Глава 60
Трамниц вывернул Тиллю руку за спиной вверх выше, чем требовалось, ведь его добровольный заложник и не думал сопротивляться. Однако садисту, видимо, доставляло удовольствие держать его под контролем подобным образом. Тилль боялся пошевелиться и вывихнуть себе плечо. К тому же Трамниц так крепко прижал ему к шее лезвие, будто задумал перерезать Беркхоффу сонную артерию.
«Может быть, он на самом деле собирается это сделать?» – мелькнуло у него в голове.
– Ну что, Фридер? – раздался позади Тилля голос Трамница. – Надеюсь, ты успел подзаправиться? Ведь для осуществления наших намерений хороший глоток не повредит!
– Что за бред? – на удивление уверенным голосом спросил хирург.
Такое было несколько неожиданным с учетом ситуации, что он стоял напротив вооруженного убийцы, для которого, как следовало из предыдущих его деяний, отправить на тот свет человека являлось детской забавой. И хотя жизни самого врача в данный момент непосредственно ничего не угрожало, хирург не мог не понимать, насколько опасными являлись подобные порезы. Фридер должен был осознавать также, что положение может быстро измениться, если Трамниц решит оставить свою жертву и наброситься на него. Тогда под угрозой смерти оказался бы он сам.
– В лифте нас ожидают два санитара с электрошокерами и перцовым спреем. Далеко вам, Трамниц, все равно не уйти, – заметил Фридер.
Тилль непроизвольно задался вопросом, почему эти санитары не стали сопровождать хирурга до палаты, хотя было ясно, что никто из них не мог предполагать возникновения подобной ситуации. Сама мысль о том, что пациент в такой клинике может оказаться вооруженным, казалась абсурдной.
Между тем Трамниц отнял лезвие бритвы от шеи Беркхоффа, указал им на мобильный телефон Фридера и заявил:
– Позвоните своим сторожевым псам и скажите, чтобы они проваливали.
– А если я этого не сделаю, то вы убьете его? – спросил Фридер, кивнув на Тилля, стоявшего на цыпочках, чтобы ослабить боль в плечевом суставе.
– Я пущу ему кровь, и, пока он будет ею истекать, вам придется прыгать здесь в своих дурацких туфельках для занятий парусным спортом, чтобы не промокнуть. Ведь в отличие от моих сапог подошвы у них очень тоненькие. Но вы не успеете даже заказать себе джин с тоником, как я перережу вам вены на ногах.
При этом Трамниц говорил все быстрее и возбужденнее. Его больной мозг, видимо, начал генерировать самые извращенные фантазии, поскольку он продолжил:
– А потом я намотаю ваши кишки себе на сапоги, а вас заставлю смотреть на это. Ну как? Нравится такая перспектива?
Фридер с трудом проглотил образовавшийся у него в горле комок, и вся его самоуверенность мгновенно улетучилась. Теперь он стал походить на побитую собаку, пытавшуюся, поджав хвост, спрятаться под лавкой.
Нажав на какую-то клавишу на своем мобильнике, хирург сказал:
– Мне необходимо воспользоваться лифтом наедине с Трамницем.
В воздухе повисла пауза. Затем Фридер закатил глаза, а его голос стал громче.
– Мне известно, что это нарушает имеющиеся предписания, но…
В этом месте он тяжело вздохнул и добавил:
– Но у нас возникла ситуация с заложником. Нет. Со мной все в порядке. Пока во всяком случае. Речь идет о другом пациенте. О Патрике Винтере, кажется.
Тут Трамниц покачал головой и, скорее всего, сурово посмотрел на Фридера. Этого Тилль, конечно, видеть не мог, но по движению тела маньяка догадался, что тот сделал знак хирургу, призывая пояснить своему собеседнику всю серьезность ситуации.
– Трамниц вооружен. Он угрожает убить пациента и меня тоже, если вы не уйдете, – произнес Фридер.
– Скажи им, что мы сейчас выйдем, – рявкнул Трамниц. – Я не хочу никого из них видеть. Ни в лифте, ни возле машины. В противном случае мне придется начать снимать с вас стружку и делать из нее шницели, о чем будут вспоминать еще лет так двадцать.
Хирург сделал все, как ему было приказано, и Трамниц, заметив, что телефонный разговор окончен, подтолкнул Тилля к выходу. Фридер же без всякого дополнительного указания открыл своей карточкой-ключом дверь палаты и вышел в коридор.
– Никаких глупостей! – угрожающе прошипел Трамниц, продолжая толкать Беркхоффа вперед, не оставляя ему выбора и угрожая при малейшем неповиновении либо сломать ему руку, либо вывихнуть плечо.
Как только они оказались в коридоре, маньяк развернул Тилля в сторону лифтов.
Никого видно не было, и весь этаж как будто осиротел. Не оказалось персонала и в лифте. В общем, на помощь заложнику никто не поспешил.
– Хоп-хоп-хоп! Пошевеливайтесь! У нас нет времени на проволочки! – воскликнул Трамниц, и они двинулись в сторону лифта.
– Ничего из этого не выйдет, – заявил Фридер, открывая дверь лифта, который в готовности стоял на их этаже.
– Вот тут ты ошибаешься. У нас есть твои глаза и карточка-ключ, – ответил Трамниц и приказал хирургу встать лицом перед камерой сканера, чтобы после считывания информации с радужной оболочки привести лифт в движение.
В этот момент у Беркхоффа возникло довольно странное чувство, которое заставило его забыть о боли в вывернутой руке.
«Я что-то упустил из виду, но что?» – подумал он.
– Где стоит машина для моей транспортировки? – спросил Трамниц.
– Об этом я и толкую, – ответил хирург. – Вы сильно удивитесь, когда двери лифта откроются. Машина стоит при въезде, а чтобы туда пройти, нам потребуется миновать промежуточный этаж, а он плохо просматривается и создает великолепные возможности для атаки вас сзади. Вы будете быстро обезврежены.
Двери лифта закрылись, и Тилль краем глаза увидел в зеркальном отражении его хромированных стен, что Трамниц улыбается.
– Вот поэтому мы и не воспользуемся этой машиной, – проговорил серийный убийца.
– Не понял, – удивился врач.
– На каком уровне подземной парковки стоит твой «порше», Фридер?
Глава 61
«Номер не определен», – с раздражением отметила Пиа.
Она не любила отвечать на звонки абонентов, которые не были сохранены в ее адресной книге, – слишком велик был риск нарваться на надоедливого клиента, искавшего в неподходящее время юридическую консультацию и раздобывшего окольными путями номер ее мобильника. Как правило, такое случалось, когда ее подзащитные передавали его своим друзьям, не спросив у нее разрешения.
Пиа ждала уже битый час, сидя в своей машине. Но не сразу за мостом, что было бы слишком заметно, а на парковке в Заатвинкеле в Шпандау. Тем не менее стоянка располагалась не так уж и далеко от клиники – всего в каких-то двух минутах езды, и поэтому Пиа удивлялась столь долгому ожиданию.
– Алло, – ответила Пиа в надежде услышать его голос.
Гвидо не сказал ей, что задумал, но она не чувствовала себя от этого несчастной. Ей не так уж и хотелось быть полностью втянутой в его планы. Видимо не желая делать ее своей соучастницей, во время их последнего телефонного разговора он ограничился всего одной фразой:
– Жди меня в двадцать часов на парковке возле кемпинга.
Это было так мило с его стороны, но совсем не обязательно. Ведь она любила Трамница так сильно, что всегда предпочла бы именно его. Пиа была готова даже пожертвовать своим разрешением на работу в качестве адвоката, если бы ей предложили выбирать между ней и Гвидо. В то же время она понимала, что у них не было никакой реальной возможности спокойно и на свободе наслаждаться своей любовью даже в том случае, если бы ее возлюбленному удалось каким-то образом сбежать из клиники. Во всяком случае, не в Германии.
Поэтому с этой точки зрения ей было все равно, преступит ли она закон или нет.
Любовь законам не подвластна.
Погрузившись в подобные мысли, она улыбнулась. Гвидо был одним из немногих на всем белом свете, а может быть, и единственным человеком, понимавшим это. В любом случае ее семья такого не понимала, а нервная сестрица тем более. Еще во время учебы Пии она постоянно зудела, что ее сестра решила стать адвокатом по уголовным делам только из-за своего синдрома добряка и из-за того, что сама является жертвой.
Сестра могла говорить все, что угодно, ведь Гвидо она не знала. Конечно, он совершал ошибки, ведь с ним рядом не было равной по духу и такой же, как и он, сильной женщины, настолько умной и образованной, чтобы оказать на него благотворное влияние и изменить его силой своей любви. Любви, которую она чувствовала в себе с тех пор, как впервые увидела Трамница в полиции в комнате для допросов.
– Привет, дорогая, – услышала Пиа в мобильнике его голос, и камень упал с души.
– Вы где? – спросила она.
– Развернись!
Пиа сделала так, как он просил, и лицо ее озарила улыбка. Свет фар осветил сначала кроны кленов, стоявших вдоль подъездной дороги, ведущей к парковке, а затем из-за угла показался и сам спортивный автомобиль.
– Вот ты где, дорогая. Мы тебя ждем.
Пиа с улыбкой погладила себя по животу, еще плоскому в силу раннего срока беременности, и вышла из машины. Ее седан марки «Мерседес-Бенц» хоть и не бросался в глаза, но все же был лучше, чем светло-розовый и низкосидящий «порше-панамера».
– Ты принесла то, о чем я просил?
Вместо ответа, она сунула руку в карман своего норкового жакета, вытащила малокалиберный пистолет, чья черная рукоятка в свете фар блестела, словно смазанная маслом, и с гордостью протянула его Трамницу. Пистолет доверил ей один наркоторговец, которого Пиа успешно защищала в прошлом году. Это только в кино преступники бросают оружие в озеро. В реальной жизни они предпочитают хранить его в сейфе адвоката, где оно будет скрыто от любопытных глаз полиции гораздо надежнее.
– Ты прелесть, милая!
Довольная Пиа отправила ему воздушный поцелуй и сказала:
– Только тебе надо его зарядить. Я не знаю, как это делается, но в нем есть еще несколько…
Больше ничего произнести она не успела.
Лицо Пии все еще излучало полную любви улыбку, когда бампер «порше-панамеры» раздробил ей обе голени. Железный монстр мощностью в пятьсот пятьдесят лошадиных сил, словно выпущенная из лука смертоносная стрела, налетел на нее, поднял в воздух, оставив на земле туфельки на высоких каблуках, и бросил спиной на собственный автомобиль, с которого она скатилась уже с несколькими переломами позвоночника и осталась лежать в большой луже, натекшей после дождя.