имя одного французского генерала, который был не просто завербован нацистами, а стал их адептом, фанатически преданным идее высшей расы.
— Какое значение он может иметь теперь? Ведь это было столько лет назад... Без сомнения, его уже нет в живых.
— Так или иначе, важно не это. Именно он создал то, что продолжает действовать сейчас: организацию здесь, во Франции, которая вербует миллионы людей во всех частях света, пополняя ряды немецких нацистов. Это то, что привело вас в Париж, Карин.
Де Фрис озадаченно смотрела на него широко раскрытыми глазами.
— А какое отношение все это имеет к Гарри? — спросила она.
— Брат привез список людей, — сочувствующих нацистам здесь, во Франции, в Соединенном Королевстве и в моей стране. Сколько там человек, я не знаю, но этот список обладает взрывной силой, ибо в нем названы влиятельные люди, даже обладающие политической властью. Те, кого никто и никогда не мог заподозрить в подобных симпатиях.
— Как Гарри добыл эти имена?
— Не знаю. Вот потому-то я и должен увидеть его, поговорить с ним!
— Зачем? Вы, кажется, очень встревожены.
— В списке есть имя человека, с которым я работаю, и кому не раздумывая доверил бы свою жизнь.
— Не понимаю. Вы говорите как ваш брат, не хватает только определенности.
— Именно определенности я и хочу от него сейчас.
— Это касается того, с кем вы работаете?
— Да, я встречаюсь с этим человеком сегодня днем, это неизбежно. Но если Гарри не ошибается, хотя я предпочел бы думать именно так, эта встреча не сулит мне ничего доброго. Это решение может стать роковым.
— Отложите встречу под любым предлогом.
— Он попросит объяснений, ибо в данный момент имеет на это полное право. Помимо всего прочего, его бдительный служащий всего полчаса назад спас мне жизнь на авеню Габриель.
— Возможно, это было спланировано.
— Не исключено. Я вижу, вы много знаете, леди.
— Да, — согласилась Карин. — Это Моро, Клод Моро, да?
— С чего вы взяли?
— Каждые двадцать четыре часа отдела документации и справок получает списки всех, кто входил или выходил из посольства. Имя Моро встречается там дважды — позавчера ночью, когда на вас напали в первый раз, а затем на следующее утро, когда приехал германский посол. Картина ясна: несколько моих коллег сказали, что не помнят, чтобы кто-то из сотрудников, тем более начальник Второго бюро, так часто приезжал в посольство.
— Не стану подтверждать ваше предположение.
— И незачем. Я вполне согласна с вами. Связывать Моро с неонацистами просто нелепо.
— Именно это слово произнесли в Вашингтоне десять минут назад. И все же список доставил Гарри. Вы знаете моего брата. Могли его обмануть?
— На ум опять-таки приходит слово «нелепость».
— Перевербовать?
— Никогда!
—Вот поэтому я и должен поговорить с Гарри... Подождите-ка. Вы очень уверены в Моро. А вы его знаете?
— Я знаю, что его до смерти боялась восточногерманская разведка, а значит, и неонацисты. Он увидел связь между Штази и нацистами раньше всех, за исключением, быть может, вашего брата. Фредди однажды встречался с Моро в Мюнхене, когда передавал ему информацию, и вернулся оттуда в полном восторге, назвав его гением.
— Итак, подведем итоги. Где же мы оказались?
— У американцев есть выражение: «Между каменным и твердым». Думаю, так и будет, пока вы не поговорите с Гарри. Но ради собственной безопасности не обсуждайте это по телефону ни из «Мёриса», ни из посольства.
— Но он знает только эти номера, — возразил Дру.
— Пожалуйста, доверьтесь мне. В Париже у меня есть друзья еще с тех пор, когда мы работали в Амстердаме, на них можноположиться. Если хотите, я сообщу их имена полковнику.
— Зачем? Для чего?
— Они могут спрятать вас, и вы будете по-прежнему работать здесь, в Париже, — от города до них меньше сорока пяти минут езды. А я позвоню Моро и дам ему самое правдоподобное объяснение, то есть, скажу правду,Дру.
— Значит, вы все-таки знаетеМоро.
— Не лично, нет, но два сотрудника Второго бюро беседовали со мной, прежде чем я начала работать в посольстве. Поверьте, имя де Фрис откроет мне доступ к нему.
— Верю. Но какую правду вы собираетесь ему рассказать: что он находится под подозрением?
— Другую. На вас совершены три покушения, и кроме естественного беспокойства...
— Это называется иначе, — перебил ее Лэтем. — Это страх. Каждый раз я был на волосок от смерти, и мои нервы сильно расшатались... похоже, от страха.
—Не возражаю, это честно, он поймет... Но, кроме того, вам предстоит встретиться с братом, который прилетает из Лондона. Вы не знаете ни дня, ни времени прибытия и не можете рисковать его жизнью, если появитесь открыто. Вы исчезнете на несколько дней и свяжетесь с Моро при первой возможности. Я, конечно, не имею представления, где вы находитесь.
— Одно серьезное упущение: а почему мой связной — вы?
— Я снова скажу правду, что мой муж работал с вашим братом, и это подтвердит полковник Витковски, признанный столп разведки, пользующийся всеобщим уважением. Он скажет также, что, по его мнению, вам это известно, а потому вы и попросили меня стать вашей связной.
— Еще два огреха, — тихо и настойчиво произнес Дру, опять с беспокойством оглядывая уже заполнившуюся людьми пивную. — Во-первых, я этого не знал: Витковски пришлось рассказать мне об этом, и во-вторых, почему я не обратился к нему?
— Старые разведчики вроде Стэнли Витковски, ветераны так называемых «тяжелых дней», умные, даже выдающиеся люди, знают, как клюет рыба, лучше, чем любой из нас. Ради дела и ощутимых результатов ему не надо выходить за рамки своей сферы деятельности. Сейчас ему придется только подтверждать факты, но ничего не предпринимать. Понимаете?
— Я никогда так не поступал, но, кажется, понимаю. Мы расстаемся с нашими лучшими умами, когда они приближаются к пенсионному возрасту. Простите, я заболтался: стараюсь не думать о том, что кто-то в этой самой пивной может сейчас подняться и выстрелить в меня.
— Едва ли, — возразила де Фрис. — Мы рядом с посольством, а вы и не представляете себе, как переживают французы свою неспособность контролировать террористов.
— Так же, как и британцы, однако людей убивают у дверей магазина «Хэрродс».
— Не часто, и англичане сумели изолировать своего главного врага — ИРА, гори они в аду, А вот французы — мишень для очень многих.
— Прибавьте Италию: мафия и коррупция в Риме разъедают общество, люди дерутся в парламенте, рвутся бомбы. А Испания: каталонцы и баски не только вооружены — ненависть передается из поколения в поколение. На Ближнем Востоке палестинцы убивают евреев, а евреи — палестинцев, и все обвиняют друг друга. В Боснии и Герцеговине идет настоящая резня между народами, которые раньше мирно жили вместе. И похоже, никто не хочет этого исправлять. Всюду одно и то же. Недовольство, подозрительность, оскорбления... насилие. Кажется, будто начинает осуществляться какой-то страшный глобальный план.
— Что вы такое говорите? — спросила де Фрис, глядя на него.
— Все они — мясо для неонацистской мясорубки, неужели вы не понимаете?
— Я не смотрела на это под таким углом зрения. Несколько Пессимистическое видение будущего, не так ли?
— А вы подумайте сами. Если список Гарри верен хоть наполовину, стоит лишь обратиться к недовольным во всем мире и указать им обидчиков, как они нанесут удар и установят великий новый порядок.
— Это не тот «новый порядок», о котором говорили вы, американцы, Дру. У вас куда более человечная программа.
— Подумаем еще. Предположим, что все это шифр для чего-то еще, новый порядок, возвращающий нас на пятьдесят лет назад. И новый порядок рейха на тысячу лет вперед.
— Это абсурд!
— Да, — согласился Лэтем и, тяжело дыша, откинулся на спинку банкетки. — Я довел это до крайности, вы правы: такое исключено. Но многое может случиться здесь, в Европе, на Балканах и на Ближнем Востоке. И что же дальше? После бесчисленных войн одного народа с другим, после войн религиозных и появления новых стран, отделившихся от старых?
— Мне трудно вас понять, хотя я не так уж глупа. Как сказал бы Гарри, «где свет в окне»?
— Ядерное оружие! Оно продается и покупается на мировых рынках, и, боюсь, его слишком много в руках Братства, располагающего миллионами. Так было в тридцатые годы, и с тех пор в этом отношении ни черта не изменилось.