…Анн осознала, что стоит на постаменте, обхватив за ляжку какого-то безымянного демона-воина. Тянулась на цыпочках, силясь заглянуть за ограду — там уже открылся склон замкового холма, и без привычно загораживающих стен Мемория широкий пейзаж выглядел жутко дико и непонятно…
Постамент и земля содрогнулись, беззвучно рухнула ограда…. Анн с опозданием отскочила от опасно покачнувшегося демона, с того градом сыпалась гипсовые струпья и обломки шлема. Но увидеть открывшийся на месте Мемория гигантский провал беглянка успела…
…Земля содрогалась вновь и вновь. Пошатываясь, Анн бежала к забору Медхеншуле — в его кладке появлялись новые и новые щели, дрожали и сыпались камни. Впору было визжать от ужаса, но ведь заведомо бессмысленное занятие — сама себя не услышишь…
…Примерившись, медицинен-сестра проскочила сквозь провал в ограде — сложенная из камней стена извивалась и ерзала подобно длинной змее. Глазам поверить невозможно!
Оказавшись за оградой, на относительно ухоженной территории школ, Анн все же оглянулась. Ой, это уж совсем…
Накрывая прорехи в частично завалившемся заборе Мемориума, окутывая устоявшие на постаментах статуи, вздымалось и клубилось облако пыли — этакий бледный, бело-коричневатый оттенок спутать невозможно — оказывается, погребальный комплекс стоял на некогда срытой скале одного из отрогов Хеллиша, туда — в подземные забытые лабиринты — и ушел…
…Еще вздрагивала земля, доносились подземные вздохи, но вокруг уже царил многоголосый визг. Из корпусов школы выбегали перепуганные ученицы, кто-то пытался наоборот — укрыться под надежной крышей — девчонки сталкивались, падали в дверях, пинались…
— Спокойнее! Выходить парами! Ева Себен-Айн, я тебя сейчас выпорю! — орала высунувшаяся в распахнутое, с лопнувшим стеклом, окно Старшая учительница. — Ведите себя прилично, это всего лишь землетрясение! Легкое, я сказала, слышите, легкое землетрясение!
Дворы уже накрывала завеса пыли, ничем особо «легким» происходящее не казалось. Все разом начали кашлять, и разрастающаяся истерика прокашляться не помогала. Впрочем, повергнуть в полную растерянность опытнейший педагогический состав Медхеншуле ни легкое землетрясение, ни среднее были не в силах.
…Анн вела вереницу учениц — каждые три пары младших опекала помощница-старшеклассница, двигались организованно, не сталкиваясь с иными попутными эвакуационными цепочками-вереницами. Лица старшеклассниц и самой Анн были повязаны шалями, смоченными в бочке с дождевой водой — дышалось так полегче. Малышки, в силу еще недостаточного воспитания повыскакивавшие без шалей, продолжали чихать и кашлять. Все вокруг было покрыто мучнистой пылью, клубящаяся завеса не спешила рассеиваться. Вышедшие из школьных дворов классы строились у распахнутых ворот, в пыли радостно орали мальчишки бесстрашной мужской части Медхеншуле — ну да, уроков сегодня точно не будет.
Анн передала группу громогласной Старшей учительнице, неузнаваемой из-за замотанного лица.
— Все стекла! Почти все! Менять почти всё! — рвал на себе волосы пыльный и белесый как мельник одноглазый мастер-хозяйственник 3-го корпуса Медхеншуле.
Движение трамваев было прервано, высаженные пассажиры помогали загружать в вагоны перепуганных особо помятых школьников.
— К Дойч-клиник, без остановок, по чрезвычайному расписанию! — орал со ступенек вагона кондуктор. — Лишним выйти! Вы Дойч-клиник знаете, зря туда не ездят.
Анн перевязывала мальчишку — рана была пустяковой, ухо порезало, но младший школьник был в шоке.
— Сядь ровнее. Ты как солдат будешь, будто в ухо стрелой попало, — приговаривала медицинен-сестра, накладывая бинт.
— А у меня шрам останется? Настоящий? — слегка ожил страдалец.
Засвистел лок-мот, двинулись. В вагоне наступил некоторый порядок: сюда посадили только пятерых школьников, из них только один гордо выставил ногу с подозрением на перелом и красиво примотанными планками-шинами. Остальные дети то смотрели в окна, то показывали друг другу царапины и спорили, кого сильнее зацепило. Анн строго прикрикнула — дисциплина должна быть, а то пострадавшие еще и в окна повыпадают.
— Да, вот это дела, — покачал головой кондуктор. — Ни с того, ни с сего. А что там рухнуло-то? Смотрите, пыль сейчас даже над Верхней-Средней клубится.
— Я не видела, что рухнуло. Меня саму чуть с ног не сшибло, — пояснила Анн, поправляя шаль. — Как начали все метаться, ужас!
— Да, дети — страшная сила. Тоже стихия, — вздохнул мудрый кондуктор.
В клинике детей принимали и немедля начали отмывать. Медицинен-персонала здесь топталось с лихвой — было поднято по тревоге гражданское военно-санитарное ополчение. По правде говоря, больше проблем доставляли нездоровые умом горожане — таковых в зажиточной части Хамбура всегда хватало, сейчас сбежались в клинику, как сговорившись. Слухи ходили — что там ходили — бурлили! — причем самые дикие.
Анн шла по улице, шаль с лица пришлось снять — пылевая завеса сюда, в центр города, не дотянула, да и сотрясений тут не почувствовали. Но все равно горожане оказались сплошь встрепаны, непричесанны и возбуждены, и это несмотря на долгожданный выходной день. Слух «у замка был взрыв, диверсанты тресго подобрались вплотную» стал преобладающим. И вот это плохо. Начнут выслеживать и ловить кого попало, сомнительных медицинен-сестер уж точно не забудут. Нужно было решаться, причем немедленно. Необходима новая одежда и смена внешности. Но на улице это сделать трудно.
Одолевали сомнения. Анн успокоила себя — «не в первый же раз, и у меня нет иного выхода», и свернул к знакомому зданию — отделению Городской инспекции.
Контора торчала на месте, да и что ей сделается? Рухни весь Эстерштайн, отделения Городской инспекции падут последними. Тем более в выходной день. Тут все чинно, сонно и спокойно. Анн покрутила официальный звонок — за дверью раздалось не очень музыкальное, но внушительное дребезжание.
Открылось застекленное оконце, выглянул охранник.
— Добрый день. Хотя какой он добрый, — сумрачно сказала Анн, открывая сумку. — Вынуждена оставить записку вашему начальнику. На завтра ему назначены процедуры, но меня не будет. Объявлена мобилизация медицинен-персонала.
— А разве… — с явным подозрением начал усатый страж.
— Вы меня не узнали? — удивилась Анн. — Я регулярно прихожу к господину майору делать лечебно-восстанавливающие процедуры, это моя должностная обязанность.
— Я вас очень хорошо узнал, просто прекрасно узнал, — недобро прищурился стражник.
— А, вы насчет моих розысков, — улыбнулась медицинен-сестра. — Как видите, меня задержали и сразу выпустили. Ничего страшного, у «геста» сложная служба, иной раз ищут не тех, такое случается, я не в обиде.
— Откуда мне знать, что вас выпустили? Может, вы сбежали?
— А вы бдительный! — засмеялась Анн. — Давайте я покажу свой «свайс» и справку «гесты», а заодно напишу записку на приличном столе. Оно будет гораздо удобнее. Если разрешите, конечно.
Правильно улыбаться мужчинам — нужно уметь. Набор улыбок опытной девушки весьма обширен и многообразен, куда там складам Центр-арсенала. К применению самого отборного вооружения Анн прибегала редко, но сейчас был как раз тот случай — сделать лицо, способное путать мысли даже этого грубого недоумка.
Волнение не помешало, нужная улыбка выпущена и попала в цель. Ответно щелкнул отодвигаемый внутри засов.
Анн вошла, и заново полезла в сумку:
— Так, где она? Ага, вот, можете убедиться…
Охранник был немолод, явно успел вдоволь послужить и повоевать — опасность чутко чуял. Отшатнулся, почти отпрыгнул…
— Стоять! — Анн с отвращением почувствовала, что пищит, как грызун при виде хищника. Это с непривычки. Направлять на человека столь странное оружие ей не приходилось. Собственно, вообще как-то не сложилось до сих пор — не грозила оружием.
Зато охранник явно сразу сообразил, что у нее в руках. Медленно тянулся к кинжалу у пояса, не сводя при этом взгляда с дырки (глаза? зрачка? отверстия?) пистолета.
— Девка, ты спятила. Ты не посмеешь. На улице живо услышат.
— Я не собираюсь причинять вам вреда. Мне нужно, чтобы вы меня всего лишь выслушали, — простонала Анн, делая милое, жалобное лицо. — Я не хочу вас пугать. Вот, смотрите, отвожу пистоль.
Резкая смена выражений и тона путает мужчин даже понадежнее самых безумных поступков. Идиотка только что наставила оружие, а сейчас отводит в сторону, да еще уронила сумку, подступает ближе, сейчас умолять начнет. Вот же безмозглая…
Да, Анн в данный момент была отчасти безмозглой, поскольку ужасалась тому, что делает. Но обманывала она постоянно, это было привычным делом.
…Он смотрел на уходящую левую руку с пистолетом — смотрел слишком пристально. На правую руку преступницы, с выпущенным из рукава скальпелем, не обратил внимания. Да и взмах был слишком легок — в обращении со скальпелем сила не нужна, скорее, вредна…
…Попала слишком высоко…
Возмущенно охнул, схватился за щеку:
— Булавками колоться⁈ Тварь мелкая! Воровка! А мы всегда знали…
— Заткнись! Или застрелю! — взвизгнула Анн, тряся пистолетом.
— Как же! Не умеешь ты, это тебе не благородных господ обманывать! Сейчас я тебя скручу как козу бешеную, — охранник оставил в покое свой кинжал, и бесстрашно кинулся на злоумышленницу.
…Анн почувствовала, как ее руку с пистолетом жестко хватают, рвут вниз и в сторону. Оружие начало неумолимо выворачиваться из ладони, вроде как само собой, руку до плеча пронзила острая боль. Анн запищала, как жалкий детеныш цизеля, оказавшийся в когтях коршуна. В глазах потемнело — и от боли, и от заслонившей весь мир мужской спины…
… охранник разумно уводил от себя ствол оружия, двумя руками — и даже без большого усилия — отводя преступную руку с пистолетом к полу, выворачивая и встряхивая кисть злодейки. Пальцы разжались, оружие звякнуло о каменный пол…
… вот в чем страж конторы был не так разумен, так это в своем пренебрежении булавками. Ему что — ветеран, столько раз с врагом в рукопашную сходился, шрамами от порезов-ударов и руки, и башка разукрашены. Нет возможности у мелкой воровки по-настоящему ударить, да и булавка — оружие смехотворное. Только тут не оружие, а медицинский инструмент, да и злоумышленница анатомию не только в Медхеншуле бегло изучала…