— Стану. Так же, как Леон — причина твоих страданий.
Лицо Жаклин окаменело, застыло, словно маска. И Стефани поняла, что, разговаривая с ней, та играла: оживленно беседовала о ней и о Леоне, словно они — персонажи на сцене, а она может анализировать их игру, помогать писать текст ролей, а сама все это время держаться в стороне, проявляя лишь снисходительный интерес.
Но это ей не удалось. Это становится проблемой только в том случае, если ты хочешь выйти замуж за кого-то другого и завести детей. Жаклин не смогла заставить себя назвать Леона по имени. Стефани видела, с каким достоинством она держится — выпрямив спину, и вскинув голову. Словно она разобьется, как хрупкий фарфор, если лицо задрожит и чувства вырвутся наружу. И в этой прямой спине, в поднятой голове чувствовалось такое гордое одиночество, что Стефани подумала: а как бы она вела себя, если бы Леон написал ей прощальное письмо и прислал цветы. И на глаза у нее навернулись слезы.
— Ах, не надо плакать, — сказала Жаклин. — Давай не будем плакать. Лучше мы… — В парадную дверь постучали. Жаклин со Стефани переглянулись: они обе мгновенно почувствовали, поняли, кто пришел. Какое-то мгновение это были просто две женщины, знающие какую-то общую тайну, это их объединяло. Но тут они очнулись. Жаклин вздохнула.
— Пойду открою ему. — Стефани встала вместе с ней, и вдвоем они направились в зал. Дверь распахнулась, и Леон увидел их обеих.
— Доброе утро, — церемонно поздоровалась Жаклин и отступила в сторону.
Войдя в тускло освещенный магазин, он остановился у столика, где на мольберте стояла одна из его небольших картин. Он бесстрастно поздоровался с обеими женщинами.
— Я подумал, — произнес он, обращаясь к Жаклин, — что ты, возможно, не прочла мое письмо.
Та слабо улыбнулась.
— Как хорошо ты меня знаешь, Леон.
Стефани поморщилась.
— Я скоро вернусь.
— Я хочу, чтобы ты осталась, — сказала Жаклин. — Ведь мы же все друзья, не правда ли? Да, конечно, Леон, ты угадал: я не читала твоего письма. Оставила до вечера.
Леон посмотрел на обеих женщин.
— Похоже, теперь читать его уже необязательно.
— Нет, обязательно. Я сохраню его как память. Это гораздо лучше чем разговор, который мог бы быть в субботу и от которого у меня бы не осталось ничего, кроме пустых звуков.
— Я звонил тебе в воскресенье.
— Служанка мне передала. Ты очень предупредителен. Ты хотел удостовериться, что я не вернулась домой рано и не собираюсь воскресным вечером просидеть одна, с этими цветами и письмом. Как это на тебя похоже, ты неизменно, на редкость внимателен и предупредителен… — Отойдя от Сабрины с Леоном на несколько шагов, она отвернулась и слегка оперлась на позолоченный письменный стол.
Стефани рванулась к ней, но Леон протянул руку и удержал ее. В следующую секунду Жаклин обернулась. Маска с лица исчезла. Стефани показалось, что вид у нее сейчас суровый и печальный. Заострившиеся черты лица были словно высечены из мрамора. Возможно, в глазах у нее стояли слезы, но из-за тусклого света было плохо видно: они забыли включить свет, когда открыли входную дверь. Она внимательно смотрела на Стефани и Леона, стоявших рядом и по-прежнему держащих друг друга за руки.
— Как прекрасно вы смотритесь вместе! И вдвоем каждый из вас еще красивее. В этом и состоит чудо любви… хотя, конечно, в этом-то и ее тайна. Это что-то совершенно особенное — открывать в себе и в другом все новые и новые тайны и наслаждаться этим.
Она легко коснулась их рук, словно обнимала и благословляла их.
— Мне приятно думать, что вы нашли друг друга, что судьба напомнила мне, что на каждом шагу нас всегда ожидают тайны и открытия. — Она поцеловала их в щеку. — Я люблю вас обоих. И желаю вам огромного счастья.
У Стефани вырвался вздох благодарности, она потянулась к Жаклин, желая обнять ее, но потом остановилась.
— Ничего, ничего, — сказала Жаклин. — Мы же любим друг друга, правда?
— Да. О, да! — Они обнялись. — Я в самом деле люблю тебя. Так замечательно мы говорили с тобой обо всем. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Хочу, чтобы у тебя было все, чего тебе хочется.
Жаклин грустно рассмеялась.
— Я тоже. Но мы ведь и впредь будем разговаривать, да? Так же часто, как прежде. Мне страшно не хватало бы таких разговоров.
— Да, — ответила Стефани, пытаясь скрыть сомнение. Она могла бы говорить с Жаклин о Максе, но о Леоне — никогда. Всегда есть в душе тайные места и потаенные уголки, мелькнула у нее мысль. Кого-то пускаем туда, а кого-то — нет; наша жизнь — паутина, сплетенная из тайн и обманов.
По телу у нее пробежала дрожь.
— Что с тобой? — спросила Жаклин, чувствуя, что Стефани дрожит, но не успела та ответить, как в дверь снова постучали, и они увидели, как кто-то заглядывает в магазин.
— Ах, черт! — раздраженно бросила Жаклин. — Десять часов. Отправляясь по магазинам, можно и не торопиться, так же как на званые обеды.
— Я включу свет, — сказала Стефани и, зайдя в подсобную комнату, защелкала выключателями.
— А я поеду работать, — добавил Леон, присоединившись к ней. — Как ты себя чувствуешь? Была минута, когда казалось, что ты потеряешь сознание.
— Сейчас — все в порядке. У меня и раньше так бывало. Но это проходит.
Они обнялись, поцеловались, и Стефани всем телом прижалась к нему, чувствуя себя продолжением его плоти, так же, как он — плотью от ее плоти.
— Я люблю тебя. Я так рада, что ты пришел.
Он коснулся губами ее глаз и уголков губ.
— Я восхищаюсь тобой, хочу тебя. Я хочу раствориться в тебе, все время быть рядом с тобой: сидеть за столом, бежать по лавандовым полям, ездить на велосипедах к истокам всех рек, где рождается жизнь, любовь… Господи, что это я разболтался, словно подгулявший рифмоплет. Любовь моя, нам с тобой надо еще о многом поговорить.
— Да. — Она была переполнена счастьем и боялась только, что не справится с обуревавшими ее чувствами. — Я тебе позвоню, хорошо? Правда, не знаю, когда смогу…
— Да, да, звони. В мастерскую или домой. В любое время. В полночь, на рассвете, в полдень — в любой день и час. Я жду тебя, думаю о тебе, желаю тебя и — рисую тебя. Звони. Я люблю тебя.
Стефани проводила его взглядом до выхода. Вот он остановился, что-то быстро сказал Жаклин, поцеловал ее в щеку и вышел. Стефани стояла так еще с минуту, прежде чем смогла взяться за работу. Она все еще слышала его голос, чувствовала прикосновение его рук, его взгляд.
— Сабрина, — окликнула ее Жаклин, и звук низкого голоса отозвался эхом в магазине. — Принеси, пожалуйста, кувшины «Тер д'Ом», которые мы получили сегодня утром.
Сабрина вдруг подумала о Максе, и ее восторг улетучился. Нужно ему обо всем рассказать, мелькнула у нее мысль. Сегодня же вечером. Что бы Жаклин ни говорила, я обязана сказать… сказать, что хочу уйти из его дома, оформить развод, получить свободу… делать все, что захочу. Любовь моя, нам с тобой надо еще о многом поговорить.
Взяв коробку с кувшинами, она понесла ее в зал. Там уже было несколько покупателей, потом пришли еще, и Стефани вернулась к мыслям о Максе, лишь когда выехала из Кавайона и стала подниматься на холм, на вершине которого стоял их небольшой уютный домик. Руки ее крепко сжимали руль, она повторяла про себя, что ему скажет.
Извини, Макс, ты вернул меня к жизни, но теперь я хочу жить своей жизнью.
Извини, Макс, ты мне нравишься и я тебе благодарна, но я полюбила…
Извини, Макс, но теперь мне лучше жить одной.
Извини, Макс, я не хочу причинять тебе боль, но я встретила другого и должна быть с…
Извини, Макс, но я больше не могу жить с тобой, потому что не люблю тебя и думаю, что ты от меня что-то скрываешь. Ты нечестен по отношению ко мне, мне кажется, ты даже не хочешь, чтобы я вспомнила, кто я на самом деле, вспомнила что-то из того, что было у меня в прошлом…
В этом все и дело, подумала она, заезжая в гараж. В этом и заключается причина, по которой она хочет уйти. Она выключила двигатель. Все это так, но она собралась уходить не поэтому. Она собралась уходить, чтобы быть с Леоном, проводить с ним и дни и ночи, любить его. Она не любила Макса и не доверяла ему. И так было с самого начала, когда она еще лежала в больнице. Но она осталась с ним, потому что так было безопасней. Она почувствовала прилив отчаяния. Я совсем не повзрослела, бегаю от одного к другому, ища пристанища. Так же, как раньше, когда бегала от отца в школу, к Гарту.
К Гарту. Она несколько раз повторила это имя про себя. Гарт, Гарт, Гарт. Стефани сосредоточилась, стараясь удержать его в памяти, ассоциировать с чем-то еще. Но тщетно, оно ни о чем ей не говорило. Гарт, Гарт, Гарт. В Кавайоне она такого имени не слышала. Необычное имя, ничего не скажешь. Может, это мой муж? А, может, я просто жила с ним. Кем он был? Кем была я сама?
— Черт! — крикнула она и стала бить кулаками по рулю. Она случайно задела клаксон, и в гараже раздались оглушительные звуки гудка. Дверь распахнулась, и к ней подбежала мадам Бессе.
— Мадам, мадам, что с вами? — Она открыла дверцу. — Вы так побледнели! Вам нездоровится, вы, наверное, ударились… Успокойтесь, давайте я вам помогу…
— Нет, нет, все в порядке.
— Нет, мадам, вы вся дрожите. Господи, что случилось? Пойдемте, опирайтесь на мою руку…
Стефани оперлась на широкую руку мадам Бессе и выбралась из машины. Когда она распрямилась, то увидела рядом Макса.
— Я сам отведу ее в дом, мадам Бессе. Пожалуйста, принесите нам выпить что-нибудь похолоднее. — Обняв Стефани за плечи, он повел ее в гостиную, где были зашторены окна и царила прохлада. — Садись. А теперь расскажи мне, что произошло.
— Макс, кто такой Гарт?
— Гарт? Понятия не имею.
— Я никогда о нем не говорила?
— Нет. А фамилия у него есть?
— Не знаю.
— Вот что, значит, произошло! Ты вспомнила чье-то имя?
— Да, причем так отчетливо… Я никогда его раньше не упоминала? Ты уверен?