- Старший сержант Антонов, Тридцать Второй ИАП, вызываю ПВО Москвы. Ответьте, приём.
Так и бормотал я ларингофон, пока наконец не ответили:
- Это Земля-два. Сержант Антонов, покиньте эту волну, перейдите на запасную.
- А я знаю какая у вас запасная? Я двое суток как из плена бежал, и лечу к вам на трофейном самолёте, чтобы приняли безопасно. К кому там обращаться чтобы меня не сбили и сообщили место посадки? Техника секретная, нужен закрытый аэродром.
- Принято, ожидайте. Отбой.
- Мой позывной Енот. Отбой.
Да минуты три, и снова вышли на связь, по моему позывному:
- Енот, ответьте Земле-шесть. Приём.
- На связи. Приём.
- Доложите, что за машину угнали? Приём.
- Высотный разведчик. «Юнкерс-восемьдесят шесть». Разрешите доложить, Земля-шесть? Приём.
- Докладывайте. Вопрос с местом посадки решается. Кто будет сопровождать, тоже. Приём.
- Принято. Докладываю, тринадцатого сентября мой полк был срочно поднят для сопровождения бомбардировщиков, «ТБ» третьей серии. Немцы прорвались, требовалось разбомбить понтонный мост. Задача была выполнена, противник понёс серьёзные потери в технике на берегу. Два «ТБ» было сбито зенитками, как и пять «ишачков» из девяти, в бою с истребителями. Свой посчитал. В боях, прикрывая бомбардировщики, я сбил три «мессера», у меня пушечный «ишачок» был, официально сбитых имею девять самолётов противника, с новыми тринадцать. Хотя их вряд на меня запишут без подтверждения наших наземных сил. После окончания боезапаса, таранил четвёртый «мессер», что атаковал «ТБ», другого выхода не было, их защита наша задача. Кровь из носу, но не дать противнику до них добраться. Обе машины потеряли управление, рухнули в лес. Пришлось прыгать с парашютом, раненый, две пули поймал, в бок и ногу. А там дорога и немцы. Как раз на них и опустился. Хорошо видели ранен, не сильно били, как в первый раз было. У меня это второй таран, первый был на «чайке», двадцать четвёртого, в начале войны у Кобрина, Сто Двадцать Третий ИАП, и на парашюте опускался на лагерь военнопленных. Охрана потом долго била, до состояния котлеты. Половину памяти выбили. Не восстановилась и сейчас. В этот раз перевязали, и на допрос, я назвался вымышленным именем, и вымышленный полк. Немцы решили, что новая часть и хотели узнать где базируемся. Врал как мог, но раскрыли ложь. Меня опознали два других лётчика из моего полка. Тоже сбитые и в плену. Побили и отправили в тыл. Бежал с эшелона с другими пленными, ночью вскрыли створку двери. Везли в Польшу. Около Минска оказался. Дальше два дня подбирался к самолётам. Я лётчик, мне пешком возвращаться лень, тем более опыт перелёта с вражеской территории, на «Ар-2», был, вывез пограничников и раненого корпусного комиссара, за что потом наградили. А тут лётчик в туалет пошёл, вырубил его, переоделся, очки на лицо, и под его видом к самолёту. Дальше взлетел, как разрешение дали, и вот направляюсь на Москву. Проблема со вторым членом экипажа. Он в центре фюзеляжа, с разведывательной фотоаппаратурой. Нужно будет как-то уговорить его сдаться, чтобы тот ничего не попортил. На этом доклад закончил, старший сержант Антонов. Прошёл Вязьму. Время прибытия минут сорок. Высота тринадцать с половиной тысяч метров. Приём.
Меня не раз пытались остановить, выдаю в эфир секретную информацию. Ну прям сейчас, это мой шанс сделать себе имя. А то засекретят всё. Так что выслушал, где меня встретит сопровождение, в нужном квадрате снижаюсь до пяти тысяч метров, дальше шесть «мигов» поведут, канал для связи сообщили, и сказал:
- Принял, Земля-шесть. Разрешите запрос сделать. Получил от пленного в вагоне особо важную информацию, а по её решению есть только один человек, что может справиться. Спец из раненых сообщил, тоже в вагоне перевозили. Из Лубянки, некто майор С, Павел Анатольевич. Там его знают. Пусть пришлют на аэродром, очень важная информация. В эфире выдать не могу, но скажу так, если не договоримся, я угоню у наших самолёт и сам отправлюсь выполнять её. Даже несмотря на запрет командиров. Там ситуация такая, что выбора и нет, или поступаешь как велит честь и совесть, или ты слизняк конченный. И да, я понимаю последствия, чего мне это будет стоить, но другого выхода нет. Поэтому вся надежда на майора С. Его специфика работы. Это всё. Приём.
- Я Земля-шесть, принято, - усталым голосом сказал тот, кто со мной общался. Не радист, явно из командиров. - Отбой.
- Земля-шесть, - сразу вышел я на связь. - Вижу шесть «мигов», на высоте восемь тысяч метров, поднимаются и пытаются нагнать. Это моё сопровождение? Приём.
- Да рано ещё, только взлетели. Сейчас выясню. Отбой.
Через три минуты, я уже окраины Москвы видел, вышел на связь, сообщив:
- Это не наши, им уже дали приказ с запретом вас атаковать. Приём.
- Да, вижу, ушли. Наблюдаю ещё одну шестёрку «мигов». Приём.
- Теперь это ваши, спускайтесь на пять тысяч метров, и на аэродром. Переходите на их волну. Отбой.
- Принято. Отбой.
Я покрутил штурвал наводки, перейдя на волну истребителей, и подтвердив, что это те, кто нужен, продолжая лететь кругами над Москвой, зенитки не стреляли, стал снижаться до пяти тысяч метров, а там и меньше, «миги» меня повели к аэродрому:
- Енот, твой пассажир покинул тебя. Приём, - вышел на связь командир сопровождения, с позывным Молот.
- Чего? Приём.
- Наблюдатель выпрыгнул, вон уже на парашюте опускается. Приём.
- Ну и фиг с ним. На земле примут, тут есть кому. Приём.
- Точно. Давай заходим с левым разворотом на аэродром, снижайся до километра. Там ждут. Отбой.
- Да полосу вижу. Отбой.
Дальше зашёл на посадку, и к слову очень хорошо посадил, так что снимая маску с лица, даже с облечением рассмеялся, глуша двигатели, и останавливая тяжёлую машину. Уже бежали люди, бойцы НКВД, так что открыл люк, и стал выбираться. А был я в своей форме, со следами крови и пулевых отверстий, но поверх всё немецкое. Сапоги мои в хранилище, а скажу якобы сбросил у туалета, где оставил тело пилота. Так что доложился старшему по званию, полковнику ВВС, и меня к медикам, знали о ранах, повели под шум движка. Самолёт трактором куда-то буксировать стали. Именно в санчасти, где старший политрук, главный особист на этом аэродроме, брал у меня показания, дверь вдруг открылась и зашёл Судоплатов, с интересом меня рассматривая. Я в одних кальсонах на кушетке сидел, быстро кашу наяривал, пока врач чистил рану на ноге. Покраснела, воспаление шло. Вовремя успели. Кстати, заметил, что за дверью толпятся командиры госбезопасности, видать с Лубянки прибыли для моего допроса, но Судоплатова пустили первым.
- Я, Павел Анатольевич, вы меня искали, сержант. И были очень настойчивы. Все это слышали и теперь знают.
- Я вас примерно так и представлял, - сдавленно сообщил я, отложив пустую тарелку, в это время врач физраствором промывал рану, нога над тазиком была.
Тот раствором, под напором, смог промыть рану. Сгустки выпали и кажется гной. Судоплатов на это мельком глянул. Пока же я добавил:
- Лично я вас не знаю. Документы посмотреть можно?
- Конечно.
Тот дал изучить открытое удостоверение, и я кивнул, мол, всё точно. Далее врач зашил рану, и наложил бинт, на мой взгляд, туговато. Всё это время я продолжал описывать что со мной было. То, что врач и медсестра тоже слушают, особо никого не волновало. Меня тем более. И да, у особиста были мои красноармейские корочки. Описал их сохранность тем, что когда опускался на парашюте, отстегнул планшетку и зашвырнул подальше, в болото у дороги. Немцы это видели и особо не обыскивали, я им сказал, что документы в планшетке были. А так я всегда перед вылетом заворачиваю их в платок и убираю за голенище. А ордена снял, уже когда везли в штаб на допрос. Тоже припрятал. Удавалось скрывать, ну а там бежал. Так что тут порядок. В часть сообщили, и то, что я не вернулся из боя тринадцатого сентября, подтвердили. Обещали вещи прислать. После медсанчасти, уже к особистам. Кстати, двое суток меня тут держали, постоянные допросы шли, всё новые следователи работали. А потом в госпиталь. Вещи мои привёз комиссар полка, прилетел на связном самолёте, заодно опознал меня. Так я узнал, что из того вылета никто не вернулся, как сгинули. То, что задание выполнено узнали, выслав разведчика, тот подтвердил, дымы, сгоревшая техника и ремонт моста шёл. Потом парни начали где по одному, где группами выходить. Мой командир звена вышел, с членом экипажа одного из бомбардировщиков. Так что ещё и комиссар взял с меня рапорт о том, как налёт на мост и бой шёл, подтвердив, что эти четыре сбитых записать на меня не смогут, ужесточили правила.
С Судоплатовым я пообщался сразу после медсанчасти. В отдельном кабинете, был он и капитан госбезопасности, явно помощник майора. Вдвоём опрос и вели. Да первый вопрос и был задан так:
- Что вы хотели сообщить, сержант?
- Двое пленных в моём вагоне, их в бою взяли у Слуцка, окружили, вся группа полегла, их ранеными взяли. Неделю назад где-то. Так вот, убивались парни, они узнали, что в Слуцке, на территории хлебозавода, там бомбёжками повреждения нанесли, организовали лагерь для военнопленных. Наши девчата там, пять сотен. Подкупить смогли полицая из охраны, вышли на контакт. Через Марию Райнову, сержанта медицинской службы, военнопленную. Узнали, что старшей в бараке военврач второго ранга Светлова. Это всё что мне известно, слушал как парни обсуждали. Там один, осназовец раненый, и сказал, что такая работа только для спецов, а такой спец в Москве, по разработке операций, всего один. Я потом с ним пошептался, он мне ваши данные и сообщил. Не сильно желая, но дал их.
- Его данные? И тех двоих, что у Слуцка попали в плен, - велел капитан, что всё записывал.
- Ну откуда мне знать? Там отношения были, друг другу волк, а не товарищ. Уверены, что подсылы были в вагоне, так что языки за зубами держали. А девчат надо выручать. Охрана там так себе, снять её не трудно, главное вывезти к нам. Вывести из города, четыре «ПС», если переполненными, возьмут по сорок пять девчат, четыре борта, это сто семьдесят примерно. Ещё два рейса и вывезут всех. Девчата, это матери наших детей, их обязательно нужно выручать. Причина, узнал от раненых пленных, там отбирают фигуристых и красивых, психологически ломают их и отправляют в бордели, в основном офицерские. До сих пор колотит, когда об этом думаю. Отдельное здание на территории, куда отобранных отправляют и держат до вывоза.