– Я же только… – начал он.
– Не нужно! – прошептала Неттл с видом до того серьезным и обеспокоенным, что Келлен сразу передумал трогать вещи Белтеи.
Клевер тем временем взирала на платья матери с ужасом и глубоким чувством вины.
– Ты ведь ни одно из них не надевала? – вдруг сказал Келлен.
– Конечно, нет! – изумленно уставилась на него Клевер. – Это ведь ее платья! К тому же они мне не подойдут. Моя мать была изящной, точно лань, а я… я по-другому сложена.
Неттл выбрала бордовое платье, ткань которого дремотно блестела, будто облитая маслом. Задумчиво прищурившись, Неттл перевела взгляд на Клевер.
– Это бы на тебе хорошо смотрелось, – заметила она.
– Нет! – Клевер яростно замотала головой. – Я не могу носить такие вещи. Я буду выглядеть глупо. Как свинья в шелковых чулках!
– Кто тебе такое сказал? – резко спросила Неттл.
Ответа не последовало, да в нем и не было нужды. Все трое знали, кому принадлежали эти слова.
– Надевай, – сказал Келлен.
– Не могу! – сглотнула Клевер. – Я украла ее жизнь! Я не могу забрать еще и ее одежду, это… неправильно!
Келлен понимал, почему она противится. То, что он предлагал, действительно было неправильным. Нет, они бы не нарушили никакой закон, но совершили бы крохотное моральное преступление, словно добавив оскорбление к большой несправедливости. И как раз поэтому Келлену было нужно, чтобы Клевер надела платье.
– Ты до сих пор стараешься быть хорошей дочерью, – сказал он. – Ничего не изменилось, поэтому ничего не может измениться. Ты должна измениться, пусть даже тебе кажется, что ты ее убиваешь. Сегодня твоя очередь надеть красивое платье и пойти на ту поляну в лесу.
– Ты хочешь, чтобы я снова станцевала, как в ту ночь? – затравленно посмотрела на него Клевер.
– Нет, – покачал головой Келлен. – Я хочу, чтобы ты поговорила с матерью и сказала ей правду.
– Но я уже столько раз это делала! – в отчаянии возразила Клевер. – Я давно ей во всем призналась.
– Нет! – сурово ответил Келлен. – Ты просила у нее прощения, и больше ничего, Клевер. Ты ни разу не открыла, что творится у тебя в душе. Что всегда творилось. И если ты продолжишь молчать об этом, то никогда ее не простишь, как бы сильно ты ни старалась.
Вот теперь Клевер по-настоящему испугалась. Келлен задался вопросом, какие чувства она хранила в своей душе под замком, как платья матери в сундуке.
– Ты будешь не одна, – сказал он. – Мы пойдем с тобой.
– Келлен, тебе нельзя покидать деревню, – запротестовала Неттл. – Бледная Мальва уже приходила за тобой!
– В этом-то весь смысл. – Келлен постарался, чтобы его голос звучал уверенно, пусть на самом деле он сомневался в успехе своей затеи. – Нам нужно ее выманить. Я буду приманкой!
Незадолго до заката Клевер, застенчиво краснея, вышла из хижины в бордовом платье Белтеи. Колокольчики на туфлях тихонько позвякивали, пока она спускалась по лестнице.
– Хм-м. – Неттл окинула ее оценивающим взглядом. – В плечах тесновато, потому что у тебя мускулистые руки, но можно ослабить шнурки на корсете. – Она посмотрела Клевер в глаза. – Тебе очень идет.
Клевер продолжала таращиться на свою затянутую в бордовую ткань фигуру, словно все это ей мерещилось.
– Солнце садится, – сказал Келлен. – Нам пора.
Клевер шла через деревню в платье и туфлях Белтеи, распустив волосы с проседью. Келлен и Неттл шагали рядом. Соседи провожали их взглядами, но подойти не решались. В Клевер они видели опасную незнакомку, чей наряд цвета красного вина таинственно мерцал и шуршал. С таким же успехом она могла быть порождением Глубокой Мари.
На краю деревни троица остановилась, чтобы Неттл обвязала конец длинной веревки вокруг пояса Келлена.
– Чувствую себя собакой на поводке, – проворчал он.
– Если ты снова поддашься ее чарам и прыгнешь в болото, нам надо будет тебя как-то вытягивать, – невозмутимо пояснила Неттл.
– Люди и раньше обвязывались веревками, – пробормотала Клевер. Судя по сомнению, написанному на ее лице, ничего хорошего из этого не вышло.
Янник легонько клюнул Неттл в ухо, после чего снялся с ее плеча и взлетел, чтобы приглядывать за ними сверху. Вскоре чайка растаяла в темнеющем небе.
Келлен заткнул уши кусочками ткани, а Неттл для надежности обмотала ему голову шарфом. Он больше не слышал ни жужжания насекомых, ни мерного шелеста капель в лесу.
Чем дальше их троица уходила от Хавела, тем плотнее смыкались вокруг деревья. Вскоре фонари у них в руках остались единственным источником света. Мох свисал с веток роскошными серо-зелеными полотнищами. Воздух был напоен холодным, насыщенным запахом леса, в котором сливались воедино нотки гнили, острой зеленой свежести и аромат тысяч болотных цветов, раскрывавших в летних сумерках свои плотные шелковистые лепестки.
«Бежать навстречу опасности все-таки куда проще, – размышлял Келлен. – Тогда мне некогда было сомневаться и беспокоиться. Идти навстречу опасности – другое дело. Есть время поразмыслить, не совершаешь ли ты ошибку, не станет ли эта ошибка последней, что ты совершишь в своей жизни, и вспомнить, что еще не поздно передумать».
С каждым шагом его уверенность слабела. Когда небо налилось свинцом и десятки белых мотыльков принялись виться вокруг фонарей, только гордость мешала Келлену развернуться и дать деру.
За последние тридцать лет искомая поляна изрядно заросла. Трава вымахала чуть ли не до пояса, то тут, то там торчал гигантский чертополох или репейник. Деревья простерли ветви во все стороны и пытались соприкоснуться сучьями-пальцами. И все же между ними еще проглядывал рваный полог неба. Несколько звезд мерцали в вечернем тумане, а луна наблюдала за их троицей полуприкрытым желтым глазом.
Повесив фонари на деревья, Келлен, Неттл и Клевер сбились в центре поляны.
– Пора сообщить ей, что я здесь, – сказал Келлен. Вздохнул поглубже и запел.
Келлен пел нечасто. До того как у него сломался голос, ему говорили, что он хорошо поет. Но даже воспоминания об этих писклявых попытках смущали его. От недостатка практики его певческий голос загрубел и стал ужасно непослушным. А теперь вдобавок ко всему еще и дрожал от волнения.
Но песня, которую выбрал Келлен, и не должна была звучать красиво. Это была суровая песня ткачей, которую они напевали, когда дружной толпой, с дудками и дубинками, шли выбивать чью-нибудь дверь. Келлен представлял, как его дерзкая песня разносится по блестящим тропинкам на землях Бледной Мальвы, отдается эхом на влажных от вечерней росы прогалинах и колышет камыши.
Он едва успел закончить четвертый куплет, как над поляной стал сгущаться туман. «Она уже близко», – подумал Келлен испуганно и одновременно торжествующе. Клевер и Неттл резко вздрогнули и уставились в небо. На лице Неттл отразилось пристальное внимание: она снова вела безмолвный разговор с братом. Келлен поднял глаза вверх и с трудом различил серо-белые очертания кружащей над ними чайки. Интересно, что пытался сказать им Янник? Что он увидел?
Пока Келлен смотрел на небо, чьи-то ладони обхватили сзади его лицо и дернули так, что он упал спиной в высокую мокрую траву. Прежде чем Келлен успел сообразить, что происходит, его уже волокли по земле, держа за воротник так крепко, что он не мог издать ни звука. Лезвия травинок и листья чертополоха хлестали Келлена по щекам. На краю поляны веревка, обвязанная вокруг пояса, натянулась, заставив его остановиться.
Только тогда Келлен увидел, чья рука с длинными когтями вцепилась в его воротник. Он перестал бороться, и разум его уплыл в неведомые холодные дали. Глаза Бледной Мальвы сияли, как лунная дорожка на темной воде, и в то же время зияли глубокими ранами. Смотреть в них было невыносимо. Оторвать от них взгляд – невозможно. Ее кожа была бледной, жемчужно-серой и шелковистой, как рыбье брюшко. Губы цвета ядовитых ягод двигались, говоря что-то очень важное, но он никак не мог услышать…
Мокрые пальцы с длинными когтями сорвали шарф с головы Келлена. Что-то выпало у него из уха, и к нему наконец вернулся слух. Рот Бледной Мальвы скривился, и из глаз, полных света и тьмы, по щекам побежали блестящие дорожки слез. Ее рыдания заставили Келлена содрогнуться, словно земля заходила ходуном у него под ногами.
– Келлен! – закричал кто-то. А он лежал на спине, оцепеневший, и смотрел на едва различимую в небе луну. Неужели кричали оттуда? Звук в самом деле доносился откуда-то издалека.
Бледная Мальва продолжала тащить его в густую тень под деревьями, пусть и сбавила шаг. Зеленое платье облепило ее тело так, что казалось, будто оно поросло лишайником. Спутанные черные волосы лезли Келлену в лицо; в них застряли лепестки цветов и поблескивали мертвые стрекозы. Мир был полон боли, но Келлен знал, что все закончится, как только он погрузится во тьму. Если спрятаться от злобного взора луны, можно обрести успокоение. Или даже прощение.
Кто-то тянул за другой конец веревки, так что она врезалась ему в живот. Но тем людям явно не хватало сил, чтобы победить в этой схватке. Они не могли вытащить его обратно на свет.
– Нет! – завопила луна. Или же это была не луна.
Кроны деревьев окончательно заслонили небо, и тени поглотили Келлена. Листья шлепали его по лицу, плети ежевики рвали одежду. Вскоре он услышал тихий плеск и вздрогнул, почувствовав прикосновение холодной воды. Под ним больше не было твердой земли: он находился по шею в болоте, ноги его погружались в трясину и все сильнее запутывались в водорослях. Зеленая ряска уже щекотала подбородок, а рука, обвивавшая плечи, неумолимо тянула вниз.
– Келлен!
Какой-то частью разума он услышал этот крик и попытался стряхнуть с себя оцепенение. У него же были причины бороться за жизнь, так? Обещания. Гордость. Женщина, которой он хотел помочь, вернее, две женщины. Девчонка, которая всегда заставляла его гадать, о чем она думает. Воспоминание о стуке ткацкого станка и упрямая боль в душе, словно от проглоченной колючки.