Но злобная критика и тут нашла у Паустовского «промахи».
Так, к примеру, Галина Колесникова, всё в той же статье «В поисках необычного», клеймя Паустовского за чрезмерность вымысла относительно «Судьбы Шарля Лонсевиля», отметит, что «…эта фальшивая нота… снизила художественную ценность» повести. «Из-за этого голоса (имеется в виду применимая Колесниковой в статье метафора «голос во сне». – О. Т.) персонажи Паустовского похожи порой на ряженых, с которых хочется сорвать маски и заглянуть в их человеческое лицо».
И пусть критики не увидели всего этого (или не хотели увидеть), «Судьба Шарля Лонсевиля», написанная Паустовским в Солотче осенью 1932 года, стала для него несомненным успехом, ещё одной взятой ступенью в творчестве.
Начало осени 1932 года, проведённое в Солотче, несколько успокоит, даст перевести дыхание, осмотреться, снять тревоги. Екатерина часто уезжала в Рязань, и коротание дней с сыном определяло неспешное течение солотчинского времени.
В сентябрьских письмах в Москву другу Фраерману он будет сообщать: «…мы – каждым нервом чувствуем биение осени. Уже улетают птицы – это очень печально, как в старом романсе»; «…всё желтеет – пожалостинский сад, вётлы, травы, водоросли, и даже глаза ворюг-котов источают особую осеннюю желтизну. Осень вошла в Солотчу и, кажется, прочно. Всё в паутине и в солнце. <…> Ночи уже длинные и густо пересыпанные звёздами, – вообще жаль, что Вы не видите здешней осени, пожалуй, это лучшее время»{162}.
Но созерцать всю эту осеннюю красоту мешала «подхваченная» нешуточная травма ноги, доведшая до больницы, при всём ещё том, «указав» на постельный режим.
Проблема больной ноги сказалась на многом, а самое главное в активности на рыбалке. «Как только заживёт нога, смогу пойти на Чёрное озеро», – напишет от Фраерману 9 сентября 1932 года. Оставалось работать, но писать лёжа было непросто.
«Кара-Бугаз»: а кто главный герой?
В 1932 году издательство «Молодая гвардия» выпустило в свет небольшую повесть Паустовского «Кара-Ада». В последующих переизданиях повесть уже будет звучать иначе – «Кара-Бугаз» или «Карабугаз».
Е. Таратута в своей статье «Почему читают Пинкертона», опубликованной в газете «Известия» № 44 от 12 августа 1935 года относительно «Кара-Бугаза», который к этому времени выдержит уже не одно издание, укажет: «“Кара-Бугаз” Паустовского – прекрасная книга. Все единогласно сошлись на этом мнении. Но вот отзывы ряда ребят: “Всё прерывается, – говорят о ней дети, – не очень хочется знать, что будет дальше”; “Пока читаешь – интересно, а если отложишь книжку, то к ней не тянет снова”; “Нет никакой таинственности”; “Нет главного действующего лица”; “Надо, чтобы книжка была про одно”. Эти отзывы вызваны тем, что в произведении отсутствуют сюжет и герой»{163}. И тут нельзя не согласиться с юными читателями.
Впрочем, были и прямо противоположные мнения, настраивающие на дискуссию.
Так, в статье С. Дучинской «Что говорят о “Кара-Бугазе” ребята», опубликованной в журнале «Книга молодёжи» в № 8–9 (август – сентябрь) 1932 года, указывается:
«Пионер Харин, ученик 4-й группы, как и другие, согласен с Рабиновичем, но добавляет: «Нет, ребята, это гораздо интересней Жюль Верна. Жюль Верн пишет трудным языком, у него много всяких непонятных слов, а здесь язык очень понятен и описывается правда о революционерах. <…> Можно с уверенностью сказать, – подытоживает автор статьи, – что книга Паустовского “Кара-Бугаз”, предварительно обсуждавшаяся в детской (3-я ФЗС “Авиаприбора”, 28-я фабрика им. Свердлова, библиотеке “Новостройка” и др.) и педагогической аудитории… с учётом детского восприятия, является одной из лучших книг в ряде изданий 1932 года».
А кто главный герой повести? Лейтенант Жеребцов, геолог Шацкий, метеоролог Ремизов или же вдова Начар? А может быть сам залив Кара-Бугаз, вокруг которого и крутится всё повествование?
Сам Паустовский признавался, что «Кара-Бугаз» «…является собранием новелл, связанных одной общей темой. <…> Замысел этой книги, конечно, не был случаен, но повод для того, чтобы начать писать эту книгу был случаен»{164}.
Название повести родилось «географически», от места, где разворачиваются события, и стало тем связующим звеном, без которого все её главки «гуляли» бы сами по себе.
Французский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе 1915 года Ромен Роллан в своей беседе с журналистом газеты «Известия», интервью опубликовано в № 72 от 24 июня 1935 года, отметил:
«Лично я заметил в советской литературе новый жанр, о котором как-то поделился в своих письмах с Максимом Горьким. Я имею в виду литературные произведения, показывающие отдельные географические пункты. В качестве примера можно привести “Карабугаз” Паустовского»{165}.
В своё время Корней Чуковский, определяя степень популярности писателя и выражая своё собственное отношение к новизне жанра, отметил, что «создал жанр – создал имя».
Впрочем, сам Паустовский, невольно став одним из первооткрывателей нового жанра, определив его название для себя как «история с географией», все последующие годы будет работать именно в нём.
С. Третьяков в статье «Кара-Бугаз», опубликованной в газете «Правда» 6 января 1933 года, как бы вторя Ромену Роллану, отметит, что «…“Кара-Бугаз” Паустовского – тоже литературное открытие страны, которая до сих пор была известна только лишь по очертаниям на картах. “Кара-Бугаз” – социалистическая биография громадного края, лежащего доселе голодной пустыней и в наши дни».
Создавая «Кара-Бугаз», Паустовский вряд ли думал о том, что в жанровом выражении это будет определённое открытие в литературе. Он создавал повесть на том материале, который не просто аккуратно ложился на лист бумаги, но и был принят сердцем автора. Несмотря на это, повесть рождалась не без трудностей. Она писалась как бы между прочим. И в то же время в этот творческий период Паустовского была его главным детищем, судьбу которого он вряд ли мог предсказать. Симбиоз соцреализма и романтизма, истории и научного подтекста, «сдобренный» приключенческим накалом почти в каждой главе, сделал «Кара-Бугаз» особым явлением литературы своего времени, а его автора несколько «вывело» из тени Грина.
О чём же эта повесть? И что так живо привлекло к ней внимание критиков?
В повести десять глав, и в каждой из них – человеческая судьба. Это и заблуждающийся лейтенант Жеребцов, считающий, что залив Кара-Бугаз непригоден для жизни, и писатель Евсеенко, сумевший определить, что старый моряк Жеребцов хранит в себе некий литературный сюжет о странствиях по Средней Азии и Каспийскому морю. Конечно, в эпицентре внимания читателя судьбы геолога Шацкого, исследователя Средней Азии и Каспия, и афганки Начар, выданной в 15 лет замуж за туркмена… Героем книги стал даже сам её автор, и его «незримый» образ явственно присутствует на борту старого парохода «Николай», взявшего курс на Кара-Бугаз в январе 1920 года. При прочтении повести окунаешься в быт народов, которые обосновались на Кара-Бугазе, и это ещё больше оживляет прочтение. А ещё – что, наверное, самое главное – книга пропитана борьбой добра и зла, выстроенного на контрасте прошлого и настоящего.
И всё одно критика пыталась найти в «Кара-Бугазе» определённые «сколы» не только в технике написания, но и в сюжетной линии. Ведь «при желании, – напишет в своей статье «Отличная книга» П. Павленко, опубликованной в «Литературной газете» 11 декабря 1932 года, – можно придраться и к манере изложения, и к некоторой сущности, отдающей стилизацией, можно не согласиться и с приключенческим темпераментом книги, наконец, можно, вероятно, найти и промахи конструктивного порядка»[21].
Г. Колесникова всё в той же статье «В поисках необычного», не обойдя вниманием «Кара-Бугаз», пишет следующее:
«Нечуткость автора к человеческим переживаниям своих героев наталкивает на мысль, что Паустовский принадлежит к разряду тех писателей, которые пишут больше от ума, чем от сердца. Он пока ещё мало чувствует людей во всей их человеческой сложности. Он к своим выводам приходит умозрительным путём. Он не воплотился в своих героев, он наблюдает их со стороны. Он не страдает их страданиями, не радуется их радостям – и поэтому они схематичны.
Поэтому Паустовскому не удалось создать типов. Он показал пока только ряд характерных фигур, но типов, но характеров людей, побеждающих пустыни и болота, он ещё не создал.
Паустовскому удаётся показ происходящих событий и обстановки, в которой эти события развёртываются. Он очень ярко, смелыми, сочными мазками рисует природу.
Интересно, что с самых первых лет своего творчества Паустовский определил свой любимый пейзаж. <…> Автор любит описывать сильные события, катастрофы, ливень, грозу, наводнение, ветер, бурю.
<…> У Паустовского есть одно характерное и довольно трудно объяснимое свойство. Почти невозможно определить жанр его произведения. <…>
Нечёткость жанра опять-таки является результатом поисков необычного. И здесь Паустовский стремится дать что-то вроде рецидива литературщины, под знаком которой прошли первые годы творческого становления писателя. Хочется надеяться, что он сумеет преодолеть эту болезнь без особых осложнений и дать новые, лучшие книги.
<…> Паустовский, несомненно, талантлив. Его творческий путь – постоянное движение вперёд. Однако, чтобы подняться на уровень высокого художественного мастерства, он должен до конца овладеть искусством построения сюжета и, – это основное и самое главное, – он должен научиться чувствовать и давать людей во всей их человеческой сложности. Уметь так же убедительно показывать людей, как это делает автор, когда касается вещей, явлений и событий».