Обеденный зальчик был почти пуст, Анн заказала легкий лигхт-суп, служанки болезненной вдовы сунули гостье роскошный бутерброд с копченым окороком, предусмотрительная медицинен-сестра неизменно носила медную коробку как раз для таких уместных подношений. Вообще приходить в гаштет со своим съестным — дурной тон, но тут видно, что сестра на службе, уж простят как-нибудь.
Действительно простили — хозяин извинился, подсел, поднес кружку восхитительного апфшоле[5]. Понятно, на консультацию надеется. Поговорили о болях в локте — с таким в Дойч-Клиник не сунешься, а мучает изрядно. Свободно служащая городская сестра — это для сведущего человека вполне себе профессиональная рекомендация. Анн посоветовала мазь, в аптеках Хамбура с лекарствами было так себе, вечно норовили что-то дорогостоящее и малополезное болящим подсунуть, сдери им башку. Побеседовали, от чаевых за обед хозяин благородно отказался. Нужно будет в этот гаштет почаще заходить.
Анн навестила удобства, умылась холодной водой. Оценила себя в зеркале. Сойдет, остальное «игрой лица» подправим. Визит был по официальному списку, но слегка особенный. Не обязательно, но весьма вероятно.
Майор Йоз был военным отставником, но состоящим на гражданской службе — возглавлял отделение коммунальной Городской инспекции. Контора занимала первый этаж жилого дома, имела служебную бричку и вооруженного стража на дверях. Очень военизированные, прямо спаси нас боги. Анн показала планшет с утвержденным планом лечебных посещений, собственный «свайс» — номера торжественно записали в пропускную книгу, проводили в кабинет начальника.
Сам майор скорее нравился Анн, а не наоборот. Воспитанный мужчина, пусть и с некоторыми недостатками. Нет, искалеченные ноги недостатком не считались, медицинен-сестра по умолчанию видит много больше больных людей, чем здоровых. Года два назад у майора Йоза были повреждены обе ноги — ранение в рейде, но вытащили и спасли. Обошлось без ампутаций, заражение вычистили, но нельзя сказать, что аккуратно, по сути, не голени и ступни у мужчины, а сплошные шрамы.
— Рад видеть, фрау Анна, — сказал, тяжело поднимаясь из-за стола, майор.
— Захожу к вам с неизменным удовольствием, — заверила Анн. — Как самочувствие?
— Не так плохо, как кажется, — неопределенно пробормотал майор.
Доставая из сумки крем и прочее, Анн чувствовала его взгляд на своей шее, и ниже. Что ж, не удивительно. Майору тридцать лет, за исключением ног, он абсолютно здоров, желает естественного. Чего ему, мускулистому, с такими четкими скулами и волевым подбородком, и не желать-то.
Обработали бы раны своевременно, был бы сейчас на боевой службе и с красивыми полковничьими погонами. Или обер-полковничьими? В нюансах офицерской карьеры Анн разбиралась все-таки недостаточно, но для халь-дойч повышения в званиях даются легко, это всем понятно. Менее понятно, отчего именно медицинен-сестра его так «тонизирует». Возможно, майор считает, что физические недостатки для Анн не имеют значения, но в этом она далеко не уникальна. В наше время найти в Эстерштайне мужчину обеспеченного, с положением, с хорошей кровью, да еще абсолютно здорового, практически невозможно. Или полоумные, или сопляки-студенты, или вот такие.
Стоял, смотрел. Анн молча, без всякого заигрывания, принялась расстегивать серебряные пуговицы мужского кителя, помогла сесть на диван. Кокетничать не было нужды — ее лицо говорило куда больше слов.
Наедине «играть лицом» куда проще. Полностью сосредоточенный зритель не способен уловить что-то ненормальное. Полагает, что девушка ему просто нравится. Она ведь не безумная красавица, ничего колдовского и дикого, ничуть не ксана, просто очень-очень привлекательная городская особа. Это просто. Куда сложнее играть неинтересную девку, да еще для множества зрителей. Именно поэтому Анн терпеть не может улиц, многолюдных вагонов и экипажей транспорта, школьных классов, приемных канцелярий и иных многолюдных мест — от них ужасно устаешь. Люди должны встречаться в хороших и тихих местах. Вот вроде кабинетов руководства.
Пациент лежит на неудобном диване, глаза прикрыты, дыхание чуть учащено. Ладони медицинен-сестры работают достаточно сильно, крем и осторожность не освобождают от боли. Но это боль терпима, она приносит и болезненное удовольствие, густо смешанное с облегчением — изжеванные осколками и взрывом, позже иссеченные скальпелем хирурга и неровными швами конечности ноют часто — при усталости, ночью, на каждое изменение погоды. А Эстерштайн — это сплошь непрерывная и резкая смена погод, сдери им башку.
По коридору мимо кабинета иногда проходят — на цыпочках, дабы не беспокоить лечащегося начальника. Отставной майор не жесток, но строг, как и надлежит урожденному халь-дойч, да еще обладателю отлично поставленного командного голоса. Анн работает над узлом шрамов на левой ноге героя. Собственно, шрамы такими навсегда и останутся. Можно чуть сгладить, убрать скручивающие приступы боли. Большего едва ли добьются и замковые маги, а до их уровня медицинен-сестре ох как далеко. Впрочем, маги замка Хейнат заняты совершенно иными делами. А ведь какие хорошие были у майора ноги, по двуглавым мышцам и сейчас видно.
Ладони и запястья уже порядком устали, настоящий массаж вообще требует изрядных затрат сил. Анн неспешно вводит в движения нотки не очень лечебных прикосновений. Это как мелодия — в касание можно влить почти любое настроение, очень похоже на музыку. В музыке Анна Драй-Фир ничего не понимает — на уроках пения едва «удольт.» получала. Но про музыку объясняла наставница по массажу фрау Марти, замечательная была преподавательница, уже умерла, пусть ее пеплу спокойно будет. В общем, петь Анн способна только пальцами, но это умеет недурно. Если хороший клиент упорно настроен на полное облегчение, так тому и быть.
Возбуждение охватывает майора — безусловно, он не способен осознать, что прикосновения к ногам сейчас вполне умышленно растят и так имевшееся желание. Мужчины на конкретную схему воздействия вообще не способны обращать внимание, их несет почти мгновенно. Бедненькие…
— Анни, Анни… ну пожалуйста! — шепчет пациент.
Медицинен-сестра опускается на колени (это весьма кстати, поясница уже ноет немилосердно, чертов возраст, сдери ему башку), сдвигает повыше полы крахмальной сорочки мужчины. Самая мужская часть организма в полной готовности, торчит и подрагивает…
Процесс вовсе не неприятен. Он приносит некоторое удовольствие, но столь тесно смешанное с некоторым бессознательным и устойчивым личным разочарованием, что уже и не особо удовольствие. Просто Анн вечно желает от мужчин много большего, что, безусловно, глупо и неестественно, но вот прицепилось, и всё тут. В сущности, майор — отличный мужчина, красивый, сильный в нужных местах, ранение на эту природную данность не повлияло. Наверняка он не прочь привести в восторг гостью, он уж точно не жадный. Но он не умеет. И что тут поделаешь, такие вещи не объяснить…
Подавленный обмирающий вздох, судорога, сокращение всего большого тела, еще и еще… Прямо даже отслеживать слегка завидно — до самой глубины майора пробирает, полноценно, до дна…
Когда майор Йоз приходит в себя, все вокруг в полном порядке, вытерто, очищено, одернуто, салфетка и крем убраны. Остается надеть на пациента брюки, с этим Анн в одиночку не справится.
— Спасибо, Анни, — с некоторым смущением бормочет мужчина. — Это волшебство!
Медицинен-сестра улыбается. Молча. Некоторые вещи нет смысла обсуждать.
— Ты подумала над предложением? — с некоторым напором продолжает майор.
Вот на это придется отвечать.
— До завершения посещений по предписанным процедурам что-то решать невозможно. Я ценю лицензию на частную работу.
— Не дури, — строго говорит майор.
— Оно так и есть. Некоторые наши шалости простительны и понятны. Переход в иной статус отношений в процессе лечения — тут возникнет уйма вопросов. Это прямое нарушение правил.
— Идиоты! — бурчит майор Йоз, но насчет нарушения параграфов работы медперсонала он совершенно бессилен.
Анн помогает ему подняться с дивана, подхватывает рабочую сумку. Получает поцелуй в шею. Вот это напрасно: шея чувствительное место, надо было раньше целовать, и не только целовать. Или в следующий раз, башку бы ему содрать.
— До встречи, герр майор.
— Подумай, Анни. Это хорошее предложение. И честное.
Вот что тут думать? Анн проходит через комнату с канцелярскими столами, вежливо кивает, отвечая на прощальные кивки чиновников и секретарш. Что вот они думают — знают ли, что медицинен-сестра искусна во многих видах массажа? Если не знают, то наверняка придумывают даже большее, чем есть на самом деле. Люди, они такие. Но дисциплина — это святое, сплетничать будут только шепотом и в самом узком кругу. Так что плевать, что они думают. И плевать, что думает Йоз. Он неплохой халь-дойч, получше многих. Щедрый. Но переходить в личные медицинен-служанки Анн не будет. В сущности, многие выпускницы Медхеншуле о таком бы мечтали, это редкое предложение, оформление разрешения будет стоить майору уйму марок. Отдельная комната в хорошей квартире, снисходительный хозяин-любовник, спокойная городская жизнь. Пара долг-лендов с зачатием от не самого худшего мужчины. Недурно. Но вряд ли, очень вряд ли. Анна Драй-Фир слишком далеко зашла, назад уже не выскочить. И потом, она слишком любит удовольствия и свободу, пусть и всего лишь на час в день, но это роскошный порок, от такой испорченности не отказываются.
Четыре марки, сунутые щедрым майором в карман служебной сумки, сразу же переложились в платье. Анн быстро шла по теневой стороне улицы. Все еще палит, но скоро солнце смягчится. Вообще работать в самую жару в городе — весьма разумная идея, тут много спасительной тени. Еще один пациент, и переходим к главным делам.
Анн работает с мужской, видавшей виды шеей, убирает «закостенелость» и поддакивает болтовне хозяина. Здесь всё просто, старикану просто скучно. Служанки нет, в гаштет-клаб не таскается по причине возраста, но отставник весьма заслуженный, многознающий. А сплетни — это всегда важно.