В Одессе Паустовский узнает о смерти Блока, ушедшего из жизни 7 августа 1921 года.
Блок и Паустовский – современники. Но их пути-дороги ни в жизни, ни в литературе так и не пересеклись.
Образной, романтической встречи с Блоком Паустовский будет ждать всю жизнь. И, словно готовясь к ней, в «Золотой розе», будто веря в её неизбежность, напишет:
«В автобиографической повести я пишу о своей жизни, какой она была в действительности. Но есть, должно быть, вторая жизнь, вторая биография.
Она, как говорится, “не вышла” в реальной жизни, не случилась. Она существует только в моих желаниях и в моём воображении… Вот в этой второй “автобиографии” я хочу и могу вплотную встретиться с Блоком, даже подружиться с ним, и написать о нём, что я думаю, с тем великим признанием и нежностью, какую я к нему испытываю».
А спустя 18 дней после кончины автора поэмы «Двенадцать» в городе на Неве по приговору Петроградской ЧК будет расстрелян поэт Николай Гумилёв, обвинённый в участии в «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева». Как и Блок, Гумилёв являлся членом правления Петроградского отдела Всероссийского союза поэтов, созданного в 1920 году с «лёгкой» руки Льва Троцкого.
В защиту Гумилёва выступили ряд общественных деятелей, направив письмо-прошение об освобождении поэта. Одним из первых, кто его подписал, был Максим Горький, являвшийся в это время председателем Высшего совета Дома искусств.
Но это не помогло.
Один месяц – и две такие разные смерти в Серебряном веке русской литературы.
Конечно, всё это не могло не наводить на Паустовского грустные мысли.
Закрытие «Моряка» ознаменует в судьбе Паустовского новый поворот, который будет напрямую связан с его отъездом из Одессы.
Проработав пару месяцев в одесской газете «Станок», 19 января 1922 года он как специальный корреспондент газеты «Моряк» на пароходе «Димитрий» покинет Одессу.
Паустовский «бежал» от обрушившегося на город голода.
Голод, разразившийся на юге страны, в Поволжье и Крыму к осени 1921 года доберётся и до Одессы. Опустошившая посевы невиданная засуха и последствия Гражданской войны привели к катастрофической нехватке продовольствия и, как следствие, к дефициту продуктов питания.
«Было время, – будет вспоминать Паустовский, – голода, пайков и диких зимних ночей на одесских улицах»{101}.
И ещё более откровенно, но уже по прошествии времени, восстанавливая прерванную Гражданской войной и скитаниями связь с матерью и сестрой, Паустовский 17 декабря 1923 года напишет им в Киев:
«В Одессе жилось очень скверно, был голод, холод (у нас в комнате зимой было 2–3 градуса мороза), приходилось и мне и Кате очень много работать. <…>
Из Одессы пришлось бежать в Сухум от голода, в январе 22 года. Я уехал вперёд, на разведку»{102}.
Письма – зеркало души, а в их строках – роение мыслей и дум. Читая их, представляя Одессу зимы 1921/22 года, хорошо понимаешь, что́ тогда сподвигло Паустовского покинуть город, который он смог глубоко прочувствовать и который безмерно любил. Возможно, командировка по черноморским городам была «детищем» самого Паустовского, предложившего идею Иванову. Ну а как ещё он мог выбраться из города, погружающегося в ужасающий мрак холода и голода, чтобы «осмотреться» и найти им с Екатериной новое пристанище?
Первое морское путешествие едва не стоило Паустовскому жизни. Море, перед которым он благоговел, отнеслось нему весьма недружелюбно.
25 января 1922 года, пережив во время пути сильный ледяной шторм, едва не потопивший «Димитрия», Паустовский всё же добрался до Севастополя.
В Крыму он пробудет недолго. Посетит Ялту, Алушту, вновь окунётся мыслями в прошлое, вспомнив первые приезды в Тавриду.
Но оставаться в Севастополе – означало погибнуть. Голод проник и сюда.
23 февраля 1922 года Паустовский напечатает в «Моряке» короткий очерк «Севастополь», в котором будут такие строки:
«В Севастополе поражает тишина. И только потом, дня через два, начинаешь понимать причину этого безмолвия севастопольских улиц. Это – голод. В городе нет лошадей, и только изредка, три-четыре раза в день проплетается по Нахимовскому проспекту тощая кляча.
Город сжат мёртвым кольцом. Бахчисарай, Байдары, Ялта, Евпатория вымирают. Одесса ещё не знает сотен бродящих по улицам, касающихся от истощения людей, жадно следящих за тем, что вы несёте. Если хлеб, хотя бы четверть фунта, – вокруг вас собирается плачущая умоляющая толпа, вас хватают за руки, рвут по кусочкам хлеб, подбирают крошки. И севастопольцы особенно тщательно заворачивают хлеб и прячут его под пальто»{103}.
В Севастополе, ставшем городом тишины, меньше чем за три недели Паустовский, подписываясь псевдонимами «К. П-кий» и «К.», напишет для газеты «Моряк» ряд коротких «Морских очерков», в частности «Голодный рейс», «Мытарства “Димитрия”», «Каюта № 5», «Пассажир и капитан», «Мёртвое кольцо», «Севастополь», «Пьяная земля. Гашиш», «Норд-ост» и другие. В редакцию «Моряка» он переправлял их с пароходной оказией вместе с трогательными письмами жене.
Почти все очерки, как и другие короткие рассказы из чуть более поздних циклов «Батумские письма» и «Письма с пути», впоследствии густо «разольются» в «Повести о жизни», насытив её исключительной подлинностью, – ведь всё увиденное и пережитое было отражено «по горячим следам».
Крымские скитания благотворно сказались на творчестве Паустовского. Но Крым был промежуточным звеном – нужно было обязательно добраться до Сухума. Возвращение в Одессу ничего хорошего не сулило, голод свирепствовал.
Но не только голод «гнал» Паустовского из Одессы.
Была ещё одна причина. Её озвучит писатель Владимир Пантелеевич Стеценко в своих воспоминаниях «Пиры кочевников у подножия разграбленных пирамид»:
«Мне кажется, тогда он (Паустовский. – О. Т.) через Кавказ, как Есенин через Персию, пытался удрать от большевиков. Но это по разным причинам у него не получилось. Паустовский любил Россию»{104}.
Ну что же, в логике этой смелой мысли Стеценко не откажешь. Вполне возможно, что всё именно так и было. Прямых подтверждений, как и отрицания, этому обстоятельству уже не найти.
Паустовский вернётся в Одессу в 1925 году.
Но это будет другое время и… другая Одесса. Впрочем, и Паустовский будет уже другим.
Часть пятая. «Для переезда в Сухум мы реализуем всё наше последнее…». Кавказ: 1922—1923
Короткий, но весьма значимый кавказский период в биографии Паустовского занимает особое место. И не только потому, что именно в это время Паустовский станет подписывать свои статьи и очерки полной фамилией, не прибегая ко всякого рода сокращениям и не «играя» инициалами, но ещё и потому, что, почувствовав здесь особую атмосферу бытия, он настолько проникнется к этим местам, что на склоне лет попытается вернуться сюда насовсем.
В конце 1950-х годов Паустовский попросит о выделении ему земельного участка в Батуми, направив письмо в Союз писателей Грузии.
В ответе от 27 января 1960 года за № 22 председателя правления ССП Грузии Ираклия Виссарионовича Абашидзе он прочтёт следующее:
Получив Ваше письмо, я поговорил на съезде КП Грузии с первым секретарём Аджаробкома КП Грузии тов. Давидом Михайловичем Мамуладзе.
Он обещал оказать Вам всевозможное содействие – выделить участок земли в Батуми, помочь Вам в постройке жилого дома.
Многоуважаемой Татьяне Алексеевне (Т. А. Арбузова, в девичестве Евтеева, – третья жена К. Г. Паустовского. – О. Т.) придётся непосредственно обратиться в Батуми к первому секретарю Аджаробкома тов. Д. М. Мамуладзе.
Я буду очень рад в скором времени увидеть Вас в Грузии.
Но переезд в Батум так и не состоится.
Впрочем, несколькими годами раньше Паустовский не переехал и в Ялту, хотя изначально в письме от 14 декабря 1956 года председатель Ялтинского городского исполкома А. Тарасов в письме Паустовскому убедительно ответил, что «…участок для индивидуального строительства Вам может быть выделен в гор. Ялте или его пригороде при Вашем участии или при участии Вашего представителя»{106}.
Конечно, говорить тут о случайностях не стоит. Для Паустовского это были не лучшие годы для подобного рода «прошений».
Итак, 8 февраля 1922 года пароход «Пестель» доставил Паустовского в Сухум.
И это было спасением.
Солнечная Абхазия. Море. Удивительная природа. Тропики. Обилие фруктов. И ещё что-то таинственное и не постижимое, романтически-загадочное, словно сошедшее со страниц приключенческих книг. Одним словом, взрыв эмоций и чувств! Живое ощущение пройденной полосы препятствий.
В повести «Бросок на юг», впервые опубликованной в журнале «Октябрь» № 10 за 1960 год, Паустовский слишком романтизировал и беллетризовал своё появление в Сухуме, обрисовав его не иначе как «побег» с корабля.
На деле всё было по-другому.
19 декабря 1921 года, то есть ровно за месяц до отплытия его из Одессы, Паустовский получит удостоверение за № 1121 Союза кооперативов Абхазии, а вместе с ним и направление в Сухум. А значит, Паустовский ехал туда целенаправленно.
В феврале 1922 года Абхазия действительно была крайней противоположностью Крыму и другим городам черноморского побережья не только из-за отсутствия голода, но и, если можно так выразиться, общего жизненного комфорта. Власть Советов, которая во второй раз весной 1921 года уже окончательно установилась в Абхазии, принесла долгожданное спокойствие после трёх лет политической «сутолоки». Разыгравшиеся к 1921 году страсти Гражданской войны улеглись, и Абхазия, «выдохнув» невзгоды последних лет, войдя в состав «красной» Грузии, стала частью молодого Советского государства.