— Что это?
— Это? — Он улыбнулся хитро и гордо. — Это моя собственная разработка. Мы с Мозенхаймом регулярно переписываемся, он увлекся изучением электричества на старости лет. Считает, что может воссоздать процесс выделения энергии алхимическим путем.
— Вот как?
— Именно так! И, читая его письма, я подумал, что и сам мог бы поработать в этом направлении. — Мой друг похлопал по чемодану. — Здесь опытный образец, и, я думаю, сегодня он будет испытан.
— Это своевременно?
— Если не сейчас, то никогда!
— И все же, что дальше по вашему плану, тан… полковник л’Мориа?
— Дальше ты, майор, отправишься в Велинктон. Созови, скоординируй их, и ждите моего знака. Ракетница с тобой?
— При мне!
— Отлично. Я прослежу за тем, чтобы все правильно началось. Встретимся там, где взойдет луна.
— Понял! — Он браво отдал честь, стукнув правым кулаком по сердцу, и вскинул руку вперед и вверх.
— А вы, господин генерал, сопроводите майора и… не сверкайте мундиром.
— Постараюсь, — кивнул л’Калипса.
— И да, я возьму вашу карету.
Так мы разъехались. Ночь еще не закончилась, а мои люди, словно трудолюбивые пчелки… Нет, скорее, трудолюбивые пауки-жнецы, опутывали столицу гигантской паутиной лжи. Агенты получили тела и приказ — развесить их по всему городу в стратегически важных местах. Обезображенные трупы, наши суррогатные подделки под Кожевенника. Каждой группе «декораторов» были розданы таблички с тарабарщиной на языке тэнкрисов, вроде тех, что Кожевенник вешал на некоторых своих жертв, чтобы спровоцировать вспышку народной ненависти против моего вида. Еще у них были тела умерших детей, очень важный ресурс — смерть детей всегда являлась лучшим катализатором для создания невероятной вспышки ненависти и жажды мщения. Последней каплей должны были явиться найденные на телах и рядом с ними образцы «белой нити». Волосы носителя древнейшей крови и серебряная кровь. Кровь я отдал свою, немного, лишь чтобы проставить несколько пятен на кожу и одежду.
Столица встречает тусклый зимний рассвет воем и воплями. Постепенно, одно за другим, горожане находят страшные украшения, развешанные на столбах и стенах домов. В Чернь и Дно были отправлены трупы тех, кто когда-то был там в почете. Он был прав, мой враг, неприкосновенных не осталось.
Мои агенты растворились в толпах людей, разнося весть об очередной страшной резне, которую устроил Кожевенник. Другие «случайно» указывали на найденные белые волосы и следы серебряной крови, третьи указывали на таблички с тэнкрискими литириями, пятые вопили о том, что белые таны вышли на охоту, четвертые узнавали «своих» детей и вопрошали, когда же все это кончится?! Помогало то, что в Ночной Страже работали агенты разных видов: люди, авиаки, люпсы, только тэнкрисов было очень мало, а дахорачей и вовсе не было. Первые считали такую службу ниже своего достоинства, вторые боялись темноты. Разноголосица воплей роняла в сердца толпы семена бунта, и моим подстрекателям вторили голоса уставших от страха за семьи отцов, голоса матерей, с ужасом видящих в обескровленных детских лицах лица своих детей, голоса подданных, которые больше физически не могли переносить удары террора и, конечно, склонны были во всем обвинять власть, как и должно было быть. Мои агенты начали подталкивать толпу мягко, сначала — потребовать объяснений! Народ имеет право, ибо весь город теперь одна сплошная кровавая баня! Террористы вновь показали, что Старкрар — это их охотничье угодье! Террористы ли? С разных концов города стекались и варились в одном котле вести о тэнкриских следах, о белых волосах, о серебряной крови. Содранная кожа, трупы, повешенные ночью для всеобщего обозрения! Террористы? Да это же сами белобрысые звери открыли охоту на «низшие виды»! Убийцы! Чудовища!
Постепенно мои агенты уходили на второй план. Они прекращали кричать громче всех, а лишь одними из первых горячо поддерживали тех, кто занимал ведущее место — обычных подданных. Образовались одиннадцать очагов возмущения, два в Копошилке, три в Черни, по одному в Олдорне и Оуквэйле, два в Дне, еще по одному на Птичьем Базаре и в Блакхолле. Мои люди внедрили в толпу идею идти и требовать объяснений, защиты, извинений, хоть чего-нибудь! Я же передвигался по столице в карете с гербом л’Калипса, и никто пока не смел мне препятствовать.
То, что я видел, мне не нравится. Общее настроение кажется решительным, но не радикальным, не жестоким. Народное волнение никак не может перерасти в настоящий бунт, в восстание, которого я так жажду. Но кое-что идет согласно замыслу. Как только до властных структур дошла новость о положении в городе, о реальных масштабах народных волнений, Особая комиссия выдвинула требование Скоальт-Ярду немедленно принять меры. Морк же беспрекословно подчинился этим требованиям, чем наверняка вызвал у л’Зорназа кратковременный шок. Доселе авиак в меру своих сил пытался сгладить топорные методы двуличного тана, которыми тот чинил расправу направо и налево. Однако в этот раз отряды констеблей и даже ош-зан-кай выдвинулись в восточную часть города для перекрытия улиц и укрепления огневых позиций на мостах. Провокация продолжилась.
В Тромбпайке меня догнал всадник с донесением от Торша. Старший агент просит как можно быстрее прибыть на площадь Амшира в Эрценвик. Перекрытие мостов дало мало пользы в деле сдерживания бунтарских порывов, так как агенты уже распределены во все северные и восточные части города и создают волнения повсеместно. Эрценвик — зона второстепенного интереса, слишком благополучный район и слишком законопослушные жители.
Я прибыл, как только смог быстро, гербы защитили меня от досмотров на постах и пока что от взволнованных масс подданных. По пути они забрасывали меня оскорблениями и проклятиями, но пока что держали камни и тухлые овощи про запас. Мы встретились в проулке меж двух улиц, выводящих на площадь, где гремела толпа, требующая пропустить ее дальше. На пути народа встали слуги власти, констебли с дубинками и башенными щитами. За ними высился блестящий холмик легкого бронестимера модели «Уж». Эти модели поступили в пользование Скоальт-Ярда совсем недавно и из-за низкой скорости хода по пересеченной местности не были востребованы. В армии их заменили более скоростные и маневренные «Скорпионы». Насколько я знал, их впервые выкатили из гаража Башни.
— Митан!
— Что у тебя?
— Боюсь, здесь мы близки к провалу! Насколько я знаю, мы отстаем от ожидаемого графика.
— Несомненно. Если бы это было устроено заговорщиками, уличные армии уже вышли бы на бой с оружием и послужили бы завершающим штрихом для взрыва насилия. Но ночной народ на привязи. Им наверняка приказали ждать и сидеть тихо.
— Тогда мы должны…
— Да. Бомбисты готовы?
— Заряды заложены, мы ждем лишь вашей отмашки.
— Начинайте.
— И еще, митан, — Торш посмотрел в сторону площади, — здесь л’Зорназа.
— Сам? Бронестимер, понятно. Но я не думал, что он осмелится сам…
— О нет, мой тан, это его сын Микар!
— Что-что?!
Стараясь держаться незаметно, я вышел на площадь и увидел, как с крыши бронестимера к народу обращается высокий беловласый тан. Он, несомненно, пользуется своим гипнотическим голосом и ораторским талантом, а сотни разъяренных разумных индивидов постепенно успокаиваются. Их эмоциональный фон меняется, быстро, почти неотвратимо.
— Этот юнец вставляет мне палки в колеса.
— Это на руку вашему врагу, хозяин, — тихо сказала Себастина.
— И Императору. Знаешь, что нужно делать?
— Убить его?
— Нет. Нужно подтолкнуть. Последняя капля.
Я достал из кобуры револьвер, вынул особые патроны и вставил в гнезда обычные, прицелился, собираясь отправить говорливого тана на Серебряную Дорогу. Не знаю, что перенаправило мою руку, чувство вины перед отцом мальчишки или то, что, хотя Микар отказался от матери, она не перестала любить его. Не знаю, но вместо сердца я выбрал плечо. Выстрел громыхнул, и речи, призывающие толпу спокойно подумать, не принимать опасных, неверных решений, оборвались криком боли.
— Долой беловласых кровососов! — закричал я и произвел второй выстрел в сторону подданных. — Ишкельхиисэ меморибохари аттар![18]
Быстро убираясь прочь, я слышу рев сотен глоток и мысленно проклинаю себя.
Л’Зорназа за время своего террора протащил на рассмотрение Парламента законопроект, по которому любое насилие, направленное против высшего вида со стороны низших, должно было караться немедленно и жестоко. Не сомневаюсь, что кто-то видел меня, кто-то видел, что выстрелы были произведены одним и тем же субъектом, но когда констебли, которым было приказано жестоко подавлять любую агрессию, отреагировали и набросились на гражданских, раздавая страшные удары во все стороны, семена правды были уничтожены. Спустя час прозвучало пять взрывов, которые потрясли Чернь, Гарь, Клоповник, Дно и Танда-Тлун. Я нанес удары по логовам самых маститых уличных баронов Старкрара и устроил террор в квартале малдизцев вдобавок к партии трупов, которые я заранее приказал швырнуть на пороги их домов. Мне нужно было, чтобы все малдизские террористические ячейки, в существовании которых я не сомневаюсь, вышли на бой, чтобы они открылись. Того же я желал и от преступников, согласившихся служить делу свержения Императора. Воевать с ними, пока они сидят в тени, нет сил ни у кого в нынешней Мескии, ни у меня, ни у самого монарха. Они должны были выйти! И они вышли! Не знаю, чем их припугнул мой враг, приказав ждать нужного ему момента, но взрывы с десятками разорванных трупов буквально у них под боком оказались страшнее. Они поднимались из подполья, отлично вооруженные, с достаточным количеством боеприпасов, и смешивались с массами горожан, внося еще больше хаоса. Наконец-то настоящее восстание стало набирать обороты!
— Митан! — Торш поднял руку и указал на север. — Это не мы!
Я посмотрел в указанном направлении и увидел в небе выложенный яркими красными огнями стилизованный рисунок в виде трехбашенного замка. Точно такого, какой нанесен на шеврон моего мундира. Сангуашлосс, замок трех башен, обитель, из которой выходят самые безжалостные солдаты колониальной армии.