Вот и получалось, что Патрик Винтер либо был знаком с таким приемом, либо на самом деле страдал психическим расстройством. Во всяком случае, именно к такому выводу подталкивало дальнейшее чтение текста протокола:
«Патрик Винтер: Зачем мне было есть этот документ?
Прокурор: А что вы захотели предпринять, прочитав его? Патрик Винтер: То, что он мне приказал.
Прокурор: Документ что-то приказал вам?
Патрик Винтер: Да. На последней странице. Там имелась подробная инструкция.
Прокурор: И что было написано в этой инструкции?»
В этом месте у Тилля задергался глаз, а во рту пересохло, поскольку в протоколе было записано следующее:
«Патрик Винтер: В ней содержались указания о том, каким образом я могу убить своего сына Йонаса. Но на этот раз так, чтобы никто не смог мне помешать. Чтобы все получилось».
Глава 23
– Сколько? – не отрываясь от листа бумаги, спросил Тилль.
Его поведение напоминало действия маленького ребенка, который держит руки перед лицом в надежде сделаться невидимым для окружающих. Между тем Армин, усевшийся на свою кровать, пока Беркхофф читал, по-видимому, решил дать ему отсрочку от экзекуции. Во всяком случае, он не нанес удара, а только переспросил:
– Что ты имеешь в виду?
– Сколько денег тебе заплатят за то, что ты меня пытаешь? – уточнил Тилль и, внимательно посмотрев на Армина, подчеркнул: – Обычно подобные вещи сюда вовнутрь с воли не попадают. Следовательно, сей документ тебе кто-то дал. Кто приказал тебе меня убить?
Армин ничего не ответил, а только встал.
Тогда Беркхофф, которого не оставляло чувство, что его совсем недавно кастрировали при помощи двух кирпичей, выпрямился и быстро, словно пулемет, проговорил:
– Ты ведь здесь пожизненно? Верно? Так что тебе нечего терять. Мне тоже.
– И что?
Тогда Тилль решился попытать свою удачу, несмотря на возможность попасть пальцем в небо.
– А как насчет твоего отца? Он еще жив?
– Почему это тебя интересует?
– Просто если он еще жив, то я могу внести в это некоторые коррективы.
– Ты? – переспросил Армин и громко захохотал, схватившись руками за поясницу, словно старик, мучившийся болью в спине. – Ты даже не выйдешь из этой камеры живым! Чего уж говорить о возможности приблизиться к дому престарелых!
«В доме престарелых, говоришь, – подумал Тилль. – Отлично, значит, его старик еще жив».
– Тем не менее я могу его убить, – заявил Беркхофф, решив сразу все поставить на одну карту.
Он сильно рисковал, поскольку если Армина вопросы мести больше не интересовали, то он зря израсходовал бы свой единственный джокер, так и не добившись примирения с этим психопатом.
– Как? – поинтересовался Вольф, и Тилль облегченно вздохнул.
– У меня есть нужные контакты. Контакты и деньги.
– Дерьмо у тебя, а не контакты, если ты даже не можешь организовать здесь для себя одноместную палату.
Произнеся это, Армин схватил левую руку Беркхоффа и вывернул пальцы так, что Тилль вынужден был развернуться на девяносто градусов и присесть на колено, чтобы не дать ему сломать их.
– Стой, стой, клянусь тебе, – завопил он. – У меня есть телефон!
– Чепуха!
– И все же! Когда поедет автобус?
– Чего?
– Библиотечный автобус. Когда он придет?
– Ты издеваешься надо мной?
– Нет! Мои люди спрятали в этом автобусе мобильник. Могу тебе его показать. Мы вместе сделаем один звонок и с твоим отцо-о-о-о…
Тут Тилль не выдержал и закричал. Два его пальца оказались неестественно скручены – еще бы на один миллиметр дальше, и оба сломались бы, как зубочистки.
– Мобильник? Здесь? На острове?
– Да!
– И он работает?
– Клянусь!
– Настоящий?
Хватка Армина немного ослабла. Вольф скептически ухмыльнулся, но в то же время призадумался. Это явилось еще одной передышкой для Тилля, который из опасения повредить себе пальцы боялся даже вздохнуть. Тем не менее он продолжал говорить:
– Да, да, это правда! И он работает!
– Хорошо. На эту ночь я даю тебе отсрочку, а за это ты завтра отдашь мне свой телефон.
– Договорились, – заявил Тилль.
– Но я все равно сломаю тебе пальцы.
Пульс у Беркхоффа участился еще больше, а на лбу выступили капельки пота.
– Нет, нет! Подожди! Пожалуйста! Если я пострадаю, то завтра меня переведут от тебя. Не делай глупостей! Одумайся!
Однако в ответ Армин только усмехнулся и сказал:
– А мне наплевать. Риск того стоит. Я все равно тебя достану, ублюдок. Даже вне своей камеры. Ты – детоубийца! А потом, сломаны ведь будут всего только два из десяти. Так что расслабься!
В этот миг Тилль услышал сухой треск, а через мгновение его пронзила острая боль, которая, казалось, родилась в глубине самого сердца.
Глава 24
Спала Седа крепко, но не из-за лекарств, которые ей давали. Причина была не в них. Она и раньше, словно нажав на кнопку выключателя, легко могла погрузиться в царство грез. Такую способность ей удалось выработать у себя с детства, чтобы отключаться от звуков и не видеть всего того, что происходило в жилом вагончике – грязно-желтом прицепе, использовавшемся ее матерью одновременно в качестве столовой, гостиной, спальни и «комнаты для гостей». Причем так называемые «гости» больше часа у них не задерживались.
Днем ей разрешалось поиграть в лесу. При этом девочке постоянно приходилось быть внимательной, чтобы не поскользнуться на каком-нибудь презервативе или не вляпаться в кучу дерьма, поскольку туалета на парковке, располагавшейся на трассе B-213, не было. Здесь, правда, имелась одна развалюха, но от нее воняло так, что водители предпочитали справить нужду где-нибудь между деревьев.
Некоторые останавливались здесь, чтобы немного передохнуть, но большинство тормозили на стоянке, заметив мигающее красное сердечко над дверью жилого вагончика. Когда становилось уже поздно и у Седы пропадало желание мерзнуть в темноте, она заходила внутрь и засыпала под столом, пока ее мама ублажала очередного «гостя» в койке.
Были и такие «гости», которые даже изъявляли желание заплатить дополнительные деньги с условием, чтобы восьмилетняя девочка смотрела на их забавы, но таких типов ее мать всегда вышвыривала на улицу. Иногда матери приходилось прибегать к кулакам, а порой и к баллончику с перечным газом. Однако ни один из визитеров никогда не прикасался к Седе, не говоря уже о том, чтобы каким-то образом ее притеснить. Во всяком случае, такого она не помнила.
Седа спала как убитая в своей одиночной палате и после пробуждения не сразу сообразила, как долго доктор Касов держал свою руку в ее трусиках.
– Черт! Чего ты хочешь? – испуганно выдохнула она, снова натягивая одеяло на ноги и с отвращением отползая к изголовью кровати.
Дверь одиночной палаты, представлявшей собой, по сути, тюремную камеру, в которой Седе приходилось проводить ночи, оказалась запертой изнутри, и у молодой женщины стало складываться впечатление, что главный врач решил в этом помещении обосноваться.
В отличие от палат, в которых содержались мужчины и располагавшихся в следующем корпусе, в женском отделении в палатах имелись отдельные ванные комнаты. А поскольку у Седы время от времени возникали проблемы с ориентацией в пространстве, и в первые секунды при пробуждении она не понимала, где находится, то, чтобы не испугаться, ей пришлось оставить подсветку зеркала над раковиной в ванной комнате включенной. Теперь же кромка света, пробивавшаяся через приоткрытую дверь, рождала мрачные тени на стенах, на фоне которых доктор Касов казался намного больше, чем был на самом деле.
– У меня есть новенький для тебя, – произнес Касов своим отвратительно скрипучим голосом.
От этих слов желудок у Седы начал сжиматься, ведь согласно их договоренности она должна была обслуживать в неделю двоих, максимум троих клиентов. Однако у нее образовалась задолженность, и поэтому ее льготный период подошел к концу.
– Кто? – выдохнула она.
– Гвидо Трамниц, – проскрипел Касов.
Седа внутренне напряглась и спросила:
– Почему это имя кажется мне таким знакомым?
– Потому что в последнее время о нем часто писали в газетах.
– Погодите, уж не детоубийца ли это?
В ответ Касов прищелкнул языком и скорчил такую физиономию, как будто Седа была непослушным ребенком и произнесла что-то непристойное, а ему приходилось ставить ее на место.
– Каждый человек заслуживает второго шанса. Ведь в этом и заключается цель данного заведения, не так ли? Наша задача состоит в том, чтобы вылечить таких людей, как ты, как Трамниц, и вернуть вас к полноценной общественной жизни, – заявил он.
При таких словах доктора Седа почувствовала, что ее бросило в жар, и ей почему-то вспомнились слова матери.
– Гнев подобен воде, – говаривала она. – Он хочет течь и ищет себе пути выхода наружу.
В этот момент с ней происходило нечто похожее – вспыхнувшая в ней ярость шла своим путем, как стремительный поток горной воды.
– Не ставь меня с такой мразью на одну доску! – воскликнула Седа.
В ответ Касов рассмеялся и сел к ней на кровать.
– Не думаю, что тебе придется становиться с ним на одну доску. У него есть и другие дополнительные пожелания, – проскрипел врач гнусным голосом.
– Ты, наверное, псих! – постучав себя по лбу, заявила Седа. – Я не стану к нему даже приближаться!
– Ты сделаешь именно то, что я скажу, маленькая шлюха.
В этот момент Седа сжала пальцы в кулак, но она не успела даже пошевелиться, как Касов так крепко схватил ее, что рука у женщины посинела.
– Не ошибись, милая, последствия тебе известны! – прошипел он.
Тут в ней вспыхнуло огромное желание изо всех сил нанести удар головой по его крючковатому носу, однако больше всего ей хотелось наказать саму себя. И этот гнев, направленный против себя, перевесил все остальное.