— Хозяин?
— Бри!
— Митан!
— Что с вами, хозяин?
— Я… я размяк, — прошептал я с трудом, — потерял хватку… А вы все размыты…
— Ему не хватает воздуха, откройте окно!
— Черт, раму заклинило! Дерево рассохлось!
— Проклятая дыра!
— Меския…
— Хозяин хочет что-то сказать.
— Меския прежде всего! — выдавил я, чувствуя, как будто проглатываю раскаленного железного ежа. Решение принято, и я смог снова вздохнуть. — До Йоля неполная седмица, и мы должны… мы должны сделать многое за это время… Но я предупреждаю всех — то, что я задумал, будет мерзко, подло и никак не связано с законами чести и морали! Если вы не готовы пойти на это ради страны, вам лучше удалиться и спрятаться где-нибудь. Тогда история не назовет вас мерзкими чудовищами по окончании. Я же уже принял решение и смирился с судьбой проклинаемого. Итак, Торш, вы доставите написанные мной послания указанным мной персонам… А пока выберите десяток самых боеспособных агентов и выдвигайтесь в Чернь. Позиции я тоже укажу.
Меня мучила та проклятая листовка. Почему компрометирующие материалы, подброшенные Буру, так сильно отличались от оригинальных листовок, раздаваемых на улицах? Почему их спешно и некачественно напечатали, криво порезали? Почему было не подсунуть фабриканту обычные листовки, которых наверняка полно? Ответ напрашивался сам — враг не желал, чтобы следователи Особой комиссии уделили оригинальным листовкам повышенное внимание. Значит, есть что-то, чего мой глаз сначала не увидел. А когда я присмотрелся к оригиналу вновь, то не будь я любителем изучения чужих культур, я бы вновь ничего не заметил. Но я не зря посвящал этому увлечению время. Узоры на маске Тхаранны были изменены художником на оригинальных листовках, но они были совершенно идентичны с настоящей маской на листовках, подброшенных Буру. Востоковеды, археологи, возможно, заметили бы эти вопиющие погрешности в каноне малдизской резьбы по дереву, но никто больше. Никто, кроме меня, тана, страдавшего интересом к изучению культурологии, этнологии и религиоведения. То была схема. При извлечении неправильных фрагментов орнамента маски и наложении его на карту города можно было определить место. Путем простейших логических приемов я заключил, что послание на листовке не было направлено простым смертным. У абсолютного большинства подданных не хватило бы элементарных знаний. А вот у следователей л’Зорназа их могло хватить, что ни говори, но выбирать способных прислужников двуличный тан умел, как и любой истинный тэнкрис-лидер. Кому тогда мой враг посылал сообщение?
Я снова стоял на развилке — попытка скрыть наличие карты от л’Зорназа могла стать знаком того, что двуличный тан совершенно точно не является предателем. С другой стороны, если л’Зорназа предатель, тогда планы носителя маски должны были быть известны ему заранее. Что тогда? Он не желает дискредитировать своего агента, которому пришлось бы сдерживать следователей, напади они на верный след? Или же… враг знал наперед, что я жив и пытался меня запутать? Мало ли что он смог вытянуть из жителей подземного города? Бред! Если бы он знал, что я жив, он знал бы тогда, что у меня совершенно точно есть оригинальный экземпляр с картой на нем. В таком случае появление альтернативных листовок лишь возбудило бы мой интерес и указало бы мне на ошибку, как и случилось. Или нет? Или он этого и добивался?
Я перебирал варианты долгие мгновения, пока не сбросил нити паутины, в которую угодил. Паутину собственного разума, паутину паука-интригана. Я не имею права попадать в такую паутину, я должен укутывать ею других. Поэтому я отбросил все самые маловероятные варианты и пришел к единственно верному предположению.
Пальцы замерзли. Я просидел на крыше среди подчиненных уже три часа, но с упорством фанатика продолжал вглядываться в кривую узкую улочку внизу. На соседней крыше притаились еще семеро с винтовками, ежащиеся под порывами слякотного зимнего ветра.
— Это его карета, — сосредоточенным и немного пугающим голосом сообщила Мелинда, не отрывая глаз от прицела.
— Все-Отец великий, — пробормотал атеист Торш, глядя на ползучее по улочке чудовище. — Не часто увидишь в Старкраре блиндированную карету! Их еще делают?
— Только на заказ, — ответил я. — Но это уродство старое, явно созданное много лет назад. У жирного дерьмоеда сдают нервы.
За блиндированной каретой ехала вторая, обычная, в которой наверняка сидели телохранители с оружием. Я дал агентам на соседней крыше сигнал готовиться. С ними Инчиваль.
— Себастина, твой выход.
— Уже иду, хозяин.
Моя горничная совершила головокружительный прыжок, приземлилась на крышу кареты, молниеносно переместилась к кучеру, сорвала его с сиденья и швырнула в ближайшую стену, перехватила ствол винтовки охранника, сидевшего рядом, и загнула его дугой. Охранник по неосторожности дернул за спусковой крючок, и неисправное оружие взорвалось, скинув его на землю. Далее Себастина несколькими ударами переломала постромки и разорвала вожжи, так что перепуганные насмерть лошади смогли умчаться прочь. Из охранной кареты, галдя, посыпались люди и люпсы с оружием, Себастина отступила, пропуская мимо себя единственную пулю, которую они успели выпустить. Улицу перекрыли наземные группы моих агентов. Они не торопились стрелять, но взяли на прицел охрану. Поднялись агенты на крышах и тоже обратили вниз свои пушки. Инчиваль взмахнул руками, что-то быстро шепча, и охранники начали заваливаться наземь, пораженные непреодолимой усталостью. Я быстро спустился на улицу, где меня уже ждала Себастина с еще несколькими агентами. Они были готовы вскрыть блиндированную карету, но дожидались меня.
— Хозяин, вам не следует стоять так близко.
— Не нуди, времени в обрез.
Себастина дождалась отмашки и вырвала обитую металлом дверь. Я вскинул трость, выбивая из руки Тузза револьвер, схватил его за запястье и выдернул из нутра кареты эту жирную обрюзгшую тушу.
— Лицо неприкосновенно, — напомнил я агентам, схватившим ругающегося матом уголовника, — но трещины в ребрах приветствуются.
Пленнику заткнули рот и швырнули в крытый фургон с эмблемой госпиталя Святого Риомы, который находится в трех кварталах южнее места проведения операции. И в то время как мы на этом фургоне неспешно отправились на восток, черная карета с четверткой вороных рванула на запад. Кучеру было приказано гнать несчастных животных так, чтобы не заметили карету только слепые и глухие. Интересно, что расскажут случайные свидетели, если следователи Констеблиата попытаются собрать показания вокруг места происшествия? Припомнят ли они муниципальную карету невдалеке от учреждения, к которому она приписана, или же мчащуюся черную? Впрочем, это перестраховка. Выбить показания из кого-то в Черни доселе удавалось лишь мне, к тому же еще в двух таких фургонах перевозят бесчувственные тела людей Тузза. Даже несмотря на останки блиндированной кареты, констебли будут разбираться с этим достаточно долго. Мне хватит времени.
Бандита привезли на территорию скотобойни Козби и затащили в один из разделочных цехов. Как только Тузз получил возможность говорить, он стал осыпать нас самыми мерзкими словечками из своего арсенала и, конечно, угрожать.
— Привяжите его к какому-нибудь разделочному столу. И лицо неприкосновенно, я же уже говорил?
Агенты сделали вид, что я им совсем не надоел, и потащили упирающегося Тузза прочь.
— Тебе понадобится много времени?
— Мы могли бы ехать и побыстрее, — сварливо пробормотал мой друг, раскладывая магические штучки на металлической столешнице.
Луи занял пост у входа, Мелинда встала у окна, рассматривая территорию скотобойни профессиональным глазом снайпера.
— Здесь воняет, грязно, ты меня подгоняешь, к тому же это не мой профиль! Я никогда такого не делал!
— Я в тебя верю.
Он громко хмыкнул:
— Со времен армии я выучил, что значит это твое «верю» — делай и помалкивай! Но я-то помалкивать не буду! Я…
Он действительно отказался от возможности помолчать, но дело сделал. Через полчаса беспрерывной возни он представил мне большую чашу некоего глинистого вещества, от которого пахло… увы, кошачьей мочой.
— А запах…
— Будет устранен. Идем, хочу посмотреть, как работает!
Все-таки страсть изобретателя и естествоиспытателя — это основополагающие черты его характера, и они перебивают любые другие порывы. Я приказал развязать Тузза и привести его в вертикальное положение. Двое дюжих агентов, человек и люпс, крепко взяли его в оборот, выворачивая руки.
— Ах ты мерзкая тварь! Сука! Дерьмоед драный! Вот подожди, подожди у меня! Дай только добраться до тебя, и так натяну, что не соскочишь!
— Тузз, будь умным человеком, заткнись.
— Мне следовало самому подумать, что ты не сдох, сраный герой сраной империи! Такие уроды с одного раза не подыхают!
— Ты уверен, что готов на это пойти? — спросил меня Инчиваль.
Я взял у него чашу и, крепко схватив преступника за затылок, впечатал его морду в глинистую массу.
— Ах ты… — заорал он, освобождаясь.
— Отпечаток должен быть четким, — взволнованно сказал Инч, принимая чашу.
— Достаточно?
— Да, через минуту можно будет все провернуть. Но… — Он посмотрел на плюющегося уголовника. — Ты точно уверен? У меня нет достаточного опыта, не дай Луна, последствия могут быть необратимыми.
Я тоже взглянул на мерзкую морду нашего пленника, и меня передернуло.
— Ради нашего дела можно и рискнуть.
— Не хотелось бы, чтобы твое лицо оказалось в группе риска.
— Не смешно. Совсем.
Он спешно удалился доделывать свои магические штучки, а я остался стоять под градом грязных оскорблений.
— Свободны. Передайте агенту Торшу, чтобы был готов, отправимся буквально через несколько минут.
Оказавшись наедине со мной и Себастиной, Тузз несколько поубавил обороты. Он стал ожесточенно вытирать лицо рукавом и сверлить меня ненавидящим взглядом. Да, этот ублюдок искренне меня ненавидит.