25 сентября 1936 года пост наркома внутренних дел займёт Николай Ежов, с чьим именем будут связывать не только всю волну репрессий Большого террора последующих четырёх лет, но и чьи «ежовые рукавицы» ещё долго будут в пору тем, даже когда имя их изобретателя будет уже числиться в стане «врагов народа».
Союз писателей был, разумеется, против «врагов народа», выявленных в рядах не только своих членов, но и высшего партийного руководства. Достаточно вспомнить, что Союз писателей СССР активно поддержал публичный процесс над «Антисоветским объединённым троцкистско-зиновьевским террористическим центром», опубликовав в «Правде» 21 августа 1936 года «коллективку» под заголовком «Стереть с лица земли!» с требованием к суду незамедлительно прибегнуть к высшей мере наказания «врагов народа». Это обращение тогда в числе других подписали Леонид Леонов, Борис Пастернак, Фёдор Панфёров, Константин Федин, Лидия Сейфуллина и многие другие литераторы. Некоторые из них уже совсем скоро прочувствуют на себе, что значит быть «врагом народа» или быть членом семьи такового. Подписи Паустовского под тем обращением нет.
Чуть позже по так называемому Второму московскому процессу – «Делу параллельного антисоветского троцкистского центра», проходившему в Москве в январе 1937 года, Союз писателей откликнулся обличением в адрес «врагов народа» – приспешников фашизма, уже в то время широким шагом покорявших Европу, поместив в «Литературной газете» от 27 января резолюцию президиума ССП СССР под заголовком «Если враг не сдаётся – его уничтожают» (по Горькому), заявив в ней от имени всех советских писателей требование о «поголовном расстреле» «врагов народа». В этом же номере газеты были помещены «именные» статьи писателей, требовавших немедленной кары «врагов народа».
Паустовский и в этот раз, не поддавшись «общеписательскому» мнению, промолчал.
Впрочем, в это время в Союзе писателей шёл свой процесс борьбы за власть, разумеется, не без самобичевания. Так, 28 января 1938 года «Правда» опубликовала открытое письмо «О недостатках в работе Союза писателей», под которым подписались ряд членов правления Союза – Александр Фадеев, Алексей Толстой, Валентин Катаев. В статье «критиковался» не только бюрократизм, выращенный в чреве организации самими писателями, но и роль в этом генерального секретаря – Ставского. Статья была шумная и очень угодливая Сталину, который сделал свои выводы.
Решением ЦК ВКП(б) Ставский был отправлен в длительный отпуск и руководство Союза было передано шестерым членам правления: Александру Фадееву, Валентину Катаеву, Петру Павленко, Анне Караваевой, Валерии Герасимовой и Леониду Соболеву. По всей видимости, Сталин, «прощупывая» почву в руководстве Союза, просто решил проверить, что из этого получится.
В конечном итоге Ставского вернули на «место»!
А вот список арестованных литераторов и деятелей культуры с каждым днём пополнялся всё новыми и новыми именами. В застенки НКВД угодили Исаак Бабель, Дмитрий Святополк-Мирский, Бенедикт Лифшиц, Алексей Дикий, Валентин Стенич, Валериан Правдухин, Михаил Кольцов, Владимир Зазубрин…
В ночь с 1 на 2 мая 1938 года в подмосковной здравнице Мособтреста «Саматиха» (сокращённое название урочища «Самое тихое место») был арестован поэт Осип Мандельштам. По жизненному стечению обстоятельств автору этой книги угораздило не только родиться по «соседству» с этой самой здравницей, но ещё и писать эти строки с видом на неё, созерцая из окна своего дома именно то, что окружало Мандельштама в ночь его второго ареста.
В январе 1938 года будет ликвидирован театр Всеволода Мейерхольда, который «окончательно скатился на чуждые советскому искусству позиции и стал чужим для советского зрителя», а сам его основатель будет арестован и спустя два года расстрелян.
В марте 1938 года в Москве закрутилось дело «антисоветского правотроцкистского блока» Николая Бухарина, Алексея Рыкова и к ним же «примкнувших», закончившееся приговором Военной коллегии Верховного суда СССР к высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией всего имущества осуждённых.
Вдогонку политическим репрессиям активно шла «чистка» рядов РККА, ознаменовавшая себя также рядом громких процессов над крупными военачальниками.
Разгрому подверглись журналы «Новый мир», «Октябрь», «Красная новь», в которых были выявлены «грубые политические ошибки».
В 1938 году прекратила своё существование серия «История фабрик и заводов».
В феврале 1940 года в Союзе писателей произошёл разгром «антипартийной группировки в советской критике». Под удар попали Марк Розенталь, Андрей Платонов, и другие.
Увязывая биографию нашего героя с контекстом описываемого времени, создаётся мнимое ощущение того, что Паустовский жил в каком-то своём измерении, в ином временнóм пространстве, которое вовсе никак не пересекалось с теми событиями в стране. Иногда, начиная в это верить, невольно задаёшься вопросом, как ему удалось не быть втянутым во все эти распри, хотя, как известно, он не был в стороне от творческих процессов.
В самый разгар репрессий, 31 января 1939 года, указом Президиума Верховного Совета СССР «О награждении советских писателей» 170 писателей были удостоены орденов. Награждали по заслугам и в определённой степени «литературной» иерархии: кому орден Ленина, как, к примеру, Михаилу Шолохову, Самуилу Маршаку, Валентину Катаеву, Сергею Михалкову, другим – Борису Лавренёву, Леониду Леонову, Алексею Новикову-Прибою – «положили» орден Трудового Красного Знамени, а кому-то, как Павлу Антокольскому, Маргарите Алигер, Агнии Барто, Аркадию Гайдару, Александру Жарову, Михаилу Пришвину, – орден «Знак Почёта». Паустовский оказался в числе второй группы, по степени значимости награды он «перещеголял» даже Пришвина.
Можно предположить, что в число награждённых Паустовский попал благодаря Фадееву, именно он составлял списки. Возможно, этому поспособствовала не только дружеская предрасположенность Фадеева к Паустовскому, но и публикация повести «Тарас Шевченко», написанная Паустовским в очень сжатые сроки и уже в 1939 году массово изданная в московском Гослитиздате.
В феврале 1939 года в Ленинградском театре драмы и комедии имени Пушкина (Александринский театр) состоялась премьера пьесы «Созвездие Гончих Псов», великолепно поставленная режиссёром Владимиром Эренбергом в оформлении художника-сценографа Дмитрия Попова по одноимённому произведению Паустовского.
Сюжет был навеян развернувшейся в Испании гражданской войной.
С момента начала гражданской войны в Испании в Европе поднялась волна добровольческого движения в поддержку бойцов Народного фронта – сторонников республики, сражавшихся против мятежников-фашистов. На фоне европейских антифашистских конгрессов середины 1930-х годов испанские события стали рассматриваться как вызов фашизма всем, кто так или иначе восстал против его силы. Не остался в стороне и СССР. Помимо помощи вооружением в Испанию из СССР потянулись не только кадровые военные Красной армии, но и добровольцы, вступавшие в ряды бойцов Народного фронта. На испанский фронт были командированы и писатели – Илья Эренбург, Михаил Кольцов, Алексей Эйснер, Овадий Савич… Паустовский тоже стремился в Испанию. 27 января 1937 года он напишет Генриху Эйхлеру:
«Так же, как и Вы, я мечтаю об Испании. И здесь тоже неумение разбираться в людях, – вместо Вас, или Гехта, или Рувима, Роскина и, наконец, меня посылают К. (Михаила Кольцова. – О. Т.), которому дешёвая слава давно вскружила голову»{224}.
Это признание Паустовского слишком искреннее!
После небольшого отступления вернёмся к сюжету пьесы, который, без сомнения, является писательским вымыслом и его «реальность» проявляется только в фактуре происходивших в Испании событий. Астрономы, работающие в высокогорной обсерватории, узнают о гражданской войне лишь только после того, как находят в горах раненого лётчика-француза. Отряд мятежников просит выдать лётчика. Астрономы отказываются и вступают в борьбу с фашистами. В сущности, вот и весь сюжет. Острое переплетение вымысла и реальности, окутанное романтической вуалью.
Но пьеса была удачно поставлена и несколько лет с успехом шла на многих театральных подмостках страны, особенно в предвоенный период.
В апреле 1939 года, оставив «слякотную», «дымную» Москву, в «…которой всё потеряло цвет, как будто изъедено какой-то кислотой (кислотой скуки)»{225} (из письма Н. Н. Никитину от 21 февраля 1939 года), Паустовский, едва вернувшись из Свердловска, куда был отправлен от Союза писателей вместе с Роскиным, Симоновым и Ермиловым для «помощи уральским писателям», уедет в Ялту, в Дом творчества, и пробудет там почти два месяца.
После того как в январе 1938 года Театр Вс. Мейерхольда был закрыт, молодой режиссёр канувшего в Лету театра Валентин Плучек вместе с таким же молодым драматургом Алексеем Арбузовым и журналистом, драматургом Александром Гладковым, тоже «выходцем» из опального театра, решают создать в Москве так называемую Арбузовскую студию, собрав вокруг себя не только актёров-мейерхольдовцев, но и влив в коллектив «новую кровь» талантов.
Студия просуществует недолго, чуть более двух лет, успев отметиться всего лишь одним значимым спектаклем по пьесе Арбузова «Город на заре», премьера которого состоялась в феврале 1941 года.
Однако создание нового молодёжного театра, где все были равны по принципу большой коммуны, было событием театральной жизни Москвы, которое не осталось без внимания.
Приветствуя создание Арбузовской студии, Паустовский откликается статьёй «Рождение театра», опубликованной в «Правде» от 19 марта 1940 года, в которой указывает и на то, что у театра должен быть свой «дом»:
«Мысль создать новый театр возникла летом 1938 года на даче в Раздорах, где встретились несколько юношей и девушек – учеников театральных школ, драматург тов. Арбузов и молодой режиссёр тов. Плучек (разумеется, откуда они «пришли», не упоминается ни словом, ни намёком! –