колеблется. Я лег. Смотрел в потолок. Принесли баланду. Пастор от своей порции отказался. Я последовал его примеру. Обед для ИВС брали в столовой на Москве-Товарной. Готовили там совсем неплохо. Внезапно он решился:
— Если не секрет, о какой стране речь?
— Израиль.
— Я так и подумал. А где именно?
— Маалей Адумим. Под Иерусалимом. У меня даже виза на руках. Приходилось бывать? — Я взглянул на его.
— В Иерусалиме. В Тель-Авиве. В Кейсарии…
Милицию Павелецкого вокзала не могли интересовать зарубежные связи Пастора. Сфера ее интересов простиралась до станции Павелец и еще по Окружной железной дороге…
— Отличные места…
— Думаешь, тебе дадут выехать?
— Я бы не хотел сейчас обсуждать этот вопрос:
Пастор принял решение в ночь на воскресенье. Сразу и бесповоротно. Он не сомневался в том, что само Провидение послало ему меня в камеру.
— Мне надо передать привет моему партнеру…
— В Москве?
— В Иерусалиме.
Я пожал плечами.
— Труд оплачивается.
— Пока я ничего не могу сказать…
— На нет и суда нет. Но если выпустят…
—Я сделаю что смогу. Милиция не будет об этом знать. Это могу гарантировать.
Я и в самом деле не собирался впутывать Николаева в историю противоборства О'Брайена и Камала Салахетдинова. Бумагу мы взяли в туалете, грифель у него был. Мы сели рядом.
—Имя придется запомнить. Отари.
Он говорил об Отари О'Брайене…
— Вот контактный телефон. Говорить только с ним. Тебе дадут его координаты.
— Я понял.
— Надо передать О'Брайену всего несколько слов. «Кассета на вилле у адвоката, в Иерусалиме…» Все!
— Он знает, что за кассета, какой адвокат?
— Да. Второе имя — Джамшит…
Я едва не выдал себя:
— Понял.
— Джамшит подсылает своего человека в Иерусалим за этой кассетой…
«Здорово!..»
Разговор с Джамшитом состоялся на днях. Наедине. В «помещении для деловых переговоров», абсолютно чистом… И вот передо мной человек, который знает о задании, которое мне предлагалось.
После разговора с фотокорреспондентом Мишей Левитом я нашел виллу Инны Снежневской, о которой он говорил. Вилла стояла действительно у дороги. В Рамоте. В районе новых вилл. Еще из автобуса я увидел контейнер с надписью «Союзхимэкспорт», стоявший рядом. Вокруг шло строительство. Я задал пару вопросов рабочему у контейнера, но ответа не получил. Это был араб, знавший английский язык. Он работал на стройке. Я прошел вдоль улицы. Мне встретился еще работяга, на этот раз местный…
Всегда поражает, когда живущие поблизости аборигены не знают кратчайшей дороги, или проходного двора, или, как в моем случае, того, кто живет в соседнем доме…
Трехэтажная белая вилла обращала на себя внимание.
Я оглядел ее глазами секьюрити. Парадный вход был в глубине тупичка, образованного боковыми стенами. Сбоку от двери виднелось небольшое окно служебного помещения. Вилла была построена недавно. Всюду виднелись следы стройки. Лампочка над входом не была защищена, на цоколе — брызги белил. Закрытый гараж располагался на уровне второго этажа. Заезд в него был выше по склону и соответствовал уровню дороги. С горы, рядом с контейнером, на котором выведены русские буквы, был виден пустой внутренний двор.
Это уже вторая вилла, принадлежавшая людям из команды, обслуживавшей О'Брайена.
Первая была на Байт ва-Ган, я нашел ее по телефонному справочнику, используя контактный телефон, полученный в ИВС на Павелецком…
Металлические шторы на окнах всех трех этажей были опущены. На многочисленных балконах не было ни одной вещи. В данный момент вилла пустовала. Это было мне на руку.
«Арлекино неспроста начал именно со Снежневской!..»
Я решил, что в ночь на субботу одним махом — чик-чик! — с помощью людей Хэдли осмотрю виллу изнутри…
Влад, сосед по подъезду, в неизменном спортивном костюме, дымчатых очках, садился в «тойоту». Его друга с ним не было.
—Привет, командир…
Мы поздоровались. Жена его уже сидела за рулем. Она дружески кивнула мне. У нее была скупая улыбка ухоженной женщины, никогда не приоткрывающей ни перед кем мир своих истинных непростых проблем. Рукопожатие Влада было крепким. Он чуть пережимал во всем, что подчеркивало его крутость.
— Слыхал, что они опять сделали, козлы? — Он отпустил ручку дверцы.
— Нет…
— Подняли цену на бензин! Совсем оборзели!
Это была его обычная песня.
— А вообще?
—Тамарка на этой неделе возьмет билеты в Киев. Съездит, осмотрится. Там, глядишь, и я свалю… Пошло оно все на х… А как тебе зима эта! Ведь уже декабрь кончается!
Он закурил:
—В Сибири, бывало… Градусов тридцать. А спичка горит! Безветрие… Идешь на лыжах. Рюкзак двадцать килограмм. Нас посылали на вечную охоту. Ружье, два патрона… И — «гуляй, Вася!».
Жена с улыбкой поглядывала на нас. Они куда-то опаздывали, но Влад не собирался комкать разговор. Жену он, похоже, вышколил.
—Раз иду. Третий день. Тайга. Вижу: собаки треплют оленя, а он не бежит. Взял на мушку. Вдруг чую — как дымком потянуло. Гляжу: а сбоку костер! Якут меня самого на мушке держит… «Дагор, — говорю. — Стой, друг!»
Вслед за Хемингуэем я не очень доверяю рассказам о себе, особенно если они выглядят правдоподобно.
Жена снова взглянула.
—Да счас! Успеем! Ну вот…
Он продолжил, но уже не в охотку:
—Попили с ним чайку. Олень, он не дикий был… Якут, помню, подарил мне два патрона МСК. Он был с карабином.
Влад снова подал дверцу на себя:
—Интересуешься грибами? Мы едем на гору, за Хадасой. Дождь был. Грибки должны пойти…
По утрам каждый день они куда-то уезжали. Люди они были темные. Непонятно, как попали сюда Я отказался. Из окна на третьем этаже высунулась рука с салфеткой. То ли встряхнула, то ли подала знак. Влад достал сигареты. Крохотный белый листок выпал у него из кармана. Позади крякнула чья-то машина, стоявшая на сигнале. Тотчас местные дикие кошки — пугливые, с уплощенными мордами и грязными пятнами под переносьями — спрыгнули с мусорного бака. Отбежали. Влад спросил еще:
— Чего-то ты последние дни как потерянный…
— Рецензии замучили.
—Пошли всё на х… Ну, давай!
Они уехали. Я подобрал упавший клочок. Развернул. Бумага была на русском: «Спецсредство СС 536/43 для выведения надписей, сделанных шариковой ручкой, чернила для заполнения паспортных граф…»
Под боком у меня, должно быть, подделывали документы. Впрочем, за Владом и его молчаливым корешем числилось не только это. Иногда я готов был подумать, не ходят ли они по карманке. При посадке в автобус в центре, у Машбира, тут часто возникали подозрительные сутолоки…
Я подкрутил бинокль. Мне не померещилось! Поздно вечером на вилле на Байт ва-Ган появились обитатели. Вовсю шла хозяйственная жизнь. На первом этаже кто-то открыл окно, потянул натянутый под окном тросик, на котором сушили белье. Я услышал долгий режущий ухо звук. Женщина, развешивавшая белье, появилась на крыльце. Выскочившая из дома собака с ходу погналась за летавшими на небольшой высоте пичужками. Приземистый сильный пес сделал несколько прыжков подряд, выбрасывая одновременно вперед передние и задние лапы. Это был молодой злобный пит-бультерьер. Вслед за собакой появился охранник. Несмотря на расстояние, я узнал его.
«Лишенный шеи, руки-крюки…»
Это был телохранитель адвоката Ургин. С ним была его подруга, которая по совместительству вела хозяйство Ламма.
Все больше темнело. Бинокль уже не мог мне помочь.
Вилла спала. Светильники продолжали гореть. Несколько легких кресел в центре площадки перед входом показывали место будущих трапез…
В глухой предутренний час я вышел из дому.
Было ветрено. Тусклые огни на вершине Байт ва-Ган все больше напоминали захолустный мир кишлаков.
Вилла моих соотечественников стояла особняком.
По меньшей мере с десяток светильников освещало площадку перед входом, широкую боковую лестницу на второй этаж и балюстраду.
Сбоку за забором, в колледже для девочек из религиозных семей, было все так же мертво, тихо. Я осторожно двинулся к подножию. Тропинкой вдоль отвесно срезанного склона подошел к вилле. Кресла, которые я видел в бинокль, стояли перед дверями за чередой невысоких пальм, на площадке из мраморной плитки. На окнах первого этажа были опущены жалюзи. Кроме того, каждое, как принято тут, имело решетку. Было полнолуние. Ни один звук не доносился изнутри. Я не знал, где находится пит-бультерьер, которого видел вечером. Со мной был «клоп», который крепился специальной пленкой. Это было подслушивающее устройство иного рода, нежели то, что стояло в квартире Кама-ла Салахетдинова.
Там нашей целью были телефонные коммуникации.
Это же, величиной в половину спичечной коробки, способно было транслировать разговоры, которые велись в зоне его действия. Дальность передачи достаточно солидная. С его помощью я намеревался снимать информацию без ретранслятора.
Я быстро осмотрелся. Здесь, за границей владения, отмеченного пальмами, малейшая нерешительность могла стоить мне жизни. Ургин мог пристрелить меня абсолютно спокойно.
Я действовал четко. Мне понадобилась секунда, чтобы выбрать место, и еще две, чтобы укрепить «клопа»…
«Есть! Линяю!..»
Я навел бинокль на дом. Светильники еще горели. Не шелохнувшись, стояли молодые тонкие пальмы. Внутри вроде тоже все было спокойно.
Совершенное устройство, принимавшее сообщения «клопа» из кресла перед входом и посылавшее их в миниатюрный прибор, обладающий баснословным объемом для записи информации, родилось в свое время в секретнейшем НИИ КГБ. Я приобрел его на выставке в Манеже, где в последний раз видел в Москве О'Брайена и Николая Холомина — Арлекино. Там это устройство свободно предлагалось на рынке частной охраны. Прибор должен был начать запись автоматически при первых звуках голоса. Я включил радио. В утренних новостях меня насторожило короткое сообщение, прозвучавшее в к