Нет ничего лучше подогретой медовухи и лавки рядом с не успевшей остыть печью: прихлёбывать горчащий напиток и нежиться в тепле так приятно... Если, конечно, с противоположной стороны стола на тебя не смотрит похожий на галку молодой маг с круглыми глазами, полными немого укора.
Поймав мой недоумённый взгляд, целитель (носящий имя Таббер, как явствовало из недавнего доклада вышестоящему чиновнику) угрюмо опустил подбородок ещё ниже и процедил сквозь зубы:
— Смейся, смейся... Спелись с ищейкой, вывозили в грязи... Смейся!
«Смейся»? Что он имеет в виду? Посчитал гримасу, кривящую мои губы, похожей на улыбку? Какая глупость! Мне сейчас по положению дел больше плач подходит, а не смех. Хотя... Улыбнуться тоже можно. Необыкновенной везучести, благодаря которой убийца бежал, даже не приступив к исполнению заказа. Но прежде, чем веселиться или скорбеть, надо узнать главное. Причину. Иначе умру от любопытства.
— Извини.
Он фыркнул, опуская нос в свою кружку медовухи, нелюбезно, но почти безропотно приготовленной сонным поваром, подобно Ронне не изъявившим радости от несвоевременного пробуждения.
— Над тобой никто и не пытался смеяться.
— Правильно, не пытались. Обсмеяли, и всё.
Сомнение — вещь полезная, но нельзя позволить ей превратиться в заблуждение, верно?
— Ну, если быть совсем уж честным, ты сам нарвался. Нечего было спорить с hevary дознавателем.
— Я не спорил! — Вздрогнули от движения головы чёрные вихры. — Я хотел... Нет, предлагал...
— Так хотел или предлагал? Во второе не поверю: предлагают иным тоном и в иных выражениях. Значит, хотел. Выслужиться?
Галчонок посмотрел на меня исподлобья.
— Это что, грех?
— Ни в коем разе. Просто путь, как мне кажется, выбран не совсем удачный. Может быть, тебе стоит совершенствоваться в целительстве, а не мешаться под ногами у Плеча дознания?
— Не тебе решать!
Соглашаюсь:
— Конечно, не мне. Только ты-то сам знаешь, к какому делу имеешь склонность?
— А зачем это знать?
Хороший вопрос. Действительно, зачем? Много мне помогло моё детское знание предначертанного пути Заклинателя Хаоса? Ни капельки. Хотя именно «капли» урвали ощутимую часть уже прожитой жизни и собираются примерно так же поступить с будущей. Если она будет. Но вряд ли с парнем случится беда, похожая на мою, следовательно, его судьба пока обладает гибкостью, необходимой для совершения поворота. В лучшую сторону.
— Затем. Чтобы зазря не трепыхаться.
— Можно подумать, всё так просто!
— Не всё. И не просто. Но для потомственного мага последнее дело — поступать на службу в городскую управу.
И тут он не выдержал, выпустив всю боль, накопленную, похоже, не за один день, глухим и надрывным:
— Да ты-то что можешь об ЭТОМ знать?!
Вообще-то, знаю и довольно многое. Почти всё. Знаю, что даже среди «своих» на одарённых, не сумевших обзавестись свободным доступом к источникам Силы, смотрят, как на людей ничтожных, беспомощных и бесполезных. О, разумеется, в глаза никто не посмеет высказать упрёк магу, вынужденному довольствоваться местом служки в управе! Его будут жалеть, всячески подбадривать, одновременно беззвучно вознося хвалу богам за собственный достаток. Сэйдисс любила приводить в качестве примера неуёмной жадности именно таких, «продавшихся» магов. Правда, теперь понимаю: не только и не столько жадность заставляет одарённых, по их мнению, унижаться. Без Потока они попросту не смогут жить, значит, во главе всего находится страх смерти, и это поистине печально. А кроме того, не заслуживает укора.
— Извини ещё раз. Я... плохо подумал и сказал не то, что хотел.
— Нет, именно то! Ну давай, продолжай! Назови меня неудачником, неумёхой, бесталанным голодранцем! Раз уж начал, не останавливайся, добивай!
Ой-ой-ой. Сам того не желая, сорвал корку с едва запёкшейся раны, а в отличие от целителя, приводить всё в порядок быстро и безболезненно не умею. Но попробую:
— Ты предложил сразу столько всего... И не выбрать. Придётся рассматривать варианты по очереди. На голодранца ты не тянешь: даже тэру платят жалованье, вполне достаточное для сытой жизни. Бесталанный? Неумёха? Опять мимо: дырку в моей груди ты заштопал очень даже умело, не вмешивая в дело лишние ткани. Остаётся последнее. Неудачник. Прости, но о твоей жизни я не осведомлён, поэтому не вправе делать выводы. Ещё предложения поступят?
Галчонок отвернулся и буркнул в сторону:
— Именно, что не осведомлён.
— Так исправь положение! Расскажи. А я послушаю. И если всё действительно плохо...
— То что? — Посмотрели на меня со странным смешением надежды и отчаяния круглые глаза.
— Вынесу вердикт и отправлюсь в постель с чувством исполненного долга.
Самым трудным было не улыбаться и не делать слишком напряжённое и серьёзное лицо, а оставаться доброжелательным и в меру настойчивым, чтобы расположить парня к разговору. К тому же, если честно, мне было немного страшно закрывать глаза сегодняшней ночью. Вдруг убийца вернётся? Тогда хотя бы увижу, в каком наряде пожалует смерть.
— Я пошёл в управу, потому что у меня не было выбора.
— Это как раз понятно: от хорошей жизни плохую не ищут.
Он помолчал, тяжело вздохнул и признался:
— У меня была лавка в городе.
Ничего себе новость! Владел личным выходом к Потоку и оказался в управе? Вот где настоящие чудеса! А вы говорите «магия»...
— Что значит «была»?
— То и значит, — нахохлился Галчонок. — Отобрали.
— Разве такое возможно? Ведь лавки передаются наследникам только одного рода.
— Если наследники признаются достойными.
Вот как? Интересное известие. Значит, помимо правил жизни ортисов, установленных властью императора, имеется ещё и свод законов, действующий среди магов?
— Чушь.
— Если бы... Когда принимаешь наследство, должен доказать свои права. Отец умер почти два года назад, ещё до моего совершеннолетия, и лавкой управлял мой двоюродный дядя. Заодно и меня учил... А месяц назад, когда мне исполнился двадцать один год, устроили экзамен. Который я не выдержал.
— Что-то сложное надо было сделать?
— Провести показательное извлечение. И ещё мелочи всякие, до кучи.
Чтобы маг да не совладал с Потоком? Не поверю.
— У тебя не получилось извлечение?
— Получилось, — признал Галчонок. — Но втрое хуже, чем полагалось для новичка.
Вообще, занятно: маги не просто дерутся за места, пригодные для создания ортисов, но ещё и постоянно наблюдают за уже освоенными с целью... Захвата у противников послабее. А я-то думал, магические лавки неприкосновенны и переходят от отца к сыну.
— И?
— И меня признали недостойным.
— А что сказал дядя?
— Дядя? — Он на мгновение задумался. — Пожалел, конечно. Предлагал остаться.
— Постой! «Предлагал»? Значит, лавка перешла к нему?
— Ну да. Как к ближайшему родственнику, подтвердившему притязания.
— А ты? Ушёл?
Галчонок брезгливо сморщился:
— Прислуживать деревенскому знахарю в доме, построенном родным дедом? Лучше управа!
— Но ведь и здесь предстоят экзамены. Рассчитываешь справиться?
Взгляд, тоскливо перескочивший со стола на желтовато-белые костяшки стиснутых кулаков:
— Справлюсь. И потом... Ты же сам сказал: у меня получается!
Позволяю себе улыбнуться:
— И верно. Получается. Очень даже недурно.
— Вот! — Он примерился и одним глотком осушил остатки медовухи. — А раз получается, то меня надо слушаться и отправляться спать!
— Уже иду. Кстати... Ты потому и ночевал в лазарете?
Галчонок пожал плечами:
— А куда мне было идти? Дома-то нет. Хорошо хоть, отсюда не гонят.
— Но совсем необязательно было спать на стуле. Или я ошибаюсь? Зачем ты дежурил ночью у моей постели?
Смущённо потирает левое ухо.
— Да так... Хотел кое-кого словить.
— И кого же?
— Да надзорных этих. Ты же сам сказал, что они могут вернуться, вот я и решил: застану их ещё раз в лазарете без разрешения, и тогда уж точно смогу прижать!
Надо же... Впрочем, настырность молодого мага спасла мне жизнь. Точно так же несколькими часами ранее поступило его мастерство. А за двойную услугу грех не заплатить сторицей. Осталось только собрать нужную сумму.
Говоришь, втрое хуже справился с экзаменом, чем полагалось? Что-то тут нечисто, парень. По умению обращаться с Потоком ты находишься по меньшей мере на третьей ступени ранга Творящего, и неудача на экзамене не просто кажется странной, а вопиет, требуя справедливости. И её вопли успешно сливаются в хор с голосами моих собственных проблем.
Мерное металлическое шуршание. Плохо причёсанная шерстяная нитка в сухих, морщинистых, но всё ещё уверенных пальцах. Тёплый платок на полных покатых плечах. Кудрявый пух невесомых седых волос и умиротворённый взгляд серых, как пепел, глаз, лишь на мгновение оторвавшийся от вязания, когда я вошёл в гостевую комнату после вежливого стука и оживлённого: «Заходите, заходите, юноша, не подпирайте дверь!».
Когда Галчонок после утренней перевязки сказал, что меня желает допросить вьер Плеча дознания, в мыслях начали роиться какие угодно образы, но только не пожилой женщины, больше всего на свете похожей на добрую и заботливую бабушку. Поэтому, шагнув через порог и увидев, чьи атаки мне предстоит отражать, я удивился. Но, пожалуй, меньше, чем должен был, и это не укрылось от женщины, споро вывязывавшей пятью спицами разноцветный носок, судя по размеру, предназначавшийся ребёнку. Наверное, одному из внуков. Потом мне стала заметна почерневшая от времени бляха, покоящаяся между затейливыми швами платья на некогда пышной, а теперь тяжело повисшей груди, и удивление окончательно признало своё поражение.
Так вот, заметив моё спокойное поведение, вьер усмехнулась петлям, нанизанным на спицы, и пригласила:
— Присаживайтесь, юноша! В ногах правды как век назад не было, так и сейчас не прибавилось.