Проза писателя Паустовского красива во всём. Красива она и в описании драматических событий.
Впрочем, и о причине своего ухода с санитарной службы Паустовский не станет распространяться ни в письмах, ни в дневниковых записях, не упомянет об этом, даже косвенно, и в той самой «Золотой нити», где, казалось бы, этому было бы самое место.
В письме Елене Степановне Загорской от 2 февраля 1916 года из Москвы он обмолвился:
«После возвращения из Ефремова (в конце января 1916 года Паустовский приезжал к Елене Загорской, у которой к тому времени жила её младшая сестра Екатерина. – О. Т.) меня экстренно вызвали в действующую армию, в отряд. Я поехал туда с единственной целью отказаться и взять свои бумаги. Бросил отряд, и сразу стало легко на душе».
Почему Паустовский бросил отряд – остаётся загадкой.
Писатель Алесь Карлюкевич указывает, что причиной увольнения стало письмо Паустовского из Городеи штатскому приятелю, в котором он рассказал о приезде императора Николая II на фронт. После того как военная цензура отследила это письмо, было принято решение его автора больше на фронт не пускать{68}.
Версия Карлюкевича, вероятнее всего, строится на признании самого Паустовского высказанном всё в той же статье «Несколько слов о себе», если, конечно, ей можно доверять: «С фронта меня выслали за оскорбительный отзыв о Николае Романове».
Возможно, всё так оно и было. Но всё же, зная некоторую вольность, отвлекающую от действительности в описании Паустовским своей биографии в «Повести о жизни», примем этот факт, изложенный писателем за некий алогизм, придающий остроту определённой части повествования. Более вероятнее то, что он попросту «потянулся» за Загорской, которая к этому времени, оставив санитарный поезд, перебралась в Севастополь.
И вот тут развеем ещё один миф, «удачно» обретённый в биографии Паустовского благодаря «Повести о жизни».
Речь идёт о гибели старших братьев Паустовского на фронте. Паустовский в «Беспокойной юности» напишет: «В отряде из попавшегося мне засаленного обрывка газеты я узнал, что в один и тот же день были убиты на разных фронтах два мои брата». Красиво и очень эффектно к восприятию. Но в реальности всё было несколько иначе.
Самый старший из братьев Паустовских – Борис, поручик сапёрного батальона II Финляндского стрелкового полка, погибнет в бою у деревни Посвирж в Галиции 15 июня 1916 года, так и не узнав, что его младший брат – Вадим, прапорщик 78-го Навагинского пехотного полка имени генерала Петра Котляревского в ходе атаки у деревни Аргуль близ озера Пикстерн на Рижском направлении театра военных действий, будет смертельно ранен и умрёт вечером того же дня – 30 августа 1915 года{69}.
Зачем Паустовскому потребовалась столь значительная художественная мистификация в описании гибели братьев на фронте? Возможно, в таком формате повествования убирались многие вопросы, на которые пришлось бы искать ответы в создаваемом тексте. Паустовский же этого, возможно, не желал.
В середине января 1916 года он всё же вырвется к Загорской в Севастополь. А 31 января, вернувшись в Москву, он сообщит ей, что санитарный отряд он бросил.
В феврале 1916 года Паустовский оставит учёбу в Московском университете.
В его судьбу всё же вновь вмешается «воинская повинность», и чтобы хоть как-то вырваться из её «плена», он, с подачи любимого дяди Коли, который к тому времени служил в Артиллерийском управлении в Москве и проживал с семьёй в Первопрестольной на 1-й Мещанской улице, поступает на службу в это строгое военное управление.
Первой служебной командировкой для Кости Паустовского станет поездка на чугунолитейный завод в Екатеринослав[7], город на Днепре.
В какой именно должности Костя Паустовский отправился на Екатеринославский чугунолитейный завод, мы не знаем, по всей видимости, это, вероятнее всего, инспектирование – «…у меня есть очень внушительная бумага от Артиллерийского управления, – сообщит он всё в этом же письме своей супруге Екатерине, – за подписями генералов и ошеломляющими печатями».
Уже меньше чем через месяц новый перевод – в Таганрог, а следом в Юзовку. Душевные метания и нежелание принимать обстановку действительности, нагромождение мрачных жизненных обстоятельств, в которые погружены будни, томят Паустовского. И лишь короткий приезд к жене в Севастополь, посещение Бахчисарая, пещерного города караимов Чуфут-Кале, несколько смягчит его пребывание в Юзовке.
Летом 1916 года Константин Паустовский и Екатерина Загорская обвенчаются в храме, в котором когда-то служил её отец. Это будет её желание. А он первый раз приедет на Рязанщину, на Мещёру.
«Станция Луховицы… Поля, перелески, речушки, синия дали, васильки – ея родина…. Подлесная Слобода. Церковь. Могила мамы. Запущена, вся в травах. Их сад…
Утро. Обедня для “беженцев”. Панихида на могиле. Ветер. Серый день. Просто и радостно. Готовились к венчанию. Хатидже вся беленькая. Я весь чёрный. В церковь. Торжественно. Детишки. Бабы. Спокойствие, ясность. Связаны наши жизни… Хорошо и ясно на душе»{70}.
1916 год будет непростым в жизни Константина Паустовского и Екатерины Загорской. Частые расставания, согреваемые многочисленными письмами друг другу, будут сменяться долгожданными встречами. Екатерина наездами будет бывать в Таганроге и Юзовке, а город Ефремов[8] станет для Паустовского таким же близким, как и для его супруги. Потеря дочери ещё больше сплотит их, и новый, 1917 год для них принесёт новые испытания.
В конце 1916 года Паустовский оставит работу и в Артиллерийском управлении, так как окончательно будет «списан» с воинской повинности.
Часть третья. «Тебе всегда будет тяжело жить…». 1917—1919
Революционный 1917 год и последовавшее за ним время Гражданской войны – одна из самых закрытых страниц в жизнеописании Паустовского.
Он сам не особо концентрировал внимание сторонних лиц на свою биографию периода 1918–1923 годов, хорошо понимая, что могут возникнуть ненужные вопросы. Как правило, в анкетных данных Паустовский как бы невзначай опускал эти годы, но случалось, что он указывал весьма удивительные факты, перепроверить которые просто невозможно. Так, в биографии 1937 года он напишет о тех годах:
«Пришла революция, газетная работа и новые скитания, вызванные гражданской войной. Киев, Полесье, бои с бандами, Одесса – её пустой порт, её опустевшие улицы, где буйно разрослась акация, работа в газете “Моряк”».
В анкете, датированной 1948 годом и направленной в Комитет по Сталинским премиям в области искусства и литературы при Совете министров СССР (Дело № 27){71}, Паустовский в своих «откровениях» пойдёт ещё дальше:
«В гражданской войне был в рядах Красной армии, участвовал в боях с бандами атаманов Зелёного, Струка и “Ангела смерти”».
Но ведь известно, что Паустовский в Гражданской войне не участвовал!
Так ли всё было?
1917 год Паустовский встретил в Москве.
После отъезда матери и сестры Галины в Киев в феврале этого года Паустовский оставил квартиру на Большой Пресне и поселился в двухэтажном доме 2/28 у Никитских ворот, который своим фасадом выходил сразу на три улицы – Тверской бульвар, Большую Никитскую и Леонтьевский переулок, а с четвёртой стороны «он был вплотную прижат к глухой стене – брандмауэру шестиэтажного дома»{72}. Этим самым шестиэтажным домом, судя по описанию, по всей видимости, был доходный дом Коробковой, который сохранило время. А вот на месте двухэтажного дома, в котором поселился Паустовский, спустя годы будет отстроено здание ТАСС.
Читатель из Москвы Ф. И. Радухин, чья семья с 1927 года проживала в Мерзляковском переулке, обеспокоенный сносом дома 2/28 у Никитских ворот, ратуя за сохранность исторической памяти и выясняя некоторые обстоятельства биографии Константина Георгиевича, писал ему 21 февраля 1966 года:
«В каком месте во дворе к стене Вы были поставлены в критический момент (согласно тексту повести «Начало неведомого века», Паустовский во время боя юнкеров с красногвардейцами у Никитских ворот, оказавшись во дворе дома, где жил, едва не был расстрелян красногвардейцами, которые приняли его за того, кто «стрелял им в спину» из пулемёта из окна дома. – О. Т.) и как была расположена дворницкая, хотелось бы это посмотреть на плане»{73}.
Причём сам Радухин, хорошо понимая, что дом 2/28 у Никитских ворот будет обязательно снесён в ходе предпринятой в Москве во второй половине 1960-х годов большой реконструкции улиц Никитские Ворота и Арбат, не только составил план всей прилегающей территории дома и его внутреннего двора, но и 14 февраля 1966 года написал письмо в редакцию газеты «Вечерняя Москва» с просьбой оказать содействие в фотографировании дома Паустовского как снаружи, так и внутри, дабы сохранить его облик хотя бы на фотографиях для будущих поколений.
Москва, подхватившая взволнованный революционный дух Петрограда, к концу февраля «обросла» митингами, которые день ото дня вспыхивали всё с новой силой. Война, длившаяся уже более двух лет, разлагала общество, нагнетая атмосферу недовольства к власти. Введение с 1 марта карточек на хлеб и ограничение продажи сахара ещё больше подлило масла в огонь всеобщего недовольства. В конце концов народ в Первопрестольной загудел, как пчелиный улей, и отречение от престола императора Николая II, а затем и великого князя Михаила Александровича, не пожелавшего принять от брата российскую корону, вылилось во всеобщее торжество. Войска Московского округа поддержали народ, отказавшись от противостояния. Ко всему прочему, открылись московские тюрьмы, что было воспринято как завоевание революции.