Следовательно, Анн обречена. Мальчишки еще могут выкрутиться — они почти офицеры, нужны фатерланду, да согрешили необдуманно, открыто и прилюдно. Это даже древний Канцлер должен понимать и учитывать. Возможно, у Верна остается шанс. Но Анн — конец.
Анн очень любила сына. Вот этот новый дом, и даже Холмы — пустяки. Сын — это сын. За такую драгоценность можно пожертвовать жизнью. Но вот в этой — башку ей сдери! — безжалостной ситуации, нет же никакой жертвы. От Анн вообще не зависит — останется ли в живых сын. Не будут ей предлагать сделок и обменов. Зачем? Она ведь всё равно расскажет «гесте» что знает, а потом исчезнет. С такой тайной нечего даже и надеяться на свободу. Тут даже не поймешь в чем секрет, а гарантированно сгинешь. Поскольку это изначально чужая тайна. Да еще и умирать придется крайне болезненно.
Как работают коллеги из «гесты», медицинен-сестра прекрасно знала. Как-то приходилось сталкиваться в Дойч-клинике, да и позже. Они же коллеги без всяких кавычек, просто цель их работы с клиентом противоположна. Кто-то облегчает боль и старается вернуть здоровье, а кто-то строго наоборот. Эстерштайн — великая страна, ей нужны разные специалисты. Но когда понимаешь, «что и как» с тобой будут делать, страшнее становится втройне.
Ой, сучка серебренноволосая, да что ж она приперлась? Неужели не понимала, что на смерть обрекает⁈ Думала, что всесильна, привыкла к слугам угодливым и услужливым, кобылка балованная? Или она наоборот? Намеренно хотела, чтоб Анн сгинула? Но зачем⁈
Анн подскочила и сдернула с вешалки шаль. Уходить! Бросать все и бежать! Немедленно! Или будет поздно! Куда угодно бежать. Хоть львам в пасть, это куда получше пыточной «гесты».
Она схватила сумку, швырнула в нее лепешку, мешки с деньгами, сверток (оставлять бесполезно, только лишние вопросы будут задавать). Задула лампу, «ударку» в рукав, теперь выглянуть, проверить, юркнуть в дверь, далее за домами, неслышной темной мышью…
Поздно, приближалась тень — закрытая повозка, вот на ходу спрыгнул человек, деловитой рысцой устремился за дом. Замершей от ужаса Анн показалось, что снаружи стоит полнейшая тишина — люди и лошади «гесты» чудились бесплотными и беззвучными призраками.
Нет, отчетливо фыркнула лошадь. Анн панически закрутилась на месте — всё, попалась. Теперь о виселице в Судебном Углу остается только мечтать.
Шансик, крошечный, меньше цизеля, но медицинен-сестра и сама невелика. Вдруг не заметят? Анн чисто инстинктивно, вообще не думая, мягко отодвинула засов и метнулась к лестнице. Только бы не заскрипели ступени, незваные гости уже рядом. Чувствуя себя жутко неуклюжей (еще сумка эта проклятая!) взлетела наверх. Чердак, хоть и называй его гордо «мезонином», был крошечен, Анн замерла, присев рядом с люком.
В дверь коротко, властно стукнули:
— Открывайте, это «геста»! Открыть немедленно!
Снаружи кто-то невнятно шепнул. Скрипнула, открываясь, дверь.
— Странно, и правда отперто. Неужели сбежала? — пробормотал тот же властный бас. — Эй, фрау Драй-Фир?
Внизу топали, деловито переговаривались. Анн бесшумно опустила крышку люка, отрезая себе последние надежды. Всё кончено — ищут именно ее, она не отозвалась, что уже само по себе серьезное преступление. Оставалось только молиться. Девушка встала на колени, прижалась лбом к полу. В богов она, как и все урожденные феаки, верила, но не особо пламенно. Как говорили в Холмах, «бог не лев — из кустов не прыгнет». Так что с молитвами не сложилось, не помнились они.
Внизу отчетливо выругались, кто-то сообщил «очаг еще тлеет, совсем недавно смылась», потом оглушительно заскрипели ступени лестницы наверх. «Отожрался, палач вонючий, сейчас лестницу мне проломит» с ненавистью подумала Анн, умом понимая, что дом уже не ее, о дорогих, пусть и дряхлых, деревяшках жалеть глупо, но все равно жалея.
Люк распахнулся. Анн слышала тяжелое дыхание в считанных сантиметрах от себя — геставец действительно вонял, темным пивом и давно не стиранным, пропотевшим камзолом. Озирался. От преступницы его заслонял лишь поднятый чердачный люк, скорчившаяся на коленях медицинен-сестра была прикрыта в самый минимум, причем замерла почти вплотную, такого «геставец» не ждал, в дальние углы смотрел.
— Ну и дыра, — оглушительно пробурчал шпик, с опаской поглядывая на низкую кровлю.
Вылезет или нет?
Мужчина тяжело шагнул вниз, заново заскрипели несчастные ступени, бухнулся-вернулся на место люк.
Анн не шевельнулась, лишь по щекам струились слезы. Так страшно ей никогда не было. Но теперь, наверное, всегда будет. Пусть и спас отлично изученный чердак и люк, только это последняя утешительная случайность.
…Что-то слышать она оказалась способна через минуту или две. Внизу совещались. Было понятно, что ловкая фрау Драй-Фир ускользнула, видимо, «сразу после визита». Анн узнала, что у нее есть богатый покровитель, «дом-то сам собой не купится», и что «медицинские шлюхи — виртуозки, такие фокусы знают, куда там ксанам-неряхам». Ладно, хоть что-то хорошее в столь недобрый вечер о себе услышишь. Обсудив насущное, шпики разделились: один собрался ехать докладывать «господину бригадфюру», двое оставались в засаде.
…— До утра точно не вернется, что она, совсем дура, чтоб во тьме у Хеллиша шнырять.
— Приказано взять немедля. Сейчас придется всех ее клиентов трясти, так что считайте, что вы здесь на отдыхе остаетесь. Всё Столичное Управление работает. И как мы эту медицинен-сестру раньше просмотрели? Она же явно подозрительная.
Самокритичный старший «геставец» отправился к экипажу. Застучали копыта упряжки — вот совершенно не призрачные, реальные эти шпики. Даже иногда их обмануть можно, пусть и временно.
Анн утирала капающие с носа слезы, старалась дышать ровно и медленно, прижавшись ухом к щели люка, слушала.
Внизу нашли полубутылку шнапса и теперь спорили — кому дежурить снаружи первым? Вот, вроде «геста», а уставы у них и правила словно в порядочном Ланцмахте. Один из шпиков вышел: сейчас заглянет к соседу, уточнит, что и как, засядет у забора на другой стороне улицы.
Анн убедилась, что насчет соседа не ошибалась — стукач. Впрочем, это Новый Хамбур, тут почти все стукачи, этой обязанности еще в школах учат. Иное дело, что кто-то просто стукач, а иной гражданин душевно работает, вдумчиво и истово доносит.
Внизу похрюкивали и вышагивали. Анн с грустью уловила аромат шнапса. Хорошо, что сама не успела глотнуть, точно бы унюхали. И что медицинен-профессия не позволяет ежедневно духами пользоваться, тоже хорошо. Но что теперь делать? Всю оставшуюся жизнь на чердаке не просидишь.
Было понятно, как «геста» будет искать. Прямо сейчас возьмутся за журнал посещений, начнут допрашивать клиентов — сначала мужчин, более охочих «до шлюх-виртуозок», потом всех подряд. Преступницу не найдут и пойдут по второму кругу. Шпиков уйма, их на все адреса хватит, в Медхеншуле уже наверняка роют, фрау Реке трясется.
Наверное, час прошел. Или три. Привычки сидеть на чердаках неподвижно медицинен-сестра не имела, потому быстро утеряла чувство времени. Слезы иссякли, из развлечений была только смена шпиков — мерзнуть на улицу ушел другой. Внизу выругались насчет «бесчестно поделенного» шнапса, обманутый шпик прикончил свою долю, поерзал и засопел. В кресле дремлет, урод, как будто для него кресло и мыли-скребли.
Решение созрело как-то незаметно, видимо, одновременно со злостью оно и созревало. Терять Анн было абсолютно нечего. Времени — только до утра, да и то условно. Сидеть неподвижно стало невыносимо, сейчас казалось, что пытка неподвижностью хуже той — профессиональной, «геставской». Медицинен-сестра размяла руки, мягко помассировала затекшие ноги. Сумка была рядом, пусть перегруженная предательскими «дарами», но своя, насквозь знакомая. Бесшумно извлечь нужное было не так сложно. Анн догадалась, что ей повезло — внизу похрапывал тот из шпиков, что уже заглядывал на чердак. Знает, что тут ничего страшного, кроме щелей, не таится, этот не испугается.
Она бросила комок глины в один из углов «мезонина», потом в другой. И еще разок. Похрапывание внизу прервалось. Анн выковырнула между камней еще кусочек, «пошумела» в очередном углу. Чуть поскребла пальцем кровлю.
— Кошка? — пробормотал шпик внизу. — Донервет, да быть не может! Она же старая и убогая, эта медицинен. Кто ей подарит-то?
Последнее замечание звучало малоприятно, но в остальном решилось недурно. Вечная байка о том, что мужчины дарят лучшим содержанкам кошечек — тварей редких, вечно пачкающих в углах, но считающихся чрезвычайно престижными — эта байка была весьма живучей. Лично Анн, если бы была содержанкой, то предпочла бы деньги и только деньги. Хотя от кошек — вот — тоже бывает некоторая польза.
На сей раз шпик поднимался куда осторожнее — надеется схапать ценную тварь. Может, потом даже и кому-то передарить. Романтик, башку ему сдери.
Крышка люка приоткрылась.
— Ци-ци-ци… — умильно позвал шпик.
Анн видела кошек крайне редко — только на рынке, да несколько раз у клиентов — но почему-то представляла, что зверьков подзывают как-то иначе. Впрочем, «гесте» виднее, как кого подманивать. Только давай, высовывайся повыше, не тяни…
— Показалось, что ли? Ци-ци-ци… — шпик поднял свечу повыше, принялся вглядываться в самый дальний угол…
Анн высунулась из-за люка, схватила гостя за подбородок, изо всей силы прижала затылком к люку, одновременно вонзила скальпель в горло, регулируя глубину погружения лезвия, плавно и быстро провела поперек…
«Геставец» издал очень странный звук, уронил свечу, изо всех сил ухватился за проем люка, словно больше всего боялся рухнуть вниз. Это верно — Анн его вряд ли удержала, грохоту случилось бы изрядно.
Дернулся еще разок, обмяк.
— Красавчик, теперь держись, держись! — взмолилась Анн, чувствуя, как тяжелеет тело в абсолютной темноте — упавшая свеча погасла….
… Что они там болтали насчет «медицинских шлюх-виртуозок»? Фокус оказался еще тем — насквозь акробатическим — Анн изо всех сил удерживала покойника, неумолимо съезжая вслед за мертвым телом в провал люка, гад-«геставец» тянул и тянул вниз, пола там вообще не было. Повиснув вниз головой, медицинен-сестра растопыривала ноги, пытаясь удержаться. Может, нужно было его бросить? Грохоту от двух упавших тел будет всяко больше, чем от одного.