нить ему про обещанные семь «лимонов» — в самом деле, где они? Трепло чокнутое! Потом это желание прошло. Ну его на фиг — укатил, и больше ничего от жизни не надо…
Вдруг выяснилось, что портфельчик он свой забыл, раззява! Стоит под скамейкой шикарный кейс, отражает замочком солнце. Что делать? Есть еще у нас честные люди, не все вымерли! Вещь в руку, ругательства сквозь зубы, и прочь с бульвара — авось догоним идиота. Куда там! От остановки трамвай отходит, на задней площадке стоит горе-торговец и прощально ладошкой машет. Руку с чемоданом вверх — останови вагон, лопух, плакать потом будешь! А он улыбается и пальцем в направлении своего кейса тычет. Так и уехал.
…Где-то у соседей прокуковало двенадцать раз. Полночь. Ладно, завтра не обязательно рано вставать: ни в университет, ни к гостиницам идти незачем. И послезавтра тоже.
Деньги, что ли, еще раз пересчитать? Страшно, вдруг исчезнут. Может, Тамарке позвонить? Спит она, наверное… Не пошла на модных европейцев поглазеть, испортила такой вечер. Вдобавок, телефон у нее допоздна не отвечал. Правда, если б не ее неожиданные «обстоятельства», не было бы и встречи с чокнутым миллионером… Вот что, завтра надо будет съездить к ней и разобраться, где она спит и, главное, с кем. Заканчивать, так заканчивать, как это ни тошно. Пора совершать второй мужской поступок в жизни, а то ведь совсем свихнуться можно. Или спиться.
Тоска…
Тамарочка, игрунья сладкая, с кем ты? Вонзилась в душу — не вытащишь… сучья подстилка! Да, это конец. Странная штука: жена ни разу не говорила, что любит, наверняка даже не думала о таких тонких материях, однако все глупости, которыми она донимала сбежавшего мужа, были проявлением любви. Тамарка же, наоборот, твердит о своей любви беспрерывно, но поступочки ее — как пощечины, пробуждающие от счастливых снов. Таково вечное наше проклятье: либо тебя любят, но ты чихаешь на это, либо сам влюбишься, а тебя носом в навоз…
Теперь-то они получат навоз! Бери горстями с пола — и заталкивай в их разинутые от обалдения рты! На всех на вас хватит, господа. Листья, осыпавшиеся с денежного дерева и окружившие эту кровать хрустящей лужайкой, легли на удобренную почву… Фу, какие пошлости лезут в голову. Обыкновенные баксы, только в огромном количестве. Никогда не видел такой кучи денег, хотя столько лет на них горбатился.
Будет ли этот чокнутый разыскивать свой бронированный чемодан? Если и будет, то непростая ему предстоит работенка, потому что никаких паспортных данных участники бредовой сделки друг другу не оставили. Практически никаких! Те два экземпляра «Коммерческого соглашения», которые заполнил старый пень, не содержали ни фамилий, ни телефонов, ни адресов, а стороны именовались просто: Покупатель и Продавец. Всё! Солидность документа исчерпывалась наличием круглого штампа (не содержавшего, кстати, ни единого слова — только странный узор, чем-то похожий на паутину). Зато черным по белому была зафиксирована купля-продажа излишка в размере средненеизвестного количества непрожитых лет по цене 500 (пятьсот) долларов за сутки, специальная графа гарантировала предоставление 100 (ста) суток для реализации полученной суммы, а в графе «Оплата» стояло совершенно сногсшибательное число и рядышком — шифр замка от личного сейфа владельца. Вся эта чушь удостоверялась подписями Покупателя и Продавца… Так вот, насчет бронированного чемодана. То бишь «сейфа владельца». Это и вправду был сейф: там внутри оказалась еще одна крышка, стальная, плюс цифровой замок. Набрать код, указанный в бумажке — секундное дело, и замок сработал, открылся! Вот тут-то ситуация наконец прояснилась (а если точнее, запуталась окончательно)… В кейсе лежали деньги, невообразимо много денег. Несколько рядов аккуратных пачек. Пересчитать их было несложно, только сердцебиение здорово мешало. Два миллиона наличными. Два миллиона! Не может быть… А сбоку в две стопки покоились чековые книжки на предъявителя — с вкладами на пять миллионов триста тысяч. Сон, просто сон. Поистине счастливый…
Не спится. Закономерно — от таких сюрпризов вообще с резьбы слететь недолго. Кто он был, этот придурочный «купец»? Сбежавший инкассатор, потерявший разум от содеянного? Подпольный миллионер, решивший поразвлечься? Держатель бандитского общака? Мозги свернешь… Если все это шутка, безобразно затянувшийся розыгрыш, тогда деньги и чеки фальшивые. Завтра обязательно нужно проверить вклады и купюры — вот оно, самое важное! А откуда доллары и кто их настоящий владелец — второй вопрос. Неужели хоть раз в жизни повезло по-настоящему?
Жизнь… Она как трещинка в потолке (если включить бра, этот дефект прекрасно виден), — такая же тоненькая, змеистая, с такими же непредсказуемыми загибами. Смотришь на нее, и вспоминаются разнообразные гадости, завязавшие судьбу морскими узлами. Собственные гадости, кровные, плюс чужие, — в сумме получится главный капитал человека. Погадать бы по этой трещинке, так ведь неясно, где у нее начало и где конец.
И если уж быть честным — разумеется, только с самим собой, — то комментарий к сегодняшнему приключению будет очень простым. Существовала масса способов выпутаться из дурацкой ситуации, не подписывая никаких договоров, не получая никаких портфелей, и полноценный Хомо Сапиенс давно бы дрых уже, забыв про чокнутого зануду. Однако был избран самый странный вариант поведения. Почему? А вот почему — хватайтесь за животики, пришло время смеяться! — потому что разобиженный на весь мир «владелец излишка непрожитых лет» сам тоскливо ждал невероятного, тоскливо хотел, чтобы словесное пойло имело хоть каплю настоящего вина. И даже если бы он знал наверняка, что вся эта фаустовщина — жуткая правда, все равно согласился бы поиграть в предложенную игру.
Оставшаяся за спиной жизнь не стоит того, чтобы оглядываться. Оглянешься, начнешь вспоминать — плохо становится. Так что розыгрыш это был или не розыгрыш, а только принятое решение оказалось правильным! Результат — пожалуйста, разбросан по полу. Рассматривай драгоценные бумажки, гладь их, пересчитывай вновь и вновь. И вообще, жаждешь плевать в рожи другим — начни со своего отражения…
Отдохнуть бы. Скоро наступит утро.
Страшно.
Эх, мама, эх, папа, полюбуйтесь вы на свое чадо! Лежит оно в постельке, крохотное, перепачканное, хихикает сквозь слезы, поминает вас и сучит ножками по простыне. Что же вы, принесли его в эту спальню и исчезли навсегда — выбирайся, как умеешь. Выбрался вот… Так и не стал ваш сынок полноценным сапиенсом, не до того было, все с тоской своей сражался…
Зева-а-ет он у вас… жен бросает… со стервами путается…
Верочка, доченька…
С торговцами в игры играет… спекулянт он у вас, деньги любит…
Любит…
Лю…
2
Знобит что-то. Это, наверное, от понимания. Плохо, когда понимаешь все до конца — и как безнадежно ты влип, и как эффектно тебя надули, и какой ты сам есть концентрированный дурак. А может, просто тепло в щели выдуло, печка-то уже давно остыла. За окном мороз, деревенская тишина, девственный снег, чистые мечты сельских тружеников. Да, Новый год — прекрасен. Убийственно прекрасен.
Никогда такой помойки в душе не было…
И зачем только приехал сюда? Экзотики захотелось? Нет, но почему же: бабулю сто лет не навещал — раз; вдохнуть дым предков надо? — два; вспомнить голопузое детство — три. Кроме того, ни одна тварь не найдет это убежище (четыре). В конце концов, это же родительский дом, начало начал, можно сказать! Мамочка в нем выросла, вдвоем с папой они проводили тут каждое лето. Вполне объяснимо, что измотанная сыновья душонка сюда потянулась… Ой, мама-папа, влипло ваше дитя, влипло, влипло! Мама-папа, знали бы вы…
А бабушка совсем не изменилось. Такая же молчаливая, такая же старая. Всегда она была старой и всегда жила в этой избе — словно остановилась во времени и пространстве. Только смерть родителей на нее здорово подействовала… (Каких «родителей»?! Для бабушки-то они были дочкой с зятем!) Короче, после того страшного случая немного не в себе она стала: то заплачет, то засмеется без всякой причины. Вот и сегодня, как увидела внучека, так и заплакала навзрыд, а потом, когда покормила нежданного гостя картошкой, почему-то расхихикалась и не угомонилась до тех пор, пока тот не отправился спать. Новый год она не встречала, только Рождество, и слава Христу, потому что ну какой сегодня праздник? Так, символ, не больше.
Мрак кромешный. Что же делать?
Эти подонки все-таки добились своего, довели человека, выгнали из собственного дома. Мразь, дешевка. Завидуют, нищие! А начинался вечерок красиво, привычно-восхитительно, как полагается: гости, улыбки, сауна, стол, новогодние пожелания, кино. На загородную виллу были приглашены только лучшие друзья, самые-самые, чтоб их всех. Несколько стерв, естественно, какое же веселье без стерв? Водочка, коньячок — хорошо! И почти уж приступили к полнокровным праздничным забавам, как вдруг приперлась… Тамарка.
Это было явление! Цветная, ухоженная, соблазнительная — будто с обложки шикарного журнала сошла. Ну, ничего себе! Как она умудрилась найти это холостяцкое гнездо? Объяснила: «Подсказало тоскующее сердце», — спошлила почти как раньше, но, увы, с некоторой натяжечкой, со смущением, с легоньким усилием. И посмотрела радостно, и фигуркой поиграла, и шубку скинула в хозяйские руки. Такие знакомые ужимки… тьфу, даже заныло что-то внутри. Мучительно зарубцевавшаяся рана напомнила о себе. Тамара. Тамарочка.
Вроде всё выяснили тогда, вырвали самообман — с мясом и кровью. Расставили знаки препинания в романе, переплели его и поставили пылиться на полку рядом с прочими жизненными сочинениями. Девушке, понимаете ли, нужна была опора, солидная, надежная, денежная, и тратить силы на игру в любовь со всяким мелким сбродом ей решительно надоело, и похоже, что вожделенная опора наконец-то найдена. А ты гуляй, мальчик, не хнычь, сам хотел правды, сам выслеживал эту правду, вот и получай, что хотел, милый, любимый, родной, раздевайся скорей, занавесь окно, иди ко мне, простимся всласть и — чтоб тобой здесь больше не пахло… Про миллионы в кейсе не было сказано ни слова. Зачем? Рад за тебя, детка, стирай носки свой «опоре». Хотела проститься — прощай. Пропади пропадом, тварь… Правильно утверждают опытные ходоки: от любви но ненависти один шаг, так что мне на другую сторону улицы…