Мое голубое платье было перепачкано травой. Я положила его в кухонную раковину, чтобы замочить, а затем вытерла руки и достала телефон. Экран был пуст, никаких сообщений не поступало. Люк не стал нарушать установленных мною правил. Я подавила вздох разочарования и сунула телефон обратно в карман, заслышав шаги в коридоре.
— Мне надо заскочить обратно в школу. — Нейтан появился в дверях кухни с портфелем в руке. — Методический час.
У него был усталый вид. Он распланировал день так, чтобы успеть встретить свою неверную жену на вокзале, а теперь был вынужден вернуться на работу, хотя день уже клонился к вечеру и темнело.
— Пойду прогуляюсь вместе с тобой.
Он начал было что-то говорить, но остановился на полуслове и кивнул; возможно, ему не терпелось увидеть Сару. Я накинула плащ, взяла мужа под руку, и мы вместе отправились на территорию Подворья. Любой сторонний наблюдатель подумал бы, что я просто вернулась на свое законное место, что ничего особенного с нами не случилось. Возможно, так оно и было. Я по-прежнему была женой Нейтана, и я собиралась остаться его женой, а также матерью и врачом. Я могла измениться, он тоже, но представления окружающих о нас — никогда.
Мы прошли по дорожке, обрамленной кустарником, миновали ворота и лужайку, а затем, выбрав кратчайший путь ко входу в Кафедральную школу, повернули направо и двинулись по траве вдоль западного фасада собора к дальним ступеням за невысокой оградой в углу. Все еще моросил тот легкий дождь, который выбивает запах лета из земли. Все туристы давно ушли, и на Подворье было пусто. Прекрасные здания, которые всю жизнь были мне как друзья, стояли в темноте, будто на страже, скорее недоверчивые, чем дружелюбные.
У школьных ворот мы попрощались. Я потянулась с поцелуем, но в этот момент Нейтан отвернулся — и мои губы скользнули по его подбородку. Он неловко кивнул, и мы расстались.
На обратном пути я шла вплотную к собору — так близко, что задевала плечом его каменную стену. Я взглянула вверх, на шпиль с красным огоньком в высшей точке. Он нависал, будто кренясь в мою сторону. В детстве шпиль наводил на меня ужас, мне постоянно казалось, что он вот-вот упадет и раздавит меня. Я положила ладонь на стену. Когда-то я воображала, что, трогая кончиками пальцев шероховатые края этих камней, можно почувствовать тайны, которые кто-то шепотом отдал им на хранение. Тогда я и представить не могла, что у меня появятся свои секреты, которые нужно будет скрывать, и какой виноватой при этом я себя буду чувствовать.
Гид возле дверей собора протянул мне листовку, и я машинально взяла ее. Я не заходила сюда вот уже несколько месяцев. Часы четырнадцатого века с вращающимися шестеренками отбивали секунды, как огромное железное сердце. Вечерний свет проникал сквозь темно-синее стекло часовни Богоматери в дальнем конце нефа за алтарем. Здесь мы венчались. Тогда пришлось ограничиться малой службой — мои родители умерли в тот год.
Я села на один из старинных стульев и, потеряв счет времени, принялась вспоминать тот день. Мы стояли у алтаря. Нейтан поддерживал меня, сжимая мою ладонь. Он был спокоен, как всегда. Каменный пол под моими ногами отливал синим. Синий — цвет верности. Семейная жизнь должна быть священна. Я никогда не думала, что смогу изменить мужу или переступить глубокую пропасть, разделяющую врача и пациента, но и то и другое оказалось чрезвычайно легко, когда дошло до дела. В решающий момент я перепрыгнула через эту пропасть, не раздумывая ни секунды. Нейтан бы так не поступил, я знала. Какая же из меня после этого жена, какой врач?
Жар начал подниматься от моей шеи к лицу. Ко мне подошла знакомая женщина с вазой в руках. Кажется, ее звали Маргарет. Она расставляла цветы в соборе. Любопытным выражением лица она напоминала белку, Лиззи любила пародировать стремительные движения ее головы. Приблизившись, женщина с лицом белки пристально посмотрела на меня. Вероятно, мои щеки были уже ярко-красными и пошли пятнами от жара. Я встала и вышла из часовни. Мои каблуки звонко простучали по камню, когда я выскочила из большой западной двери под дождь. Пока я была внутри, включились прожекторы. Из каменных ртов горгулий, обрамлявших арочный проем поверху, стекала вода; их гротескные лица смотрели вниз, словно издеваясь надо мной.
Ветер швырял струи дождя мне в лицо; я шла в сторону кустарника уже остывшая и более спокойная. Нарушенные клятвы я поместила в отдельный отсек своей жизни. Я могла спрятать туда же и те пять дней и хранить их, как скряга свои драгоценности — под замком и в тайне. Время от времени любоваться ими, подносить к свету, поворачивать, чтобы поймать солнце, а затем класть обратно.
Я взглянула на Норт-Кэнонри, и в тот же миг, пронзая вечернюю темноту, в его окнах загорелся свет — веселый, домашний и чистый. Я не хотела разбивать семью Люка и не должна была рушить свою. Возможно, Нейтан почувствовал во мне перемены. Это расстроило его, он обратил внимание на кого-то еще, и наша семья оказалась под угрозой.
Совсем стемнело, я провела в соборе больше времени, чем думала. Возможно, Нейтан уже вернулся домой. Глупо было снова идти одной по этому отрезку пути.
Чужие шаги были едва различимы за шумом барабанящего по листьям дождя, вздыхающих на ветру ветвей, грохочущего грузовика, проехавшего вдалеке по Блендфорд-роуд. Мне казалось, что я снова слышала то, чего, по словам Нейтана, на самом деле не было.
Я заторопилась; приближавшиеся шаги зазвучали громче. Они казались совершенно реальными. По коже поползли мурашки — будто множество муравьев пробиралось от воротничка к волосам. Мне захотелось провести по шее ладонью, но я боялась наткнуться на чужие пальцы, протянувшиеся к моему горлу.
Я обошла лужу, а через несколько секунд раздался тихий всплеск — чья-то тяжелая нога ступила в воду. И тогда я побежала, хотя едва могла дышать от страха, сжимавшего мою грудь, как тисками. Я проскочила через ворота Подворья так быстро, что поскользнулась на мокрых булыжниках под аркой.
И упала на колени.
Глава 13
Июнь 2017 года
Я вскочила на ноги и секунду спустя уже была возле нашей двери. Мои мокрые пальцы едва справились с замком. Когда он наконец поддался, я вбежала внутрь и захлопнула за собой дверь.
В доме стояла тишина. Мне до боли в груди захотелось поговорить с Люком, но как я могла ему позвонить, если сама просила со мной не общаться? И к нему наверняка уже приехал Блейк, который мог нас подслушать. Я набрала номер Нейтана, но тот не взял трубку. Тогда я позвонила Лиззи. Я не собиралась рассказывать ей о шагах, но хотела попросить не выходить на улицу в одиночку после наступления темноты. Лиззи тоже не ответила. Я налила себе чай. Добавляя молоко, я расплескала его на буфет и с грохотом поставила бутылку назад в холодильник. Обычно я предпочитала чай без сахара, но сейчас почувствовала, что он необходим. Сахар рассыпался по столу, когда я набирала его дрожавшей рукой.
Я вызвала полицию и встала за полуоткрытой дверью гостиной, наблюдая в окно за тыльной стороной дома, чтобы сразу увидеть того, кто за мной следил, если бы он пробрался в сад. Когда на мой звонок ответили и я объяснила, в чем проблема, мне снова пришлось ждать. Трубку взял другой человек, у него был добрый, слегка снисходительный голос; нюансы легче замечать, когда говоришь по телефону. Он спросил, в безопасности ли я. Я ответила, что да, хотя и не чувствовала себя в безопасности. Человек на том конце линии осведомился, знаю ли я своего преследователя. Именно так он его назвал — «преследователь». Это слово звучало хуже, чем «следящий», и подразумевало наличие недобрых намерений.
Когда я призналась, что понятия не имела, кто он такой, меня спросили, были ли телефонные звонки с угрозами или записки под дверью, случаи запугивания или насилия в прошлом, мог ли кто-то затаить на меня обиду. Отвечая «нет» на все вопросы, я чувствовала, что голос собеседника постепенно менялся, и мое обращение опускалось в списке вызовов от срочных к менее срочным. Происходил обычный процесс сортировки на тех, кто может ждать, и тех, кто не может. Бывало, тем же самым я занималась на работе. У женщины, на которую меня переключили потом, был легкий ирландский акцент. Она спросила, напугана ли я, а выяснив, кто я по профессии, поинтересовалась, не было ли среди моих пациентов кого-то озлобленного, мстительного, проявлявшего признаки одержимости или наркозависимости. Она велела мне все записать и выйти на связь, если мне начнут угрожать. Когда я ответила, что уже почувствовала угрозу, ее тон стал более официальным, и она принялась уточнять, наносили ли мне оскорбления и ущерб здоровью, случались ли стычки и применение оружия, после чего объявила, что на самом деле мне не угрожали, а только напугали. Она пообещала, что специально обученный полицейский свяжется со мной, и сказала, что произошедшее — тревожащая, но не чрезвычайная ситуация, непохожая на те, в которые попадают женщины, выбранные конкретной мишенью и преследуемые известными, в прошлом уже судимыми за насильственные действия преступниками — одержимыми извращенцами. Вероятно, она надеялась таким образом меня утешить. Она дала мне номер телефона, по которому можно было позвонить для консультации.
Нейтан вернулся через час; в его телефоне разрядилась батарея. К тому времени я уже выпила два бокала красного вина, и мой страх притупился. Мы сидели за кухонным столом, бутылка стояла между нами. За прошедшие годы мы сидели так тысячу раз, обсуждая то и дело возникавшие проблемы: череду детских болезней Лиззи, неизбежных и пугающих одновременно; ее адаптацию в школе; ее друзей, экзамены, выбор университета. Мы обсуждали работу Нейтана и мою, любые служебные вопросы, с которыми сталкивались. Сидя здесь, мы были уверены, что справимся вместе с чем угодно.
— Давай рассуждать логически. — Нейтан подлил мне вина; оно было достаточно плотным и оставляло на бокале вязкий вишневый след. — В полиции предположили, что тебя могли преследовать, чтобы добраться до наркотиков. Думаю, это звучит вполне разумно. Подобное случалось с Роджером или Дебби?