ля подростков так жизнерадостна, воздух так ясен и прозрачен, а голые кусты и деревья не кажутся угрюмыми, а видятся проснувшимися и задышавшими.
Одного дня для обследования открывшегося подземелья и других обнаруженных ходов подросткам не хватило. Раз за разом они наведывались в Каляевку, спускались с фонариками в подземные сводчатые коридоры, рыскали по витиеватым, разветвляющимся, замусоренным подземным ходам. Они ничего не знали об истории Черниговского скита, о его пещерных кельях и о храме, они не ведали о юродивом Филиппушке, который спал на голой земле, круглый год ходил босым с пудовым посохом в руках и дал начало основанию этих пещер. Подростки не знали и о преподобном старце Варнаве, день и ночь молившемся в этих местах, и понятия не имели, что здесь его посетил в 1905 году царь Николай II со своим семейством и что преподобный предрек и благословил царя на принятие мученического венца.
Местный народ говорил, что в Каляевке имеется подземный ход, который ведет аж в Троице-Сергиеву Лавру, и что этот ход такой широкий и основательный, что по нему может проехать телега. Также известно было о тоннеле, который проходил под скитским прудом и вел в расположенный на другом берегу Гефсиманский скит. Все знали, что с 50-х годов Гефсиманский скит был отдан военному ведомству. Часть церковных строений взорвали, а на месте скитского кладбища построили многоэтажный административно-учебный корпус Центрального физико-технического института 12-го главного управления министерства обороны. От Гефсиманского скита остались лишь невысокие крепостные стены, за которыми служили офицеры военной части за номером 51105 – отцы этих подростков.
Обследуя подземные коридоры и галереи под Черниговским скитом, юные искатели приключений обнаружили, что многие ходы завалены мусором или замурованы. Находясь под впечатлением от этой сети таинственных ходов, любопытные подростки стали фантазировать, какие же должны быть подземелья под более крупной и монументальной Троице-Сергиевой Лаврой. Ребята проживали на территории военного городка и редко выбирались за его пределы. Бытовало мнение, что за границами этого анклава к детям военных их сверстники относятся негативно.
Также подростки допускали, что в катакомбах Лавры могут обитать агрессивные бродяги или даже прятаться преступники. Поэтому изучать подземелья ребята отправлялись во всеоружии. На уроках труда они изготовили тяжелые металлические пруты, которыми планировали отбиваться в ближнем бою, на расстоянии решили разить врага из мощных рогаток, которые били «макарками». Сбор этих «макарок» был одним из развлечений мальчишек. За ними отправлялись через узкую речку на крутой бугор напротив местного стрельбища. Как только смолкали выстрелы и снималось оцепление из солдат, ватага молодняка устремлялась на бугор и там часами возилась в грязи, палками и саперными лопатками выковыривая пули от отцовских пистолетов Макарова.
Для усиления боевой составляющей намеченной экспедиции к Лавре был приглашен Чпок, известный хулиган, сын прапорщика-забулдыги, полусумасшедший второгодник, который по любому поводу и без пускал в ход кулаки, кирпич или дубину. Чпок имел богатый опыт потасовок и с давних пор состоял на учете в детской комнате милиции. За отсутствием хорошей одежды, но желая выделиться, на подростковые дискотеки Чпок являлся то в сумасбродном картузе, то с воблой на шее. Если на дискотеке случалась драка, то в ней обязательно принимал участие Чпок. Когда он входил в раж, то шел по залу и колотил без разбору всех, и девчонок и парней. Затем, когда его «буцкала» вся дискотека, он дрался и брыкался, как буйный психопат. Позже, чуть повзрослев, на радость всем жителям городка Чпок отбыл в колонию для несовершеннолетних и впоследствии стал вести образ жизни по принципу «украл – выпил – в тюрьму, украл – выпил – в тюрьму».
Обойдя вокруг Лавры, в западной части крепостной стены подростки наткнулись на яму, уходящую куда-то вглубь под высокую квадратную башню, названную Пивной. Первым в яму нырнул отмороженный Чпок, за ним с опаской по очереди последовали остальные. Но здесь юных археологов постигло разочарование: они обнаружили лишь несколько небольших помещений, заваленных мусором. Чтобы не уходить просто так, подростки решили устроить маленький пикник, развести костер и пожарить на нем принесенные с собой хлеб и сосиски. Чпок отошел в соседнее помещение по нужде. Вдруг он заорал так, что у всех чуть сердце не оборвалось со страху. Подростки разом устремились наверх, из-за чего в проходе образовалась давка. Один паренек не смог пробиться к выходу и бросился в кучу мусора, пытаясь там спрятаться, но его уже за ноги тянул Чпок, – крик оказался приколом, но пацан так напугался, что, нащупав что-то длинное в горе хлама, вцепился и вытащил оттуда то ли палку, то ли большую кость и стал ей отбиваться от психованного второгодника.
Уже на улице, на свету подросток рассмотрел предмет, который оказался у него в руках. Он так активно им махал, что, по всей видимости, расщепил. От необычной палки частично отвалилась боковая часть, за которым вдруг открылось выгнутое лезвие клинка. Подросток постучал им по стене, лезвие очистилось, от него отвалилась другая боковина, – это были остатки сгнивших ножен, скорее всего, деревянных. Компания удивленно замолчала: их взглядам предстал необычный длинный кинжал-тесак с изогнутым клинком и массивной, расширенной на конце рукояткой. Чпок попытался отнять кинжал, аргументируя тем, что его прикол явился причиной неожиданной находки. Но подросток сделал шаг назад, крепче сжал кинжал и сказал: «Не дам!»
Этим подростком был я. А время то – счастливым и беспечным. Родители молодые, страна большая и сильная, нет расслоения на сверхбогатых и униженно бедных, нет тех миазмов, которые вскоре появятся и коростой покроют великое государство.
С тех пор минуло больше трех десятилетий. Изменилось общество, оно, конечно, чем-то напоминает прежнее, но, скорее, это сходство человека и обезьяны. Уродство нынешних реалий очевидно.
Как-то на пике разлома двух эпох, когда новая жизнь в безумной экспрессии швыряла людей «кого в князья, а кого об самое дно», я оказался на одном разудалом гангстерском дне рождения. За неимением денег на подарок я презентовал виновнику торжества когда-то найденный мной кинжал. Так он перешел к типу с погонялом «Хрыча» – лидеру небольшой, но кровавой ОПТ.
Сейчас, вспоминая себя прежнего, мне кажется, что это был не я. Не я любопытным малолеткой рыскал по подвалам Черниговского скита, не я после упомянутого дня рождения в компании таких же обдолбанных идиотов несся на авто по улицам ночной Москвы и для куража, находясь на переднем пассажирском сиденье, вылезал через люк и забирался обратно в салон через опущенное стекло задней двери. Тогда эта поездка была сродни безумию, на ходу мы зачем-то несколько раз выстрелили по каким-то светящимся вдали ларькам. Разве это был я? Как много утекло воды с тех пор! О тех временах мне напомнил тесак, странным образом вернувшийся ко мне.
Еще в юности я попытался определить тип этого необычного кинжала. Тогда никакого интернета не было и в помине, и мне пришлось изрядно попотеть, походить в библиотеки, полистать справочники и каталоги холодного оружия. У кинжала были своеобразные клинок и рукоять. Клинок имел двойной изгиб: сначала от рукояти вверх, затем от середины вниз. Лезвие с таким профилем принято называть «крылом сокола». Режущей была не наружная часть клинка – выгнутая, а внутренняя – вогнутая.
Второй особенностью кинжала являлась форма цельнометаллической, выкованной с клинком монолитно рукояти, она смахивала на кость крупного животного. Рукоять переходила в клинок органично и не ощущалась тяжестью в руке, хотя была массивной. Несмотря на внешнюю простоту и аскетичность, я видел качество и технику изготовления кинжала. Это был боевой предмет, видимо, принадлежащий профессионалу. На металле отсутствовали клейма, чеканные узоры и насечки, по характеру которых можно было что-то определить. Но характерный изгиб и рукоять указывали, что он имеет явное сходство с ятаганом, оружием янычар.
Янычары, эти гвардейцы турецкого султана, не были этническими турками, их набирали из здоровых и сильных детей покоренных народов, обращали в ислам, обучали и воспитывали в военных школах, превращая в фанатично преданных османскому престолу бойцов. В чести у них была храбрость и воинское мужество, они без раздумья хватались за оружие, поэтому им было запрещено его носить в пределах города – ведь они легко могли справиться с любой стражей. В черте городе янычар мог при себе иметь только поясной нож, но вскоре они нашли способ, как обойти этот запрет. Поясные ножи янычар начали увеличиваться в размерах, постепенно приобрели двойной (вогнуто-выгнутый) изгиб и, наконец, стали полноценным оружием величиной в руку, за которым закрепилось название ятаган. Нож-переросток в умелых руках оказался удивительно удобным. Ятаган стал символом восточного коварства: клинок с двойным изгибом оставлял страшные рублено-резаные раны.
Им также можно было пользоваться в бытовых целях, к примеру, освежевать тушу барана или нарубить хвороста. Для воина-профессионала, проводящего значительную часть жизни в походах, эти качества кинжала оказались важны. Ятаганы затыкались за широкий матерчатый пояс. Встречались разные: короткие и длинные, с сильным и слабым изгибом. Они годились для метания; опытный янычар мог без промаха метнуть ятаган на 30 метров.
Мой образец скорее принадлежал к ятаганным ножам, так как в размере был всего 48 см. По форме изгиба он относился к ранним ятаганам, смахивал на известный клинок Сулеймана Великолепного, датированный 1526–1527 годами. Но у ятаганов того периода была прямая ручка, без так называемых ушей, которые появились позже, особенно у балканских кинжалов. Однако я выяснил, что «ушастая» форма рукояти в форме берцовой кости была давно распространена в восточном регионе, в Пакистане и в Северной Африке и, по всей видимости, изначально имела религиозно-символическое значение. Обычно щечки такой рукоятки изготовлялись из кости или дерева, у меня же она была сплошь из металла. В конце концов, я пришел к выводу, что обладаю неким ятаганным миксом, который по заказу мог изготовить очень опытный профессионал: налицо была мудрая инженерия. Мастер сотворил волшебную развесовку, тесак сам ложился в руку и служил ее продолжением, клинком хотелось упражняться.