Он внимательно посмотрел на камин, аккуратно вычищенный накануне лета.
— Я так им гордился.
Уловив нотки отчаяния в его голосе, Сабрина почувствовала жалость к нему.
— Он делал все, чтобы ты им гордился. Ты же не мог знать, что он пойдет на такое.
— Но он ведь лгал не только в своей работе! Он не только сфальсифицировал результаты своих научных исследований, он поставил под угрозу всю свою карьеру, да и мою тоже. Это навредило бы всем нам. Сколько вечеров он сидел у нас за столом, делал вид, что ему нравится, что его принимают как своего в нашей семье… здесь он еще раз солгал.
— Ему на самом деле это нравилось. — Сабрина подошла к мужу. — Он скучал по своей семье, ему нравилось проводить время в кругу нашей семьи, да и все мы ему тоже нравимся. Он обожает тебя, Гарт. Помнишь, как-то раз я говорила тебе об этом? Я наблюдала за ним, когда он смотрел на тебя, и, знаешь, он души в тебе не чает. Поэтому мне и не дает покоя вопрос… ты уверен, что он отдавал себе отчет, каковы последствия того, что он делает?
— Он ведь работал вместе с другими учеными. Он очень умен. Уверяю тебя, он все понимал.
— Может быть, когда ты будешь с ним разговаривать, стоит попробовать выяснить, о чем он думал, вместо того чтобы с ходу предъявлять ему обвинения. Возможно, он просто не все продумал. У меня в голове не укладывается, что он преднамеренно поставил твою карьеру под угрозу.
Гарт задумался.
— Не знаю. Возможно. Скорее всего, он знал, что делает, и жалел об этом, но пренебрег этими чувствами. Он испытывал давление со стороны семьи и правительства. Ладно, завтра утром все узнаем. — Он заключил ее в объятия. — Знаешь, единственное, что помогло мне успокоиться сегодня вечером, — это сознание того, что можно вернуться домой, к тебе. Ты помогаешь мне мыслить четко. Трудно все время убеждать себя, что в наших силах внести упорядоченность в ход событий: то одно, то другое не так. Но ты помогаешь мне достичь этого в любом случае, помогаешь мне в это поверить…
Как никто никогда не помогал мне в жизни. В голове пронеслась эта мысль, но он не смог выразить ее вслух. Гарт так и не смог сказать, что они со Стефани перестали понимать друг друга давно. Многие годы они жили рядом, но без взаимной опоры, без ощущения собственной значимости — такого необходимого чувства в этом постоянно меняющемся мире. Но с Сабриной у них все иначе.
— …и мне все время хочется благодарить тебя, — продолжал он, — говорить о том, что ты значишь для меня каждый день, каждый час…
— Но ведь и ты столько же значишь для меня. И всякий раз это ощущение кажется новым, изумительным, настолько удивительным, что меня переполняет благодарность, потому что я там, где и хочу быть, я с тобой и не хочу быть ни с кем другим, и я так счастлива от того, что люблю тебя…
Он прижался губами к ее губам, Сабрина обвила руками такие знакомые плечи мужа и всем телом прильнула к нему. Тело Гарта казалось ей давно знакомым, так же, как и комнаты, и освещенные окна этого дома. Сближаясь все больше с каждой неделей и каждым месяцем, они проникались все большей уверенностью, что их чувство принадлежит только им одним, что оно не имеет ничего общего с ощущением шаткости, которое бывает при обмане. Они поцеловались и застыли, заключив друг друга в объятия, без усилий слившись воедино, словно два пловца, плавно погрузившиеся в воду. Им казалось, что их тела невесомы, почти бесплотны. Они отчетливо сознавали собственную индивидуальность и это ощущение вызывало у них восторг и уверенность в собственных силах. Они чувствовали, что они разные, но тем большую радость они находили в мысли, что каждый из них нужен другому, как половинки чего-то целого.
— Пойдем наверх, — пробормотал Гарт, — а не то я возьму тебя прямо здесь, на ковре. Я хочу тебя весь вечер.
Сабрина рассмеялась.
— Весь вечер ты думал только об этом мошенничестве.
— Только отчасти. Все мои мысли были заняты тобой. И так всегда, что бы я ни делал. — Продолжая обнимать ее за талию, он повернулся и направился к лестнице, ведущей наверх.
— Подожди, надо выключить свет…
— Миссис Тиркелл выключит утром. Ты ведь хотела, чтобы я привык к тому, что меня балуют. И вот смотри, каким способным учеником я оказался.
Сабрина снова рассмеялась, и в ее смехе были нотки такой любви, наслаждения и восторга, что Гарт ощутил прилив вдохновения и удовлетворения. Если мужчина способен дать такое ощущение женщине, которую любит, значит, он способен на все что угодно.
Спальня была вся залита лунным светом, только по углам затаились тени. Разноцветное стеганое одеяло мягко переливалось приглушенными красками на белоснежном фоне кровати. Сабрина отбросила одеяло и они легли на прохладные простыни. В комнате тоже было прохладно. Словно впервые они принялись ласкать друг друга губами и руками, а потом Гарт овладел ею так легко и естественно, как будто они просто лежали и разговаривали. Их тела сплелись воедино, словно голоса в библиотеке. Но мы же на самом деле разговариваем, мелькнула у Сабрины мысль. Чтобы мы ни делали, где бы ни находились, мы все время разговариваем друг с другом. Но для полноты ощущения нужно, чтобы мы были вместе.
— Да, любовь моя, — улыбнувшись ей, сказал Гарт и прижался губами к ее губам.
Они не спали почти до рассвета, и эти часы, проведенные вместе, стали для Гарта лишним подтверждением того, как она ему нужна, причем не только тогда, когда происходит что-то ужасное, но и тогда, когда все в порядке. Он обнимал ее с жаром, сознавая, какой катастрофой было бы для него потерять ее, и по ее реакции видел, что и она неотступно думает о том же: может случиться нечто, что разлучит их. Болезнь, смерть, а может, какое-то непредвиденное событие или безумие. Ведь благодаря одному такому безумию их свела судьба меньше года назад. Теперь они словно запутались в странной паутине, случайность причудливо соединена с вероятностью. Их любовь и страсть разгорались все сильнее, по мере того как возрастало ощущение, что возможны всякие неожиданные перемены. Они вели себя все безрассуднее.
Наутро, шагая по территории университетского городка, Гарт вспоминал прошедшую бурную ночь и улыбку на устах Сабрины утром. От недосыпания в голове слегка шумело. Он был настолько ослеплен любовью, что казалось непостижимым: в мире существуют такие понятия, как обман, страх, столкновение непримиримых интересов. И подкуп конгрессменов, подумал он, имея в виду не предстоящую через несколько минут встречу с Лу Чжэнем, а их с Клаудией поездку в Вашингтон через две недели. Он думал об университете, о процедуре предоставления субсидий, о тех научно-исследовательских проектах, которые давали конкретную отдачу, и о тех, которые заходили в тупик, о студентах, которым нужно было уделять время и которые вправе были рассчитывать на максимум того, что он мог им дать. Все это было составной частью мира, в котором жили они с Сабриной. Но ничто, торжественно произнес он про себя, словно давая обет, никакие проблемы или сиюминутные соображения не должны вставать между ними. Они будут бережно относится друг к другу и не допустят, чтобы что-нибудь встало между ними.
Он заранее позвонил Лу и попросил, чтобы тот зашел к нему в десять часов. Взбежав по лестнице, он увидел своего аспиранта, который стоял у входа в кабинет.
— Доброе утро, профессор. — Широко улыбнувшись, Лу протянул руку. — Может быть, обсудим сопроводительное письмо в «Сайенс» с известием о сделанном мной открытии? Я написал его вчера вечером и теперь хочу обязательно показать вам. Тогда они наверняка поместят его в следующем номере, а потом опубликуют и саму работу. Как вы и говорили, много времени это, конечно, не займет: работы, в которых речь идет о крупных открытиях, публикуют быстро. Итак… — Он вынул из портфеля лист бумаги, — … вот письмо. Мне кажется, в нем есть все, что нужно. Как вы думаете?
— Может быть, и не все. — Гарт открыл ключом дверь в кабинет, распахнул ее, и, не закрывая, сел за письменный стол.
Взяв стул, Лу поставил его у края письменного стола, уселся в своей любимой позе — наклонившись вперед. Держа письмо в руке, он продолжал улыбаться.
— А что я упустил?
— Ты не объяснил, как другим ученым повторить проведенный тобой эксперимент.
Глаза Лу расширились от удивления.
— Повторить? Конечно, но ведь… — Но Гарт продолжал не отрываясь смотреть на Лу, и тот запнулся, а улыбка у него на лице мало-помалу исчезла.
Открыв ключом верхний ящик стола, Гарт достал переплетенный экземпляр работы Лу. Подойдя к холодильнику в углу кабинета, он вынул и поставил на стол пробирки с пробами крови, и, наконец, выдвинув ящик, где хранилась картотека, достал компьютерную распечатку анализов. Все это он аккуратно разложил на столе. Лу не сводил взгляда с пальцев Гарта, пока тот разглаживал бумаги.
— Я не буду отсылать твою работу и сопроводительное письмо в редакцию «Сайенс». Уверен, ты знаешь, почему.
— Нет. Ничего не понимаю. Вы же поставили свою подпись под моей работой и сказали, что отошлете ее в понедельник.
— Я сказал также, что еще раз проверю ее за выходные. Вчера вечером я ее перечитал, и кое-что, в частности, гипотеза относительно единственного гена, меня в ней смутило. Ты знаешь, мы несколько раз обсуждали этот вопрос, хотя я не стал досконально проверять твои выводы, поскольку был занят другими делами.
— Но ген-то на самом деле один-единственный! Если вы читали мою работу, то должны помнить, что я это доказал!
Было видно, что Лу сбит с толку, расстроен и говорит совершенно искренне, и на какие-то доли секунды Гарт засомневался, не ошибся ли он: может быть, он взял анализ крови не у тех мышей, у которых нужно было, может быть, анализатор крови вышел из строя, может быть, Билл Фарвер допустил ошибку…
Нет, это невозможно — совпадение стольких случайностей, — этого просто быть не может. Лу Чжэнь — незаурядный актер, это он тоже знал.
— Вчера вечером я взял пробы крови у мышей, которых ты использовал в экспериментах. Вот распечатка, взятая с анализатора крови. Ты сам понимаешь, что она означает. Вероятно, в твоем досье таких распечаток множество. Или, может, когда они стали показывать, что твои мыши здоровы, ты просто взял и уничтожил их? — Воцарилось молчание. — Может, все-таки посмотришь? — Он протянул Лу длинный рулон бумаги.