— Вы хотите сказать, что заключаете со мной пари?
— Да, вроде того.
— А кто будет решать, слишком ли вы все усложнили или сколько часов на самом деле должна была занять работа?
— Вы.
— Ничего себе! Что ж, решено. А вы — молодчина, Стефани. Вы верите в себя. Мне это нравится.
— Мне тоже, — сказал Стерн. Он пожал Сабрине руку. — Жду не дождусь, когда мы начнем вместе работать.
Она возвращалась на машине домой, чувствуя головокружение от переполнявшего ее восторга. О, Гарт, как мне хочется поскорее тебе обо всем рассказать… Вся ее жизнь теперь сводилась к этому: к тому, что в конце на редкость удачного дня, впрочем, неважно — любого дня, больше всего на свете ей хотелось поделиться всем с мужем. Я всегда буду испытывать потребность в этом: в том, чтобы рассказать тебе все как есть, чтобы все у нас было общее, а не только мое.
Она лелеяла свое волнение, подъезжая на машине к дому и ставя ее на подъездной аллее, но не успела затормозить, как увидела рыдающую Пенни, которая бегом неслась к ней. Ах, только не сейчас. Попозже, но только не сейчас; мне так хочется сейчас побыть вдвоем с Гартом, чтобы ощутить, как я счастлива… Но тут она увидела, что его машины в гараже нет, и в ту самую минуту, когда она приоткрыла дверцу, Пенни бросилась ей в объятия. Она заставила себя умерить обуревавшее ее радостное возбуждение и, опустившись на колени прямо на аллею, привлекла Пенни к себе.
— Тише, тише, Пенни, радость моя. Что бы ни случилось, сейчас мы во всем разберемся.
Постепенно плечи Пенни перестали вздрагивать от рыданий, а дыхание стало ровнее.
— Пойдем в дом, — сказала Сабрина. — А то мы с тобой замерзнем прямо здесь на аллее, и папе придется вырубать нас из льда. Я бы с удовольствием выпила чаю. А ты не хотела бы попить горячего шоколада?
Пенни кивнула.
— Она хотела, чтобы я пила чай.
— Ты имеешь в виду миссис Тиркелл? Ну, она же здесь всего несколько дней, и, наверное, ей никто еще не говорил, что лучшее, что может поддержать тебя в трудную минуту, — это горячий шоколад. Пойдем, любовь моя, и потом мы с тобой обо всем поговорим.
Сабрина приготовила горячий шоколад, пока миссис Тиркелл заваривала свежий чай. Потом Пенни и Сабрина принесли свои кружки в гостиную и, поджав ноги, забрались на один из мягких диванов, рядом с эркером. Поднялся ветер, ветки деревьев стучали по стенам дома, тучи повисли над самой землей.
— Неужели в марте в Чикаго еще не приходит весна? — пробормотала Сабрина. — Что ж, мне следовало давно к этому привыкнуть, в Лондоне ведь то же самое.
— Что? — переспросила Пенни.
— Ничего особенного, моя хорошая. А теперь расскажи мне, что случилось.
Но у Пенни ни с того ни с сего словно язык отнялся, она только сидела и сжимала кружку. Забившись в самый угол дивана, она залилась румянцем, а потом снова расплакалась.
— Пенни! — резко сказала Сабрина. — Я ничем не смогу помочь тебе, если ты не скажешь, в чем дело. В школе что-нибудь не так? Или… — Она посмотрела на обмякшую Пенни и вспомнила о вчерашнем ужине. Кажется, если никто не стал бы с тобой разговаривать, можно было смотреть на рыбок, и они не дали бы тебе скучать. — Ты что, поссорилась с друзьями?
— Они мне не друзья! Я им не нужна!
— Тогда почему ты мне ничего не рассказываешь?
— Не могу. Просто они… ну, знаешь, они собираются, общаются, смотрят на тебя… ну, знаешь… так, будто говорят о тебе, а потом смеются, но ты не знаешь, ни почему они смеются, ни что говорят…
— Где, Пенни?
— Ну, везде, но в основном на игровой площадке, на переменах. Они держатся все вместе, знаешь, всем скопом, и девчонки, и ребята, курят, ну, знаешь, крутят эти сигареты, с травкой, а потом говорят о том о сем… что, мол, после школы собираются пойти домой к одному из ребят, спрашивают, пойду я или нет, а я не могу, ну, хочу пойти, но боюсь, вот я и говорю, что мне нужно пойти вместе с тобой по магазинам, либо еще что-нибудь, а девчонки считают, что я совсем ребенок, и говорят, что не будут со мной дружить, ну и…
Не давая воли гневу, Сабрина тихо спросила:
— Ну и что? Что сегодня случилось, Пенни?
По виду Пенни чувствовалось, что слова даются ей непросто, но вдруг ее словно прорвало.
— Грег, это один из парней, дал мне свою сигарету, он почти уже всю ее выкурил — осталось совсем чуть-чуть, и я взяла, потому что… ну, знаешь… я не хотела, чтобы они надо мной смеялись, но не могла сунуть ее в рот, она так плохо пахла и была такой влажной, словом, не могла, тогда он забрал ее обратно, и выругался: «б…», — извини, мама, но он прямо так и сказал, а потом взял и толкнул меня в грудь так, что я отлетела к забору, затем прижал меня к себе и стал лапать… знаешь, вот здесь, и сказал, что меня еще учить и учить, и назвал клушей, тогда все стали меня так обзывать, а потом начали смеяться и показывать пальцем, я бросилась бежать, но Грег схватил меня, сунул руку вот сюда и говорит, как у меня там все плоско, а потом он… ну, взял и толкнул меня к Уолли, а Уолли толкнул к Кэлу, и пошло-поехало, словно я — футбольный мяч или еще что. У меня стала кружиться голова, я заплакала, потом девчонки сказали им, чтобы оставили меня в покое, и я убежала.
Сабрина баюкала ее, обуянная такой яростью, что она была не в силах вымолвить ни слова. Она целовала Пенни в лоб, в ее закрытые, мокрые от слез глаза, и качала ее, словно маленькую.
— Потом я пошла в туалет и умылась, я не знала, что еще делать, мне было так жарко, мама, но в то же время так холодно, что зуб на зуб не попадал, а потом на уроке математики миссис Торн еще спросила, не заболела ли я, я ответила, что нет, а на уроке истории мисс Дэли сказала, что у меня больной вид, но я ответила, что все в порядке, а потом, когда я пришла домой, тебя не было, и миссис Тиркелл сказала, чтобы я съела печенье и выпила чаю, но мне нужна была ты.
Сабрина обнимала ее, нежно покачивая. Она сидела ни жива ни мертва от гнева и страха. Чем мы можем ей помочь, спрашивала она себя, как можем защитить ее? Каждый день она выходит из дому, прощаясь с теми, кто ее любит и пытается сделать так, чтобы она была во всем довольна собой, и она вступает в иной мир, который так огромен и жесток, а ведь нас только двое, Гарт и я, и только мы и пытаемся защитить ее. Как можно это сделать?
Пенни перестала плакать и теперь сидела, икая. Сабрина откинула ее тяжелые черные волосы со лба и словно впервые увидела, какая она красивая: классически правильной, овальной формы лицо, глубоко посаженные синие глаза, выдающиеся скулы, копна черных вьющихся волос. Тело у нее было мускулистое, сильное, она прекрасно плавала, из нее вышла бы отличная теннисистка, но теперь Сабрина видела перед собой только хрупкого ребенка, нуждавшегося в защите.
— Пенни, а ты хочешь дружить с этими девочками?
— Само собой. То есть, все же хотят.
— Почему?
— Потому что они самые лучшие. — Пенни с серьезным видом посмотрела на нее. — Они больше всех обо всем знают, и потом они такие взрослые, сами решают, кто первой встает в очередь за обедом, кто первым заходит в школу, когда начинается дождь… знаешь, все эти вещи. Если ты — их подруга, то всегда получаешь самое лучшее и веселишься больше всех, потому что они веселятся больше остальных.
— А оценки у них тоже самые лучшие?
— Нет, но это же не… То есть, у меня хорошие оценки, но я не пользуюсь таким успехом, как они.
— Но, судя по тому, что они говорят, они не очень приветливы.
Последовала пауза.
— Они приветливы, если ты им нравишься.
— Что ж, это каждому по силам. Труднее быть приветливой с людьми, которые тебе не очень нравятся. Я, например, восхищаюсь людьми, которые это умеют, и хочу дружить с ними.
Вздохнув, Пенни промолчала.
— Сколько всего мальчиков и девочек, о которых мы с тобой говорим?
Закрыв глаза, Пенни посчитала.
— Шесть мальчиков и пять девочек.
— Не много. А остальные, те, кто учится в вашем классе? Ты не хочешь подружиться с ними?
— С ними не очень… интересно.
— А как же Барбара Гудмен? Пару месяцев назад вы с ней были лучшими подругами.
— Мы с ней, в общем, по-прежнему дружим. Она, в общем, иной раз тоже… крутится вокруг них, а потом возьмет и скажет, что хочет быть со мной… вообще-то, меня это сбивает с толку. По-моему, она просто не знает, чего хочет.
— А ты с ней об этом говорила?
Пенни покачала головой.
— Ну, как я могу ей сказать, что хочу, чтобы я ей нравилась больше, чем они, если мне самой… в общем… хочется, чтобы они мне нравились больше, чем она?
— Мне кажется, ни ты, ни она толком не знаете, чего хотите.
Пенни стала грызть ноготь.
— Ну ладно, давай поговорим о другом. — Сабрина немного отодвинулась, чтобы видеть лицо Пенни. — Они, я уверена, употребляют наркотики в школе и после школы, и добиваются от тебя того же, приглашая пойти с ними к кому-нибудь домой. Правильно?
— Вроде так. Я никогда никуда не ходила, но они говорят об этом.
— Они, наверное, и пьют?
— В основном пиво. По крайней мере сами так говорят. Иногда виски.
— А чем еще они занимаются после школы?
Воцарилось долгое молчание. Протянув руку за кружкой с горячим шоколадом, Пенни залпом осушила ее до дна.
— Они занимаются сексом.
У Сабрины вырвался судорожный вздох. Им же всего двенадцать лет, совсем еще дети. Что же случилось такого, из-за чего они так рано повзрослели, превратились в детей, у которых нет детства?
У них с Пенни был уже разговор на эту тему в октябре. В тот день Пенни вернулась из школы смущенная и испуганная из-за того, что ее однокашники могут подумать, будто она совсем еще ребенок, «потому, — сказала она тогда, — что в спортивной раздевалке они шушукаются, хихикают и говорят о… знаешь, о том, как трахаются… а я никогда этим не хочу заниматься! Никогда!»
Сабрина тогда сочла за лучшее пропустить мимо ушей слово, которое употребила Пенни. Это было не самым важным из того, о чем нужно было поговорить. «Все это придет к тебе, Пенни, — сказала она тогда. — Но не торопи события. Заниматься любовью и трахаться — это с