Корней Чуковский в дневнике в записи от 4 марта 1956 года отметит:
«Как кстати вышла “Лит. Москва”. Роман Казакевича воспринимается как протест против сталинщины, против “угрюмого недоверия к людям”»{313}.
Выход первой книги «Литературной Москвы» действительно был событием, своего рода отдушиной после всех съездовских событий. Уже с момента объявления о начале его издания, учитывая состав редакции, к нему потянулись авторы разных уровней, в особенности те, кто ещё не имел большого читательского круга или по каким-то причинам длительное время не выходил на связь с читателями.
Альманах, наделавший своими публикациями немало шума в высоких партийных коридорах, просуществовал всего лишь год и был закрыт уже осенью года своего основания. Вполне возможно, что он существовал бы и дальше, если бы не чувство «вольности», навеянное временем, которое подвигло редколлегию напечатать ряд материалов, вызвавших столь сильное негодование не только блюстителей «цензорского ряда», но и самого Хрущёва. В какой-то степени «Литературная Москва» повторила судьбу «Нового мира» 1954 года, но только при новых, неожиданных обстоятельствах, о которых предполагали и в то же время не хотели верить. На альманах пошли доносы и пасквили даже от издательств. Устоять при таких обстоятельствах было невозможно. Даже тогда, когда альманах прекратил своё существование, весь его уцелевший к этому времени редакционный совет в ЦК партии был взят «на карандаш» по части неблагонадёжности. Попал в этот «опасливый» список и Паустовский.
А вот Шехтера в «Литературной Москве» тогда так и не напечатали. Паустовский сдержал обещание и направил Шехтеру письмо с предложением прислать стихотворения для альманаха. 21 июня 1955 года Марк Анатольевич отвечал Паустовскому:
Я всегда любил Ваши книги, как любят их множество живущих на земле в одно время со мной людей.
Недавно меня оседлали болезни, что с некоторых пор вошло уже в привычку. У меня появился досуг, и я благодарен жестокому старику – Диабету: он дал мне возможность заново войти в светлый и радостный мир Ваших книг. Вместе с Вами бродил я за Окой, с Григом встретил маленькую девочку в лесу, скитался в санитарных теплушках, любил и грустил. Неповторимые слова нашли Вы для великого сказочника Андерсена и великое Вам за это спасибо! Мне радостно, что Ваши книги делают людей светлее и чище, что вся моя семья преображается, читая их в порядке живой очереди снова и снова.
Мне очень хотелось бы Вас чем-нибудь отблагодарить за то, что Вы существуете, но я не знаю, как это сделать. Позвольте мне подарить Вам маленькое стихотворение – память о стихотворце (имеется в виду стихотворение «Бессонница», посвящённое К. Г. Паустовскому, написанное 21 июня 1955 года и нигде не публиковавшееся. – О. Т.) и о днях, промелькнувших в милых и зимних Дубултах, – оно не входит в мой новый сборник, который я рад буду с нежнейшей робостью прислать Вам.
Ныне имя поэта Шехтера не вспомнит даже искушённый в лирике читатель.
Время оказалось к нему безжалостным!
Безжалостным оно оказалось и к «Литературной Москве». Попытка её реанимирования в 1958 году успехом не увенчалась.
13 мая 1956 года на своей даче в Переделкине застрелился Фадеев.
В «Новом мире» № 6 за тот же год был опубликован пространный некролог «Памяти А. А. Фадеева», написанный Симоновым. О причине смерти ни слова. Лишь упоминание о таинственной «тяжкой и долгой болезни», что «привела его к концу». О причине поступка автора романов «Разгром» и «Молодая гвардия» судачили на все лады. Но были и те, кто, понимая ситуацию, молчал. Об оставленной тогда предсмертной записке знали лишь единицы. Самоубийство Фадеева стало, по сути, приговором «оттепели».
Паустовский в эти дни был в Москве и смог проститься с покойным в Доме союзов. В этот же год на одной из читательских встреч Паустовскому передадут записку с вопросом: «Что Вы можете сказать о самоубийстве Фадеева?»
Что тогда ответил Паустовский, мы не узнаем никогда – стенограмма той встречи не велась. Но предположить можем. Паустовский был многим обязан Фадееву.
Летом 1956 года Паустовский продолжает напряжённо работать над третьей книгой «Повести о жизни». Апрельская сдача рукописи в «Новый мир» была сорвана. Ради работы пришлось даже отказаться от отдыха в Крыму, отправив в Ялту Татьяну и Алексея одних, под «присмотром» няни и водителя. В связи с тем, что писательские семьи в Доме творчества не размещали, Паустовский просит директора Ялтинского дома творчества Якова Фёдоровича Хохлова помочь в поиске жилья.
«Не сделаете ли Вы мне по старой памяти и по своей отзывчивости к “братьям-писателям”, – пишет Паустовский Хохлову 3 июня 1956 года, – одну услугу. Я собирался приехать в Крым на машине, чтобы немного отойти после лютой здешней зимы и весны, но мне нужно во что бы то ни стало к половине июля закончить новую книгу. Поэтому поехать я не могу. Поедет походным порядком на машине моя жена Татьяна Алексеевна с моим сыном Алёшей (ему шесть лет), няней и шофёром.
Татьяна Алексеевна передаст Вам это письмо. Если это возможно, то помогите ей, как старый ялтинец, насчёт жилья и пропитания в Ялте – советом и делом. Я буду Вам чрезвычайно за это признателен»{315}.
Разумеется, Хохлов всё устроил.
Пройдёт несколько лет, и Паустовский сам подаст Якову Фёдоровичу руку помощи в очень непростой ситуации для последнего.
Случится это в 1963 году. Хохлов, который ещё в 1937 году арестовывался за «шпионскую деятельность» и был спустя год освобождён из-под стражи «за недоказанностью обвинения», будет осуждён Ялтинским судом к четырём годам тюрьмы за нарушение финансовой дисциплины, допущенное во время директорства в Ялтинском доме творчества имени А. П. Чехова. Тогда Паустовский, сочувствуя случившемуся и стараясь хоть как-то облегчить участь осуждённого, напишет украинскому писателю Александру Корнейчуку 19 мая 1963 года:
«Хохлову 70 лет. У него тяжёлая болезнь сердца, и старик, конечно, не выдержит ни заключения, ни, главным образом, обиды и позора.
Нельзя мириться с этим. Поэтому я прошу Вас, если Вы сочтёте это возможным, обратить особое внимание на дело Хохлова и облегчить его участь»{316}.
Приговор суда тогда был действительно изменён.
5 сентября 1956 года Паустовский в числе группы российских туристов на теплоходе «Победа» отправится в морской круиз вокруг Европы. Из писателей в нём будут участвовать Даниил Гранин, Елена Катерли, Леонид Рахманов, Расул Гамзатов. «Разбавят» компанию артисты советской эстрады Ефим Березин, Юрий Тимошенко, композитор Родион Щедрин…
Путешествие начнётся в Одессе, куда туристы прибудут из Ленинграда поездом, а закончится 3 октября в Ленинграде. За это время туристам предстоит побывать в Болгарии и Турции, Греции и Италии, Франции и Голландии, Швеции. На всём протяжении пути теплохода «Победа» его борта будут омывать воды восьми морей – Чёрного, Эгейского, Ионического, Адриатического, Тирренского, Средиземного, Северного, Балтийского – и одного океана – Атлантического. Впоследствии Елена Катерли напишет об этом путешествии изумительную книгу очерков, которую так и назовёт «Восемь морей и один океан», в которой выведет Паустовского в образе деда: «…как только поезд отошёл от вокзала и миновал пригороды Ленинграда, [дед] развернул скатанную в трубку карту Европы и сделал первую отметку – маленький хвостик по направлению к Одессе». Для самой Елены Иосифовны эта книга очерков станет последней – она уйдёт из жизни в год её выхода в свет, в 1958 году.
Для Паустовского за всю его жизнь столь масштабное путешествие по Европе было первым. Он ещё не был ни в одной стране, куда должен был завести маршрут, и готовился к волнительным впечатлениям. Во время этого путешествия он напишет больше десятка писем домой, и в каждом из них будет изумление от увиденного. В его душе оживёт детство, когда мечтания о дальних морях и странах были великолепной сказкой, которая когда-нибудь неизменно должна была превратиться в быль. И это случилось!
На всём протяжении путешествия Паустовский будет вести записи, которые впоследствии оформятся в его «Европейский дневник», больше похожий на тезисник, чем нежели на какое-то полновесное очерковое повествование. Спустя годы Даниил Гранин, взяв за основу содержание этого дневника, напишет на его основе небольшую повесть, назвав её «Чужой дневник», в которой не только расскажет о том самом знаменательном путешествии, но и, воссоздав образ самого Паустовского, красочно обрисует не только его характер, но и степень увлечённости круизом.
А ещё в путешествии Паустовский много фотографировал. Фотографировал хорошо.
«Я отпечатал около 500 фотографий, – напишет он Рахманову 24 ноября 1956 года. – Есть очень хорошие (без хвастовства) – особенно Акрополь, Сорренто и Париж. Вам пока посылаю только фотографии, где Вы присутствуете в разных видах и качествах»{317}.
Путешествие вокруг Европы подарило Паустовскому праздник.
Единственное, что не получилось в этом путешествии, так это встретиться с Верой Муромцевой-Буниной: она в этот момент была больна.
По возвращении в Москву Паустовского ждал бурлящий ураган литературной жизни, от которого он, как ни старался, всё же не смог укрыться, попав в его самый эпицентр.
«Попаcть… в “глаз тайфуна” – иными словами, в центр урагана»
В 1956 году в «Новом мире» № 8, 9, 10 публикуется роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым».