Ее глаза расширились от страха.
— Вот как мы поступим. — Я должна была проделать одно из неотложных действий, которым обучают на первых курсах медицинского университета. — Если вы согласны, я введу Оскару антибиотик, но, поскольку меня отстранили, это будет незаконно.
Во взгляде Офелии мелькнула беспомощность:
— У меня нет выбора.
— То есть вы согласны?
— Конечно.
— У него нет аллергии на пенициллин?
Она отрицательно покачала головой.
Нужно было действовать очень быстро. Я открыла сумку, перебрала пузырьки с лекарствами и отыскала бензилпенициллин. Срок годности, к счастью, не истек.
— Перезвоните в скорую и скажите, что врач диагностировал менингит. Если потребуется, дайте мне трубку.
Я взяла шприц и иглу, достала ампулу со стерильной водой, набрала ее, ввела в пузырек с порошком, встряхнула и втянула содержимое в шприц. Затем сменила иглу.
— Чтобы побороть инфекцию, мне нужно сделать тебе укол антибиотика, — сказала я Оскару.
Когда игла вошла в ягодицу, мальчик даже не вздрогнул, он все глубже погружался в беспамятство.
Снова появилась Офелия:
— Скорая уже в пути.
— Дайте мне мокрую марлю, нужно снизить температуру.
Через несколько секунд холодный компресс был поставлен, и мы молча ждали, стоя рядом по одну сторону кровати. В комнате было тихо. Офелия, казалось, едва дышала, не отрывая взгляда от лица Оскара. Я считала пульс и, когда началась рвота, успела повернуть его голову набок. Он застонал, на подушку хлынул поток желчи.
Прибыла бригада скорой, они действовали быстро и осторожно. Оскар снова застонал, когда его перекладывали на носилки, и Офелия вздрогнула. У нее на лбу проступили мелкие капли пота, словно это она была больна. Я промолчала. Не все было потеряно, если Оскар сохранил способность стонать, тишина стала бы по-настоящему тревожным симптомом.
Как ни странно, в машину скорой помощи пустили нас обеих. Сказали, что я имею право, как врач. Возможно, чувствовали себя виноватыми за задержку. Если они и знали о моем запрете на работу, то проигнорировали его. На коже Оскара появлялось все больше пятен — несколько на шее и одно на правом веке. Мне передали катетер для капельницы, который я вставила в его локтевую ямку — вены на руках «убегали». Я ввела еще одну дозу пенициллина, а затем прикрепила к капельнице мешок с физраствором. Жидкость быстро побежала вниз по трубке. Когда я надевала на лицо Оскара кислородную маску, машина замедлила ход, мы прибыли в больницу. Время, казалось, остановилось. Я даже забыла, что Офелия рядом. Мы выскочили вслед за носилками, не обернувшись на визг автомобильных тормозов за спиной, — мы старались не отстать. Оскара завезли в инфекционное отделение и сразу же в смотровую. Молодая медсестра показала нам комнату для посетителей и пообещала, что кто-нибудь выйдет, когда появятся новости.
Комната была теплой и хорошо обставленной. Я ожидала увидеть пластиковые стулья вдоль стен, но там были мягкие кресла, глубокие и удобные. Офелия расхаживала взад-вперед перед окном, ее тонкий профиль рассекал темноту за стеклами, как нож.
Через полчаса вышла врач. Люмбальную пункцию сделали успешно. Спинномозговая жидкость оказалась мутной, что указывало на бактериальную инфекцию.
— Хорошо, что Оскару сразу ввели антибиотик.
Доктор обернулась ко мне и признательно кивнула, ее круглые карие глаза смотрели устало, но тепло и с одобрением. Офелия тоже перевела на меня свой ровный взгляд, в котором читалось скорее уважение, чем благодарность. Теперь я стала ей не только врагом, но и помощницей.
Снова появилась медсестра. Офелии позволили взглянуть на Оскара, и она жестом позвала меня с собой в затемненную боковую палату. Мне сразу бросились в глаза обрисованные простыней узкая грудь и кости таза мальчика. На его пальцах, вцепившихся в постельное белье, появилось еще одно красное пятно. Офелия присела на корточки возле кровати и коснулась его головы. Ее взгляд ничего не выражал, она смотрела на лицо своего сына под кислородной маской так, словно этот худенький ребенок мог быть чьим угодно.
Вернувшись в комнату для посетителей, Офелия снова стала мерить ее шагами. Ее лицо становилось все бледнее. Через пять минут я не выдержала и взяла ее за руку:
— Садитесь, Офелия.
Я подвела ее к креслу и выключила лампу. Комната погрузилась в спокойную темноту, нарушаемую только светом из коридора.
— Все произошло так быстро. — Ее голос был хриплым. — Я чувствовала себя совсем беспомощной. — Она часто дышала, теряя контроль над собой.
— Попробуйте рассказать какую-нибудь историю.
Если в детстве я не могла заснуть, мама пользовалась этой уловкой. Обычно это помогало и Лиззи, когда та волновалась, — прилагаемые усилия блокировали беспокойство.
— О чем? — Голос Офелии еще хрипел от страха, но теперь она казалась слегка заинтересованной.
— О чем хотите. Может, о вашем детстве? — Наверняка оно прошло в полном довольстве, это счастливое время собственных пони и беззаботных пикников, яхт и горнолыжных каникул, о которых так приятно вспоминать.
— У нас не было ничего, кроме друг друга, — наконец произнесла Офелия после долгого молчания. Ее голос стал тише. — Мы выросли в трейлерном парке на Среднем Западе. Отец пил, а мать бросила нас, когда мне было два года, а Блейку восемь.
Я слушала, скрывая удивление.
— Когда отец счел нас достаточно взрослыми, он стал оставлять нас одних, иногда на несколько недель. Мне было наплевать, ведь у меня был брат. Я обожала его. Он уже тогда был красавцем, лучшим и в спорте, и в учебе. И легко заводил друзей.
Она взглянула на табличку «Не курить!» на стене рядом с кофеваркой и достала из кармана пачку сигарет. Вытащила одну, прикурила от маленькой золотой зажигалки, затянулась и откинулась назад.
— Гуляя в городе, мы проходили мимо домов, где жили люди с большими деньгами. Я разглядывала через ворота сады, игрушки на траве, брошенные велосипеды — те вещи, которых у нас не было. Если кто-то улыбался мне из окна, Блейк сразу тащил меня прочь. Настоящий собственник. — Она взглянула на меня. — До сих пор.
Блейк собственник? Лицо с ямочками на щеках всплыло в моем воображении. Это слово плохо совмещалось с образом беззаботного человека, которого я знала.
— Воровать он начал в школе. Сперва мелочи вроде фломастеров, возможно, кроссовок, а затем украл и велосипед. Он хотел иметь то, что было у одноклассников. Считал, что вещи обеспечивают авторитет. Никто его не подозревал, он выглядел таким милым. В четырнадцать он примкнул к банде. Раздобыл где-то пистолет. К тому времени он уже играл в азартные игры и нуждался в деньгах. Они устраивали драки в парке и вооруженные ограбления. Однажды стреляли в женщину.
— Блейк в этом участвовал?
— Участвовал? Он был главным.
— Вы хотите сказать, что он и вправду кого-то убил?
Офелия пожала плечами. Она не знала точно.
Доктор просунула голову в дверь. Ее волосы выбились из-под шапочки, под глазами были темные круги, но она улыбалась.
— Состояние вашего сына стабилизировалось, антибиотики начинают действовать. Вы можете его увидеть. Прогнозы делать рано, но по крайней мере ему не хуже, и это обнадеживает.
Офелия вскинулась в кресле, затушила сигарету и встала. Ее лицо было мокрым от слез, хотя по его выражению никто бы не понял, что она способна на какие-то чувства. Она последовала за доктором на этот раз одна.
Я наблюдала в окно, как светало и из темноты появлялась окружающая местность — деревья, луга и меловые холмы вдалеке, еще окутанные утренним туманом, но становившиеся все яснее и яснее.
Глава 32
Июнь 2017 года
Вернувшись, Офелия наклонилась за своим плащом.
— Нам пора идти. — Выражение ее прекрасного лица изменилось, оно стало более расслабленным. — Давайте прогуляемся до дома пешком.
Было приятно оказаться на свежем воздухе даже в четыре тридцать утра. Мы шли среди полей по дороге, ведущей к городу, который лежал в долине внизу, еще окутанный низко стелющимся туманом. Из дымки выступал шпиль собора — устремленная в небеса высокая игла, так же четко различимая, как сотни лет назад, когда люди с любой бедой шли в церковь и уповали на молитвы, а не на антибиотики. Тогда не было ни вакцин, ни внутривенных препаратов.
— Оскару не сделали прививку от менингита. И это он во всем виноват.
Офелия будто прочитала мои мысли, но меня поразил ее ядовитый тон.
— Он же мальчик, Офелия. Он не понимает, что прививаться необходимо.
— Я говорю о Блейке. Он был против любых прививок и убедил отказаться от них. Наплел, что они вредны. Он умеет влиять на нас с Оскаром.
Она шагала быстро, мне приходилось поторапливаться, чтобы не отстать. В моей голове проплывали воспоминания о том, как Офелия опиралась на Блейка, а тот поддерживал ее на пороге в день, когда увозили Люка, как крепко он сжимал ее руку на вечеринке по случаю новоселья, с каким выражением на лице говорил о власти.
Первые утренние грузовики проносились мимо нас по дороге. Мы шли в ногу, опустив лица, Офелия больше ничего не говорила. Через пятнадцать минут мы прошли мимо стен Подворья. Эти толстые серые стены в прежние времена были призваны обеспечивать безопасность обитателей старинного респектабельного места, такого далекого от трейлерного парка на Среднем Западе Америки.
Офелия отперла деревянную калитку в воротах на центральной улице, а затем снова закрыла ее за нами. Впереди, возвышаясь над спящими домами и тенистой зеленью, темнел собор.
— Он трахнул меня, когда мне было тринадцать. — Слова Офелии отчетливо прорезали тишину.
Трудно было поверить, что эта хладнокровная женщина в детстве столкнулась с худшим видом насилия, и почти невозможно было представить, что на это способен Блейк.
— Господи, какой ужас. Я очень сочувствую, Офелия.
— Не стоит. Это было не изнасилование.
— Мне показалось, вы сказали…