{53}.
В качестве строгого судьи своих стихотворных творений Паустовский рассматривал не только Бунина и Блока, но и поэта Георгия Шенгели и даже автора стихотворения в прозе – «Песня о Буревестнике» – Максима Горького. И всё же выбор в пользу Бунина перевесил.
В своё время Александр Твардовский, тонко чувствовавший палитру художественного мастерства того или иного автора, давая оценку влияния творчества Бунина на литераторов середины XX века, весьма критично и содержательно отметит:
«Однако в русской литературе им (Буниным. – О. Т.) проложен куда более чёткий и глубокий след, чем Андр[еевым] или Куприным, и отпечаток его на культуре письма русской прозы XX века несомненен (Шолохов, Пауст[овский], молодые, Солженицын!). Вообще в русской литературе после Бунина стало невозможно серьёзно заявить о себе, пройдя мимо его достижений (реализм “деталей” – уровень знания жизни в подробностях, язык)»{54}.
Но если говорить о начале творческой биографии Паустовского, стоит отметить, что в одной из своей относительно поздней автобиографии, датированной 1948 годом, Константин Георгиевич указал год начала своей литературной деятельности как 1924-й, тем самым как бы открестившись от всего того, что было им создано ранее, словно и не было первых публикаций в киевских журналах, написанных стихотворений, работы в одесских газетах на рубеже начала 1920-х годов, «кавказского» периода{55}.
Что это?
Самоотречение от прошлого?
Желание начать свою биографию с чистого листа?
Кто ответит?
Часть вторая. «Счастлив тот, кто не видел войны…». 1914—1916
В короткий срок до границ Российской империи донеслись оглушительные громовые раскаты Первой мировой войны. Зародившись на Балканах, где убили эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника австро-венгерского престола, она адской грозой-гидрой расползлась в самом сердце Европы, мгновенно раскатившись по её окраинам заревом, ударила по западным рубежам России.
19 июля 1914 года (1 августа по новому стилю) кайзеровская Германия объявила войну России.
Уже следующим днём император Николай II, выступая в Зимнем дворце с высочайшим манифестом по случаю начала военного конфликта, скажет, что со «спокойствием и достоинством встретила наша Великая Матушка Русь известие об объявлении нам войны». И с нескрываемым оптимизмом добавит, «что с таким же чувством спокойствия мы доведём войну, какая бы она ни была, до конца. Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдёт с земли нашей».
Для России начавшаяся война не была громом среди ясного неба. Всеобщая мобилизация в стране началась ещё до вступления России в войну, а значит её ждали.
Война, порождённая экономическим и геополитическим мировым конфликтом, просто не могла обойти Россию, стоявшую на пути тех, кто не желал её державности. И даже после того как Россия пала как империя, те государства, кто хотел её гибели, накинув на себя обличье «благодетелей», назвавшись союзниками развернувшегося Белого движения, раскинули над её территорией знамя интервенции, разоряя и грабя, порождая ужас и хаос на русских землях от самого Северного моря до Тихого океана.
Написать отдельное произведение о событиях Первой мировой войны Паустовский не смог. Задуманная в 1916 году повесть о войне «Золотая нить» так и осталась в черновиках, хотя отдельные главы из неё всё же «растеклись» по «Романтикам» и «Беспокойной юности».
В автобиографии 1934 года Паустовский напишет:
«В течение 12 лет, примерно с 1914 г. по 1926 г., я писал, но сознательно не печатался, считая, что ещё рано. Всё написанное за эти 12 лет я отложил в сторону, забыл и начал писать сначала. Длительная лабораторная работа научила овладевать материалом и выработала в известной мере чувство языка».
Это не так.
8 сентября 1915 года в газете «Вятская речь» был опубликован рассказ Паустовского «Письма с войны» с подзаголовком «От нашего корреспондента»{56}.
Известно, что автор не служил на фронтах Первой мировой войны в качестве корреспондента. Но ценность этого рассказа, без всякого преувеличения, уникальна. Он исповедален и лишён всякого рода романтизма. Паустовский, испытывавший в то время огромное желание писать, не мог пропустить мимо чистого листа те потрясшие его события, очевидцем которых он стал на фронте и искренне об этом повествовал. Как справедливо отметил писатель Михаил Слонимский, сам ушедший на фронт семнадцатилетним добровольцем: «Фронт истреблял иллюзии, показывал обнажённую правду»{57}.
Рассказ «Письма с войны», вероятнее всего, был написан Паустовским в июле – августе 1915 года уже во время его службы в полевом отряде Врачебно-питательного пункта № 4, находящегося в составе отступающей с оборонительными боями в Западной Белоруссии 4-й полевой армии. Но вот как попал рассказ в редакцию газеты «Вятская речь»? Хотя определённая версия на этот счёт есть.
Отметим, что история с разночтением названия рассказа «Письма с войны», упомянутого в повести «Беспокойная юность» как «Синие шинели», и фактическим различием их текстов не прошла мимо читателей и вызвала поток писем автору с предложением различных «версий» обнаруженных несоответствий.
2 октября 1962 года читатель из города Кирова Михаил Михайлович Решетников, проведя серьёзное «расследование» относительно «Синих шинелей», напишет Паустовскому:
«Во второй книге Вашей “Повести о жизни”, в главе “По разбитым дорогам”, Вы пишете, что “в одной радикальной вятской газете напечатали свой первый очерк под названием ‘Синие шинели’ ”.
Единственной радикальной газетой в старой Вятке в 1915 году (к которому, очевидно, относится упоминаемый Вами очерк) была “Вятская речь”. Я внимательно просмотрел страницы этой газеты за 1915 год и нашёл в № 205 от 25 сентября очерк под заголовком “Письма с войны. От нашего корреспондента” и под ним подпись: “К. Паустовский” (датированный 8/IX – 1915 г.). Однако содержанием этого очерка является рассказ о беженцах, а не о пленении австрийцев в Перемышле, как Вы говорите в книге.
“В нём (т. е. в очерке ‘Синие шинели’…) повествуете Вы о том, как был взят в плен весь многотысячный гарнизон австрийской крепости Перемышль” (Гос. изд-во худ. лит-ра. М. 1962., стр. 381).
В № 10 от 14 января 1915 г. напечатан в этой же газете очерк под названием “По местам недавних боёв. От нашего корреспондента”. Очевидно, это один (или единственный?) очерк Вашего спутника и сослуживца по санитарному поезду, о котором Вы не раз упоминаете во второй книге “Повесть о жизни”, – А. Романина. (Под очерком подпись “А. Романин”.)
Занимаясь в течение нескольких лет разысканиями материалов о связях, я хотел бы просить Вас любезно не отказать мне сообщить письмом следующее:
1) не является ли упоминание об очерке “Синие шинели” естественной, за давностью лет, ошибкой памяти;
2) не следует ли продолжить поиски “Синих шинелей” в других вятских газетах за этот же 1915 год или за другие годы (а заодно и очерков А. Романина)»{58}.
В свою очередь, писатель Альберт Анатольевич Лиханов в пору своих литературных начинаний, будучи редактором кировской молодёжной газеты «Комсомольское племя», в письме Паустовскому от 4 октября 1962 года сообщал:
«…в “Повести о жизни” я вычитал у Вас о том, что первый свой очерк Вы написали по предложению Романина для вятской газеты, назывался очерк “Синие шинели”.
Я попробовал разыскать этот очерк.
Высылаю Вам машинописную копию этого очерка. Не знаю, тот ли это очерк, ведь Вы пишете в книге, что очерк “Синие шинели” – о взятии в плен гарнизона австрийской крепости Перемышль. Этот же очерк совсем о другом, да и называется он по-другому – “Письма с войны”. Однако Вы пишете о том, что очерк был написан один, да и я другого по подшивке не нашёл. <…>
Уточните, пожалуйста, может быть, Вы посылали в вятскую газету два очерка с фронта? И тогда стоит поискать второй очерк в архивах этой редакции? А может быть, Вы просто запамятовали содержание и название этого очерка?»{59}
Эти два письма не только раскрывают истинное название очерка Паустовского, опубликованного в «Вятской речи», но то, каким образом он в этой газете появился. Романин – один из ведущих персонажей повести «Беспокойная юность», как мы видим, он реальное лицо. Паустовский не изменил его фамилии, да и вряд ли переиначил черты личности. Он был сослуживцем Кости Паустовского по санитарному поезду и отряду, и его образ запечатлён не только в повести «Беспокойная юность», но и в письмах, написанных Паустовским с фронта. Романин – словно «открытая» тайна, яркая составляющая всего антуража, окружающего Паустовского на фронте, через образ которого рисуется картинка фронтовых будней.
Паустовский в повести «Беспокойная юность» указывает, что Романин – студент Московского коммерческого института, и, возможно, на санитарный поезд он попал точно так же, как и Паустовский. Балагур и весельчак, обладавший богатым песенным репертуаром, он, скорее всего, был не только душой компании, но и её центральным звеном. Творчески одарённый, как указывает сам Паустовский, «он рассказывал мне по секрету, что пишет очерки о войне для радикальной вятской газеты». В каком творческом союзе А. Романин состоял с редакцией газеты «Вятская речь», неизвестно, но то, что он публиковался в ней, наглядно подтверждают письма Решетникова и Лиханова. Вероятнее всего, «Письма с войны» были отправлены Паустовским в газету «Вятская речь» «за компанию» с очерком Романина «По местам недавних боёв». Возможно, что «Письма с войны», в которых говорится об отступлении русской армии от польского Люблина на Несвиж, что в Белоруссии, летом 1915 года в своём рабочем варианте назывались «Синие шинели». Это название Паустовский и решил воскресить в повести «Беспокойная юность», подарив ему, таким образом, литературную жизнь, но указав на описание в нём совсем иных событий, нежели были опубликованы в вятской газете.