Паук у моря
Глава 1Благородный труд
Научно-фантастический роман с элементами мистики, мракобесия и здоровой пропаганды рыбьего жира
Автор благодарит:
Юрия Паневина — за помощь и советы
Романа Козлова — за техническую помощь
Глава 1. Благородный труд
Нож был в руке — хрупкий бледный клинок, но, без сомнения, острый как бритва. Накатывало сладчайшее предвкушение. Вот он, затылок: беспомощный, покорно подставленный, пропотевшие волосы намотаны на кулак, безмозглая голова прижата лбом к земле. Первый надрез будет вертикальным, коротким. Она это сделает!
Анн проснулась за миг до удара Первого колокола. Осознала, что спешить некуда, немедленно соскользнула обратно в крепкое и теплое объятие сна. Над крышами Школьного квартала родился и поплыл утренний чуть дребезжащий звон…
…Где-то за Имперской гаванью, за островами и морским фортом Хаур, далеко на востоке, простор океана озарился и засиял первым лучом солнца. А над еще темными крышами Школьного квартала продребезжал Второй удар колокола. Дослушивала отвратительный звук Анн уже сидя, правда, еще с закрытыми глазами.
Важно первое решительное усилие. С этим у девушки был полный порядок: одеяло откинуть, ноги спустить, войлочные тапки на месте… всё, день начался.
День начался, но глаза так и не открылись. Натягивание простыни, расправка складок на одеяле, установка подушки идеальным «острым зубом» — первоочередное наводилось ощупью. По сути, оно и верно: когда повторяешь процедуру тысячи раз, тратить время и силы на зрение вовсе не обязательно.
Глаза Анн открыла уже у двери, еще раз одернула ночную сорочку и вышла в коридор. Вообще-то, с закрытыми глазами и до умывальни можно дойти, но кто-то из неместных обитателей способен натолкнуться и отдавить ноги. В Четвертом (административном) корпусе квартала иногда случаются сельские гости-стажеры, эти запросто могут налететь и зашибить, дикий народ, башку бы с них содрать.
Основной проблемой Анн были и оставались личные размеры. Она была миниатюрна телосложением — вот едва на сантиметр выше нижней должностной границы роста. Сан-ти-метр — это такая мера длины, крайне незначительная.
В коридоре было холодно, за икры кусал ледяной утренний сквозняк. Внизу хлопала дверь корпуса — самая ранняя смена обитательниц Четвертого уже убегала на службу. Анн сегодня торопиться было некуда, подергивая плечами, стояла в очереди — не очень большой, корпус привилегированный — четыре бабы прошли, и пожалуйте — вот вам «стойло» для очистки организма, умывальник и кран, ваша норма бодрящей воды. Это уже под невнятную ругань за дверью томящейся и торопящейся очереди. Вовсю просыпается Четвертый, уже в силах шевелить языками и сквернословить. Элита квартала, тут все быстро.
Приводила себя в порядок Анн быстро, поскольку имела преимущество: ей не надо было просыпаться разумом. Наверное, это преимущество мелкого организма: нервные сигналы от пяток до головы быстрей проходят, состояние человека меняется как по щелчку пальцев. Так с детства и было. Рост тут, конечно, ни при чем, насчет роста — шутка. Печальная и философская. В физиологии Анн разбиралась намного выше среднего, философию не изучала от слова «совсем», просто думалось иногда на этакие странные темы. Пока училась в школе, казалось, что это дурь и психическое отклонение. Позже выяснилось — нет, это «философией» называется.
Шагая к своей комнате, девушка размышляла на ненужную тему: вот отчего хорошие сны приходят редко, и почему нельзя смысл некоторых красивых слов сразу в школьных классах и объяснять? Уйму бы времени на службу фатерлянду сэкономили.
Ненужные мысли — это глупая роскошь и признак очевидного возрастного упадка умственных способностей. С этим ничего не поделаешь, донервет[1], башку с них сдери, правда есть правда.
Обитательнице угловой комнаты было уже тридцать лет. А может быть, и тридцать один — насчет этого Анн не была уверена, поскольку отвлеченная математика и даты не являлись ее сильной стороной, да и там, — в далеком детстве — все осталось немного смутно. В любом случае — почти старуха, причем преступная старуха.
Анн постоянно нарушала закон — нарушала грубо, осмысленно, упорно, коварно и давно.
Иногда хотелось покончить со всем, плюнуть кому-то в морду,– вот прямо слюной и погуще — и прокричать «я вас обманула! Вы ничтожные и тупые людишки, башку с вас сдери! Вешайте, дермоеды! Мне надоело!».
Минуты нервной слабости свойственны всем женщинам. Но не выпускницам женской школы Медхеншуле. Они воспитанные, прямо аж…
Анн усмехнулась и в два движения сменила ночную рубашку на дневную-нижнюю, упала на табурет и придвинула к себе приготовленную с вечера кружку молока, накрытую четвертушкой лепешки.
Что бы там не говорили любые боги и Свод законов Эстерштайна, быть мелкой, некрасивой, пронырливой и бессовестной — удобно. Ешь мало, шитье платьев чуть дешевле выходит, удача сопутствует. Иногда даже человеком себя чувствуешь.
Доедая, Анн с удовольствием глянула на пустующие койки. Жить в одиночестве — привилегия уровня наиблагороднейших замковых фрау. Многие считают, что для служащей уровня фир-дойч[2] такое невозможно. Ошибаются, нужно просто знать, как это делается. Да, периодически подселяют соседок, но ненадолго. Слава богам и Холмам, в Эстерштайне всё можно купить и продать.
Анн вылизала из кружки остатки молока. Безобразничать в таком возрасте просто смехотворно, но хороший сон, настоящее коровье молоко, отличный план на день — причем все дела нужные, нетяжелые — наслали хорошее настроение. Только бы не сглазить.
Нарушать законы было приятно. Вот чем больше нарушаешь, тем теплее на душе, да и вообще. Анна Драй-Фир, по официальному «свайсу»[3] 23 года, должность «медицинен-сестра 1-го класса», адрес временного проживания: Школьный квартал корпус №4, третий этаж-8, нарушала уйму законов, прямо даже не пересчитать, сколько. Как-то пытались суммировать вместе с Дедом, по скольким статьям приговорит Имперский суд, когда поймает, получалось больше тридцати. Прямо по статье на год жизни — разве не красиво? А ведь это Дед еще не все грехи пронырливой медицинен-сестры знает. Тут, наверное, даже не повесят, ступни ампутируют, а оставшееся в штраф-лаг отправят со сроком до Второго Прихода. Весело, да. Кстати, мысленно называть себя диким именем «Анн», а не правильным государственным «Анна» — тоже преступление. Хотя и мелкое. «Тридцать розог и тридцать дней без сахара», как сейчас помнится.
Нарушения закона грели, но не то чтобы особо надежно, от простуд они не гарантировали. Городское утро, оно очень свежее. Анн с удовольствием нырнула в платье — добротное, шерстяное, выглаженное с вечера и ждавшее своего часа на клайдербюгеле. Именно «клайдербюгель», за дикарскую «вешалку» кара богов не минует. Помнится, в подготовительном классе фрау Ирма этак душевно глупую девчонку подобной клайдербюгелей приложила, что до сих пор ухо гореть начинает.
Вообще школьниц младших классов традиционно наказывают по спине, в особо возмутительных случаях розгами по филейной части. Но мелкой Анне частенько прилетало по затылку и ушам — слегка промахивались педагоги. Оно и к лучшему — надежнее допущенные ошибки запоминались. Кстати, уши так и остались маленькими, канону хоть что-то соответствует.
Общеизвестна и славна красота женщин Эстерштайна: рослость фигуры, крупная и выразительная грудь, широкие здоровые бедра, белокожесть, великолепный румянец, светлые — рыжие, а в идеале белокурые — волосы. Есть еще масса иных обязательных достоинств, но те второстепенные. А воображаемый идеал — вон он, плывет вездесущим миражом, мясистыми бедрами грациозно колышет.
Глупо. Нет, Анн идеалы эстерштайнской женской прелести ничуть не осуждала. Весьма красивые и привлекательные идеалы, хотя насчет «белокурости» явная невидаль — истинными блондинками бывают разве что фрау-дамы истинных дойч и безмозглые невольницы-ксаны. И тех и других нормальный горожанин разве что пару раз за жизнь и увидит. Истинная блондинка — заведомый миф и сказка, вот хоть сколь угодно их мужчины могут вожделеть, но побаловаться в постели с благородной дойч-фрау или дьяволицей-ксаной им не суждено. Проще уж в Истормузе сходить, на изваяние Рус-Кати вдохновиться, она тоже по преданию светлыми волосами обладала, поскольку значилась самой заядлой ведьмой-демоншей и на любые обманы была способна. Вот замечательная была нечисть, между прочим, тоже Эстерштайн и истинных дойчей ненавидела, правда, то в древние времена случилось, давным-давно забыто, нынче в Истормузе никто и не ходит. Надо бы заглянуть, проведать статуи перед переездом.
Анн спохватилась — что-то опять о лишнем думает, а ведь день непростой, важный и насыщенный. Этак и на трамвай опоздать можно.
Сумка ждала на крюке, тоже собранная с вечера. Вешая на плечо служебную поклажу, Анн украдкой пощупала вшитый в ткань груз — не звякнул бы. Нет, глупо, не в первый же раз. Это возраст виноват — многовато лишних мыслей и действий.
Как выглядим? Чепчик на голове сидит ровно, волосы темные, остриженные строго по рангу — до середины шеи — причесаны. Платье чистое, на губах крошек и разводов молока не осталось. Обувь почищена и смазана, досадной ссадины на левой туфле вообще не видно. Вперед, Анна Драй Фир, башку с тебя сдери.
На ходу повязывая шаль, спускалась с третьего этажа в быстром и ровном темпе — лестница, старинная, еще десятилетия Первых построек, считалась очень нарядной, образцом истинного строительства. Пооббились, конечно, ступени и перила, потеряли вид. Ну и демоны с ним, недолго тут ходить осталось.
На посту у дверей уже занял свое дневное место Рихе — отставной обер-фельд Ерстефлотте, одноногий, но зоркий, как тот засратый буревестник.
— Хайль, маленькая красотка!
— Хайль, господин обер-фельд! Хорошей стражи!
— Э, да что тут хорошего, Анни? Ничего и не видишь, кроме вечно б