У постсовка нет никаких богов, кроме денег и власти. У него нет свойств, только подлость. Это скучно.
Поэтому путинская Россия, органично возникшая из смрадной кучи, в которую превратился СССР, банальна, неинтересна. Это национальный гриб, грибок, продолжение осточертевшей всем России Гоголя, Достоевского и Салтыкова-Щедрина.
Не интересны ни желчная морда воблоглазого Чирея, ни настороженное мурло придурчика Айфончика.
Не интересны и кувшинные рылы дорвавшейся до власти и денег гэбни.
Не интересна и обобщенная подлая харя современного русского народа, с успехом уничтожающего не до конца еще загаженную природу и себя самого.
Не интерес, а недоумение вызывает горстка старых и новых литературных и других тусовщиков. Жалки не уехавшие добрые умные москвичи и питерцы.
Путинская Россия — «темное царство», от которого несет блевотиной и имперским дерьмищем, из которого доносится хриплая ругань, стоны и визг…
Во всем этом нет загадок. Все оголилось, все понятно и вызывает только одно желание — вытошнить из себя поскорее все, что как-то с современной Россией связано… Писать о ней — все равно, что копаться в нечистотах.
Чтобы поставить совсем уже жирную точку, добавлю — я искренне желаю новой России поскорее развалиться. Это дало бы шанс немногим, еще оставшимся там, добрым людям — построить небольшие, но жизнеспособные государства, основанные на волеизъявлении граждан, а не на прихоти державных воров, на труде, а не на бессовестном ограблении природы… Дружелюбные к соседям и к собственному населению…
У граждан таких стран появилась бы возможность сохранить хотя бы остатки русской культуры. Сберечь русский язык.
Два письма эмигранта аборигену
Дорогой С., прошу меня извинить за грубости.
Потому что это не грубости и не ярости, а кипящие боли сочувствия и безнадежные попытки поддержки…
Мы оба, каждый с своей стороны, каждый по-своему, хотим одного — подтолкнуть свинцовый ком истории, хотим, чтобы Россия стала нормальной страной без Путина, Пескова и Чурова, без гэбья и олигархов, без коррупционеров и сталинистов, без фашистов и нашистов и тд… Оба знаем, что это невозможно. Я впадаю в ярость и вы тоже впадаете в ярость.
Но вы все равно верите в «русскую культуру и в русских людей», а я не верю.
Мне кажется, все закончилось еще до нашего рождения. Тогда, в ленинско-сталинской бойне Россию добили сами люди русской культуры. К сожалению, не без помощи революционных евреев. И она умерла.
Умер язык.
Серебряная цепочка порвалась.
Древнего Рима нет, латынь — язык мертвых и месс.
Новый итальянский — язык варваров.
Так и новый русский — язык Сталина и комиссаров, язык Путина и гэбья.
Мы все — дети и внуки сталинских палачей.
Дети выживших в бойне ценой палачества, предательства пли молчания.
Только сейчас — потихоньку — начинает проясняться картина бесконечно вымороченной, фальшивой и абсурдной советской жизни. Нашей жизни.
На ее смену пришла не менее фальшивая, абсурдная и подлая — путин ищи а.
Та же советчина в новых условиях, в новых одежках…
Хотя эхо старой культуры и ее великие недобитки и породили несколько прекрасных отражений, единственным действительно оригинальным вкладом советчины в культуру было пережевывание собственных костей и соплей — «Крутой маршрут», Шаламов, книги воспоминаний Надежды Мандельштам…
Отражения всегда бледнее и жиже оригиналов.
Несмотря на искусственную полумеханическую густоту и вымороченную экспрессию.
Современное российское искусство — это вторичности и симулякры всех видов, ядовитые экстазы самонаркотизирования, маниакальные самоистязания, мания величия, хамство и юродство…
Потому что труп не воскресить. Надо заново начинать, а мертвый язык тянет к мертвой культуре прошлого, культуре, не только уничтоженной советчиной, но отчасти и породившей советчину.
Русский язык — красивая западня.
Экспрессивная ловушка.
Обманка.
Шутиха.
Его слова — пустые вагоны, которые новая нечисть набивает краденым барахлом.
Все попытки советских и постсоветских сталинских и брежневских выблядков представить себя звеньями старой русской культуры — самозванство. Наследников нет.
Какое-то время она пожила и попела за границей, потом задохнулась и умерла.
Хотя Бродский и гений — ни до Мандельштама, ни до Тютчева ему не достать.
Потому что его не нес никакой народ, никакая культура, а своими крылышками — как ни размахивай — высоко не взлетишь. Как бы ни был силен дар.
Потому что, когда его зачинали — «ненужным привеском качался возле тюрем своих Ленинград».
За плечами Бродского было мертвое Царское село, коммунальное детство, кухни и тусовки хрущевского и брежневского совка…
И Санкт-Петербург и сам Бродский так и остались в новом мусорном времени России — ненужными привесками.
Кухонная культура переросла — для одних в эмиграцию, для других — в путинщину.
И не породила ничего, кроме своего подобья.
Засаленные табуретки, шутки, заумничанье перед литературными телками, советский капустник…
Пару хороших текстов из этого сора — еще можно выдавить.
А мраморную статую из кома грязи уже не высечь… Разумеется, в разной мере, но это касается всех нас.
Вы спрашиваете, зачем я стер свои комменты — отвечаю.
Мы все, как всегда, не представляем, «как наше слово отзовется».
Мы не понимаем друг друга.
Несмотря на ваше насмешливое определение — «Чаадаев-лайт», мне гораздо больнее, чем вы вероятно полагаете, читать ваши и не ваши колкости-приговоры.
Я плохо держу удар. Падаю. Корчусь. Истекаю кровью.
Поэтому оставляю в интернете только то, что считаю «произведением искусства» — т. е. мне как бы уже и не принадлежащим островом. Созданным как бы и не мной, а более тонкой субстанцией.
Мое же слово начинает меня жечь, если я вижу ступидную реакцию на него читателя.
Особенно, если эта реакция — оскорбительно-пренебрежительная.
Я давно отвык от русского хамства, само ведение полемики между людьми русской культуры — предполагает появление в тексте маленьких словесных Путиных и Сталиных, пресс-хаты. Лубянки и прочих национальных прелестей, которые возникают тут не из истории, а непосредственно из контекста, из сознания.
Шариков Путин возник не из псины, соткался не из страхов Ельцина и семьи, не был придуман Березовским — нет, он не порождение, а неотъемлемая часть русского сознания, русской манеры говорить, думать и поступать.
Потому-то и будет смертельно тяжело от него избавиться — ведь он живет почти в каждой русской голове. Никакими клещами не вытащишь.
Я уехал из России, чтобы не видеть больше собако-людей. Не общаться с ними. Не слышать их хриплого полканьего лая.
Но — сдуру начал писать по-русски. Ввязался в граневские дискуссии. А 6 декабря 2011 года поверил, что все может измениться.
Если бы вы знали, сколько всевозможной ядовитой харкотины повесили на меня за эти годы интернетной активности мои бывшие соотечественники!
И в ваших словах я услышал тот же хрипящий лай. то же палачество всезнайства.
И во мне в ответ начал шевелиться Шариков.
Вы в эйфории — вы все еще верите в добрые перемены на родине, в митинги-демонстрации, а я уже понял, что все это ни к чему не приведет, и закончится обновленной подлостью.
Все правильно.
Вы — там. Я — не там.
На кой черт нам общаться? Прямое общение пробуждает в нас худшее.
Монахи не из одного изуверства молчали — они знали, что в разврате общения в нас просыпается дьявол…
Вокруг Носа Гоголя
Россия, Петербург, снега, подлецы…
Гоголь. Уникальное сочетание: гомерически смешно, и жутко, и абсурдно.
Сам бы не смог — хавронья-матушка помогла, Россия. Прижала так своим свинцовым брюхом, что алмазы посыпались.
Лирические отступления и описания природы пропускал в детстве, пропускаю и сейчас. Отступать-то некуда. Леса пли реки не предметы для лирики, а часть страшного биологического мира — из леса доносится стон растений, от реки несет тухлой рыбой и гнильем.
Не люблю и «Выбранные места из переписки с друзьями». Что думает и что проповедует писатель Гоголь — не интересно. Интересно посмотреть, какие картинки дома у Собакевича на стенах висят.
Гоголь был болезненным ребенком.
Сильно страдал от золотухи.
Из ушей у него текло.
Взрослый Гоголь уверял своих друзей, что он никогда не потеет и что желудок его вверх ногами.
Одноклассники звали его — таинственный карла.
Когда представление гостей кончилось, Юзефович… просил его сесть откушать, но Гоголь, взглянув на закуски и на чай, сделал брюзгливую гримасу, еще брюзгливее посмотрел на своих почитателей и закрыл глаза рукой, брюзгливо глянув в сторону заходящего солнца.
(Ясинский со слов Михольского)
Доктор мой отыскал во мне признаки ипохондрии, происходившей от геморроид, и советовал мне развлекать себя…
(Гоголь — Жуковскому)
Почти все известные нам сочинения Гоголя (кроме очевидных исключений) — плоды развлечения самого себя. Это и есть настоящая литература. От ипохондрии помогает. И от геморроя. Все остальное — пропаганда или коммерция.
Они задавили корою своей земности, ничтожного самодоволия высокое назначение человека. И между этими существователями я должен пресмыкаться…
(Гоголь — Высоцкому)
Так чувствовал себя Гоголь среди людей. Не только в Нежине, везде. Всю жизнь.
О Петербурге он высказывается в том же духе: Никакой дух не блестит в народе… все погрязло в бездельных, ничтожных трудах, в которых бесплодно издерживается жизнь их…
Романтик! Как будто где-либо, когда-либо люди жили иначе.
Добрый знакомый Гоголя Чижов писал о вечерах у Языкова в Риме: Большею частию содержанием разговоров Гоголя были анекдоты, почти всегда довольно сальные.