Когда вышла статья Лежнева, Паустовский находился в Ялте. Воздержавшись от любых публичных высказываний по поводу статьи, в которой было затронуто его имя, он всё же выразил своё отношение к ней в письме Генриху Эйхлеру от 4 января 1937 года, весьма сдержанно назвав её «неправильной», а автора – «рвачом».
«Чёрное море» на определённое время останется единственным большим произведением Паустовского как писателя-мариниста. С середины 1930-х годов Паустовским окончательно и на всю жизнь овладеет Мещёрская сторона, став его писательской мастерской на долгие годы. Мещёра подарит читателям совсем другого писателя Паустовского!
Резкая критика «Чёрного моря» не затихала даже много лет спустя.
24 ноября 1952 года В. А. Смирнов в своей рецензии на юбилейное издание «Избранного» Паустовского, куда была включена и повесть «Чёрное море», напишет:
«Во-первых, о так называемой “авторской линии” в повести, о линии – “я”. Не кажется ли, тов. Паустовский, что этого “я” в повести более чем достаточно? Не следовало ли быть “поскупей”? <…>
Во-вторых, не многовато ли облаков, запахов, дождей, пыли, сусликов? Может быть, стоило бы и тут быть чуточку “поскупей”»?{203}
И в то же время в этой же рецензии Смирнов, говоря о Паустовском, отмечал:
«Я бы сказал – “Левитан в современной литературе”; – превосходный новеллист, повествователь, драматург и биограф, – Паустовский, как художник слова, явно недооценён, по моему глубокому убеждению, нашей критикой. Это бросается в глаза, когда внимательно перечитываешь книги Паустовского. <…>
Романтическая поэзия Константина Паустовского – своеобразное и закономерное явление в нашей советской литературе».
26 января 1936 года Паустовский опубликовал в «Комсомольской правде» весьма пространную и очень острую статью «О детской литературе». «Выросшая» из выступления на Конференции детских писателей при ЦК ВЛКСМ, она наделала немало шума в писательской среде. Но вот парадокс, Паустовскому за неё ничего и не было, если, конечно, не брать во внимание оголтелую критику в адрес «Чёрного моря», которую на фоне всего высказанного в статье можно определить как лёгкий подзатыльник непослушному ребёнку.
Чуть позже статью перепечатает журнал «Детская литература» № 3–4 за этот же год.
«По вопросам детской литературы, – отметит Паустовский в статье, – мне трудно выступать. <…> Я чувствую себя в этой области литературы контрабандистом и перестану быть им только тогда, когда работники Наркомпроса поймут, что существует и вневозрастная литература.
<…> Очень мешает работе навязывание тем. <…> Это плодит… низкопробную халтуру и дисквалифицирует писателя… и вокруг писателей до сих пор существует армия окололитературных людей, паразитирующих на своей мнимой близости к литературе»{204}.
Уже в следующем году, обращая внимание исключительно на Союз писателей, Паустовский в «Литературной газете» от 30 марта 1937 года публикует новую статью под заголовком «Содружество», в которой прямо указывает на необходимость провести полную «ревизию» писательского состава.
Чтобы понять суть этой статьи, наталкивающую на глубокое размышление, приведём из неё небольшой отрывок:
«Всякое большое дело, в том числе и литература, привлекает к себе известное количество людей случайных, так называемых “жучков”, пытающихся подвести путём литературной возни твёрдую материальную базу под своё более или менее сомнительное существование.
Этот окололитературный народ очень активен, зубаст, ловок и пускает в ход все средства для достижения своих исключительно личных целей.
До тех пор, пока Союз не избавится от этих людей со всей жестокостью, какую они заслуживают, он будет тратить много сил и средств на их поддержание в ущерб настоящим писателям (особенно начинающим), людям, как водится, скромным и не лезущим вперёд».
Паустовский не был сервилистом. Статья программная, и она писалась исключительно с позиции собственного восприятия сложившейся в Союзе обстановки. Союз писателей просто не мог не обратить на неё внимание.
А время было непростое! Волна арестов среди литераторов уже давно катилась по стране в неутешительном масштабе. Так, ещё в мае 1935 года (заметим, это случилось меньше чем через год после создания Союза писателей) первому секретарю Ленинградского обкома Андрею Жданову было доложено о «контрреволюционных» проявлениях среди писателей Ленинграда, и даже были названы фамилии наиболее «засветившихся» в этом деле литераторов: Тихонова, Заболоцкого, Олейникова, Федина, Слонимского, Зощенко, Тынянова, Корнилова, Ольги Форш, которых обвиняли не только в «формализме» соцреализма, но и в «оторванности от Союза писателей». Со многими из них Паустовский был в приятельских отношениях.
В июне 1936 года «закрутился» процесс об «антисоветской» группе писателей Николая Поступальского, Павла Карабана (Шлеймана), Павла Зенкевича и Владимира Нарбута, который в октябре этого же года был арестован и, находясь в лагере, если следовать воспоминаниям Надежды Мандельштам, «…погиб с другими инвалидами на взорванной барже. Баржу взорвали, чтобы освободить лагерь от инвалидов». По другим сведениям, Владимир Нарбут, поэт-акмеист «первой» волны, был расстрелян в одном из лагерей Магадана 14 апреля 1938 года.
Паустовский и Нарбут хорошо знали друг друга ещё с киевского периода Гражданской войны и не потеряли связь и в последующие годы. Почему впоследствии их судьбы столь кардинально разошлись? Называл ли Нарбут на допросах имя Паустовского, нам неизвестно, – дела расстрелянных «врагов народа» НКВД уничтожало. Предположим, что называл. И что? В случае Паустовского никакой трагедии, в отличие от Нарбута, не произошло! И даже когда в 1938 году вышедшая книга Паустовского «Маршал Блюхер» (изначально очерк был опубликован в журнале «Новый мир» № 2 за 1938 год) была уничтожена в остатке нераспроданного тиража, её автор не был вызван в НКВД и, более того, годом спустя «милостью» властей стал писателем-орденоносцем.
Напомним, что Василий Блюхер, один из первых Маршалов СССР, арестованный в 1938 году как «враг народа», будет проходить по сфабрикованному «Делу антисоветской организации правых» и в том же году скончается в застенках Бутырской тюрьмы. Написать в 1938 году книгу о Блюхере было равносильно тому, чтобы встать в один строй с «врагами народа». Но Паустовского эта участь миновала. Сразу же после изъятия тиража книги Константин Георгиевич уехал из Москвы в Старый Крым, а затем, на длительный срок, как бы «затерялся» в своей дорогой Солотче. Хотя мы хорошо понимаем – НКВД при желании нашёл бы и там!
К слову, события, произошедшие в 1938 году с книгой «Маршал Блюхер», надолго отбили у Паустовского желание возвращаться к этой теме даже после того, как Блюхеру вернули доброе имя.
В архиве Паустовского хранится письмо третьей жены Блюхера Глафиры Лукиничны Безверховой, написанное в Москве 16 ноября 1956 года, в котором она, обращаясь к Константину Георгиевичу, писала:
«В 1938 году издательством партийной и детской литературы была издана Вами написанная книга “Маршал Блюхер”. Я, жена Василия Константиновича, и дети его: Всеволод, Зоя, Ваира и Василий, просим Вас переиздать Вами написанную книгу о нашем отце и муже – маршале Блюхере В. К.
По экземпляру обоих издательств такой книги у нас есть.
Василий Константинович Блюхер реабилитирован посмертно 12/III – 56 г., реабилитированы и все мы, его родственники»{205}.
Но и после этого прошения вдовы «красного маршала» Паустовский не решился на переиздание книги.
И лишь в 1967 году очерк «Маршал Блюхер», выйдя из «тени», будет опубликован в книге Паустовского «Близкие и далёкие», вышедшей в издательстве «Молодая гвардия» в серии «ЖЗЛ».
Так вот, возвращаясь в 1936 год, зададимся вопросом: был ли Паустовский ревнителем Союза писателей с момента его создания? Наверное, и да и нет! И если в 1934-м, надеясь на то, что организованный Союз всё же даст определённую свободу творчества, то уже в 1936 году Паустовский воспринимал его как навязанную необходимость, старался по мере возможности не «впутывать» себя в его структуры.
Поразительно, но в последующие 20 лет положение дел внутри самого Союза писателей почти не изменится, и в 1957 году Паустовский, словно продолжая начатую им в 1936 году тему «оздоровления» состава писательского сообщества и деятельности самого Союза, обратится в правление Союза писателей СССР с письмом, в котором будут и такие строки:
«В нашей среде существует немало людей, которые своим поведением уничтожают авторитет писателя перед народом. <…> Бюрократизм в литературе. <…> Там, где бюрократизм, – там и его непременный спутник – карьеризм, приспособленчество. Деляги, напористы, активны.
Бесплодные люди. Тянут Союз на путь литературной говорильни, заседательской возни, сонной одури. Губят литературу, отнимают время, силы»{206}.
Такое ощущение, что предупреждение Паустовского не знает временны́х границ!
Бывают же такие совпадения, которые с точки зрения человеческой логики трудно объяснить. Порой их необъяснимость и порождает ту самую мистификацию, которая, обрастая легендами, превращает их в нечто невероятное, таинственно-сакральное, заставляющее верить во всякого рода небылицы.
18 мая 1935 года потерпел крушение самолёт-гигант АНТ-20 «Максим Горький». Рухнул в Москве на посёлок Сокол. Трагедия не обошлась без человеческих жертв.
А чуть больше года спустя, 18 июня 1936 года, в Горках-10 умер тот, чьим именем был назван самолёт.
Что это? Магия чисел?! Или предначертания судьбы?! Думайте, как хотите. Но так случилось.
Похороны Горького состоялись на третий день после его кончины в 18 часов вечера на Красной площади, перед этим шло прощание с «буревестником революции» в Доме союзов. Участников траурных мероприятиях пускали исключительно по пропускам. У Паустовского был такой пропуск, но в почётном карауле у гроба он не стоял.