— Ну и каков выход? Очередной мятеж? Не только преступно, но и безумно. Нет у нас никакого нарыва и внутреннего гноя, просто внешние обстоятельства неблагоприятны. Справимся с ними, и все пойдет на лад. Это же вполне очевидно.
— Не знаю. Это ты учишься и умнеешь. Я-то медицинен-сестра, мне сильно думать — опять преступление. В Хейнате пусть думают, в Ратуше. Там все умные, и большие деньги имеют.
Женщина, что с нее возьмешь. Мигом уворачивается от прямой стрелы разговора.
Но в чем-то Анн права. Даже дважды права: образование у нее почти никакое, и вовсе не ее дела думать о судьбах великой страны. Но она умна, она боится, причем не только за себя, поэтому мучительно думает. А фон Рихтер — наоборот, ничего не думает, поскольку рыцарь, стопроцентный дойч, у него личные покои в замке, отличное жалование, и он ничего не боится. Два Рыцарских Креста на планке форменной кирасы: Боевой — за успехи в подготовке курсантов, и Гражданский Золотой — за многолетнюю и регулярную отдачу долг-ленда.
Нужно признать: регулярные встречи с некоторыми истинными дойч подрывают веру в основы существования государства куда вернее тайных разговоров. Фон Рихтер — один из самых авторитетных и титулованных преподавателей училища Ланцмахта, у него светлые волосы — не очень красиво, но многозначительно прилизанные на костистом черепе. Он окончил училище и Университет, он чертовски состоятелен. Он образец. Идеал. Он сделал немыслимо много для улучшения крови Эстерштайна. И при этом он идиот. Нет, не в чисто медицинском смысле, строго говоря, истинные дойч не могут быть идиотами по определению. Но в бытовом — да, идиот. Об этом все курсанты знают, и наверняка командный состав училища. Там есть умные вояки.
Но это сам фон Рихтер — он-то понятный. Если же подумать о его заслугах в долг-ленде…. Скольких детей он зачал, сколько из них заимели кровь истинных дойч, никто не знает. Но именно они — элита, они будущее Эстерштайна. Естественно, по праву чистоты крови и возможностям в получении образования. В законе сказано, «наследование — есть высший грех, лишь Народ в целом наследует мудрость, дух и общее имущество Предков-Дойч». Это верно и справедливо. Кровь расы — величайшая ценность. Но если смотреть более приземленно…
На практике судьба гражданина Эстерштайна зависит от обстоятельств зачатия. В полнолуние пара людей — несомненно, здоровая, здравомыслящая и сознающая ответственность перед государством, проводит приятные (или не очень) минуты в дойч-гостинице. Исполнив долг, мужчина оставляет партнерше концепцион-жетон с личным номером, дальше от отца-гражданина мало что зависит. Девушка беременеет (или ей в данное полнолуние не везет), регистрирует свое состояние у врача квартал-канцелярии, немедленно получает всемерную заботу и помощь Эстерштайна, включая усиленное питание, регулярные медицинские осмотры и прочее. В положенный срок рождается новый счастливый гражданин, в его первичный «свайс» немедленно вносятся данные о составе крови, малыш остается в Киндерпалас на попечении воспитательниц, а родители получают заверенные знаки об отлично исполненном долг-ленде. Система идеальна: младенец получает отличный уход, родители продолжают трудиться на благо Эстерштайна и готовятся к новой отдаче долг-ленда, собственно, мужчине нет причин и особо прерываться, найдет время для страны в очередное полнолуние. Обоснованная, цивилизованная, гуманная и продуманная схема народного развития.
На практике — работает просто отвратительно. По цифрам, публикуемым Канцелярией, дело не так плохо: доля дойч-крови у граждан растет с каждым годом, количество рождающихся детей стабильно, но в училище осталось всего по одному учебному взводу на курсе, во дворах Медхеншуле тоже стало весьма просторно — это только то, что знает и видит лично Верн. Лучше бы не знал. «Многие знания рождают многие беды», как вычитал Вольц в одной библиотечной книге и потом долго цитировал со смехом. Вольц умнейший курсант и верный друг, но он заточен исключительно на войну — а там любое знание на вес древнего золота, и столь спорная истина насчет «знаний-печалей» для солдата звучит откровенно смехотворно. Но кроме рейдов, боев и стычек, судьбоносных походов и захватов богатых земель, есть еще и огромный город Хамбур, есть форты, сотни ферм и прибрежных поселков, а там…
Собственно, почему только «там»? Везде в Эстерштайне. Жизнь стала глупой, поскольку умерло понимание смысла, нет былой дерзости и смелости, ушел-истаял точный расчет и мужество предков. Годы глупости и расслабленности. Вон — даже Фетте рисует растопыренную на тюфяке откровенную ксану — существо весьма привлекательное (хотя в реальности и не со столь чудовищно вздутыми сиськами), но никчемное. Они же даже гражданами не считаются, бессмысленная большеглазая тупиковая раса. Кстати, деньги на часовое развлечение с такой невольницей Фетте придется копить месяца три-четыре. Бордели хотя и не запрещены, но не одобряются государством. Жалование курсанта наоборот, одобряется, но столь сисястой мясистостью похвастать не может.
…— Итак, мы выяснили — послабления в отношении низших рас приносят крушение единственно верного порядка нашего мира… — бубнил фон Рихтер, монотонно скрипя мелом по доске.
Скрип навевал какие-то топчанные рассохшиеся мысли, на строчках в планшете издевательски танцевали крошечные ксаны, вертели глянцевыми восковыми попками. Верн понял, что задремывает, причем весьма приятно.
Свисток дежурного фельдфебеля принес всеобщее облегчение.
— Предъявить конспекты и следовать на обед! — равнодушно приказал фон Рихтер.
Курсанты маршировали мимо стола преподавателя, показывая планшеты, заполненные мелкими строками. Ну, или не заполненные.
— Глупец, ты попадешься, — шепотом предрек Вольц. — Хотя бы затер бабскую башку. Запросто вышвырнут из училища.
— Меня? Никогда! Я один из лучших рубак курса, — напомнил Фетте, размахивая планшетом, на котором из-под размашистого заключительного тезиса о правильном расселении низших рабочих рас, выглядывала кудрявая головка некой легкомысленной красавицы. — Всем до жопы эти науки. Нас готовят к войне, это главное и единственное!
«Он прав» — подумал Верн, убирая планшет на место. «Мы рождены для боев, остальное, так или иначе, приложится».
На обед был томатный суп с надоевшей крольчатиной, но это тоже было вполне обычно. Опустошив миски, курсанты расхватали кружки с кофе и куски пирогов и высыпали во двор — приятная привилегия выпускного курса.
— Это все для детишек, — провозгласил, взмахивая кружкой, Вольц. — Истинные арийские герои после обеда сидели за беседой с сигаретами, а то и со старой доброй сигарой. Мы найдем табак и возобновим бессмертную традицию!
Вольц, Цицо и еще пара говорливых парней завели привычную трепотню на тему «что лучше — сигары или сигареты?».
Табак — это такое мифическое растение Старого мира, его по преданиям, как-то «курили», набирая дым в легкие. Лично Верн по древней дымной традиции ничуть не скучал, хватало занятий по химической подготовке и изучению противогаза Тип-38. Занятие, конечно, было чисто теоретическим, с использованием эрзац-прибора из кожи с пустым медным фильтром и настоящим классическим футляром-цилиндром. По слухам, в Замковом Арсенале еще сохранились исправные противогазы. Ну, о ЗамАрсе что только не болтали — пещера сказочных чудес, а не башня.
По правде говоря, Верн не думал, что противогазы когда-нибудь понадобятся воинам Эстерштайна. Даже в земляных жилищах тресго не так уж и воняет, слухи преувеличивают. О боевых газах и магическом удушье даже говорить нечего — в реальности таких кошмаров никто не встречал. В общем, чистая теория эти противогазы, военная история, столь возлюбленная Вольцем. Ну и традиции, на которых держится училище Ланцмахта.
«А ведь мы скоро отсюда уйдем» — подумал Верн, дожевывая сыроватый пирог с фиговой[6] начинкой и глядя на двор у казармы — здесь знаком каждый камень мостовой. ' Да и черт с ним, с училищем, башку ему сдери, пора в настоящую жизнь'.
Свисток — сорок пять минут обеда и отдыха промелькнули как и не бывало, торопливая сдача кружек, построение, получение личного оружия и снаряжения, бег к причалу…
— Живей, параша бродячая, шевелите сапогами! Бомме, не отставать, тюфяк ты мокрый! — вполнакала ревел капитан Ленц.
Взвод, тяжелый, как сборище гужевых тяжеловозов в кирасах, копьях и щитах, обвешанный арбалетами, ножнами гросс-мессов[7], подсумками болтов, частями тяжелого вооружения, сходу попрыгал на палубу шнель-бота[8] типа «В» и в буксируемую лодку. Посадка десанта отработана до последнего движения, на первом курсе обучения запрыгивали-выпрыгивали чаще, чем в сортир ходили.
К счастью, четвертый курс — не первый, сейчас никаких весел и «развития мускулатуры жопно-плечевого отдела». Курсанты — пассажиры, можно перевести дух. Нет, сегодня капитан не в духе, посему нарабатываем офицерский голос.
— Песню, ленивые олухи!
Скользил под парусом широкий старый шнель-бот через залив, блестели на солнце тщательно начищенные медно-кожаные учебные шлемы, а глотки пассажиров слаженно исторгали:
— И коль пробьет геройский час,
Судьба нам гавкнет — стоп!
Здесь в форте, многие из нас
Найдут плиту себе на гроб![9]
Песня была полна мрачного и мужественного арийского духа, но насчет гроба — явное преувеличение. Пехотному офицеру светит лишь торжественная церемония и пронос в медном временном гробу по пути в крематорий, да и то если повезет совершить подвиг, достойный Рыцарского креста, и погибнуть недалеко от Хамбура. Чаще — яма или скальная расщелина на пограничных территориях и «паук», наспех выбитый на надгробном камне или склоне обрыва. Дорогой деревянный гроб — лишь для истинных дойч, после траурного городского собрания у ратуши их тела замуруют в склепах подвалов замка. Лично Верн предпочел бы сожжение — подвалы замка Хейнат, по слухам, весьма неприятное место.
Плавать через Имперскую гавань курсантам нравилось — здесь никогда не штормило, ветер попеременно нес запахи океана и зелени Карл-парка; на северном берегу возвышалась твердыня Хейната — возможно, не очень изящная, но мощная и непоколебимая, как эпоха грядущего Рейха. Глядя на подобные стены и башни,можно было твердо верить в лучшее будущее, Второй Приход и воцарение Империи.