— Но все говорили, что у меня шок. Бедняжка Стефани Андерсен, у нее шок, она сама не своя от горя и не понимает, что говорит. Так оно, наверное, и было. У меня сдали нервы, и иной раз я сама не знала, кто я — Сабрина или Стефани. Такой Гарт и увез меня с похорон домой.
Стефани мысленно представила Сабрину на коленях у могилы. Она словно услышала ее крик: «Это не Сабрина! Это не Сабрина погибла!», шепот собравшихся на похоронах людей, увидела Гарта, уводящего Сабрину в сторону. И все же Сабрина что-то упустила.
— Но раньше, еще до похорон, почему ты решила, что в гробу лежала я?
— Не знаю. В зале было темно, у меня все плыло перед глазами… но та женщина в самом деле была похожа на тебя. Я помню, как там было темно… горело всего несколько свечей… все было словно в тумане, потому что я все время плакала и плакала… но, вообще-то… я точно не знаю. Может быть, мы это выясним когда-нибудь… — Она умолкла. — Продолжать дальше?
— Да.
Она рассказала Стефани обо всем, что произошло за этот год: как она помогла Гарту утрясти скандал, чуть не стоивший ему работы: некоторые университетские преподаватели, склоняли студенток к сожительству, обещая им за это, завышенные отметки; как она получила предложение по работе от одной компании в штате Коннектикут, и они вместе с ним ездили туда; как в ней росла любовь к Гарту и к детям; как дети полюбили ее. И вот, наконец, дошла очередь до телефонного звонка Габриэль… я знаю, что говорю: я видела либо тебя, либо ее. Либо само привидение… и о своей поездке, сначала в Авиньон, а потом в Кавайон.
Когда она закончила свой рассказ, уже светало: небо над Везле окрасилось в жемчужно-серые тона, потом озарилось слабым светом. Бугенвилии заблестели розовато-золотистыми красками восходящего солнца. Наверху хлопнула дверь, послышались шаги, потом хлопнула еще одна дверь.
Стефани вздохнула.
— Поэтому ты стала меня искать и приехала сюда? Не нужно было этого делать. Ты могла бы вернуться обратно — к Гарту, Пенни и Клиффу. Ведь я могла бы так никогда и не вспомнить, кто я на самом деле.
— Ты сама не понимаешь, что говоришь. Ты же знаешь, зачем я приехала. Мне нужно было тебя найти, ведь мы с тобой — две части одного целого.
— Да. — Стефани слабо улыбнулась. — Спасибо. Как странно звучат такие слова. Спасибо, что ты нашла меня, вернула мне прошлое. Спасибо, что любишь меня.
Но что дальше? Согласишься ли ты оставить мою семью? Уступишь ли мне место или будешь бороться? Ведь это моя семья, мой дом, мои…
Они продолжали сидеть, молча, уставившись перед собой невидящим взором, и одновременно обернулись, когда в комнату вошел Леон. Он остановился как вкопанный, вновь поразившись тому, насколько они похожи — чертами лица, позой, даже тем, как они сидят, подавленно втянув головы в плечи.
— Я поеду в мастерскую, — непринужденным тоном сказал он, словно сегодня выдалось самое что ни на есть обычное утро и к ним домой заглянула привычная гостья. — Я буду там весь день, если надумаете меня навестить.
Стефани попыталась сосредоточиться на мыслях о нем. Ничто из рассказа Сабрины не имело отношения ни к Сабрине Лакост и ее жизни во Франции, ни к Леону Дюма, которого она любит и с которым собирается соединить свою жизнь. При мысли о двух своих жизнях, в каждой из которых не за что было ухватиться, она ощутила легкую тошноту. Как же мне удастся сложить эти жизни воедино?
— Приезжайте в час, вместе поедем обедать. — Он видел обескураженное выражение ее лица, и ему хотелось обнять и утешить ее. Но в то же время он чувствовал, как в нем нарастает гаев: она все больше замыкается в себе, не подпускает его, его любимая Сабрина, которая… Нет, черт, я никак не могу запомнить Стефани, Стефани, Стефани. Ему хотелось потребовать у нее объяснений, но он понимал, что она сама должна рассказать, кто она, кем была раньше, нужна ли ей помощь, чтобы сложить теперь обе жизни в одно целое. Он не мог принуждать ее. — Значит, в час, — повторил он. — Поедем обедать в «Мелани».
Мельком бросив взгляд на застывшее лицо Стефани, Сабрина ответила:
— С удовольствием. И еще мне бы очень хотелось посмотреть вашу мастерскую.
Пройдя через всю комнату, Леон подошел к Стефани и поцеловал ее.
— Я люблю тебя. — Он кивнул Сабрине. — Увидимся в час.
Они снова остались одни.
— Может быть, ты слишком устала и продолжать пока не стоит? — спросила Сабрина. — Может быть, немного обождем?
— Нет, я не хочу ждать. Я хочу, чтобы ты знала, что со мной было…
Они сварили кофе, потом Стефани разогрела рогалики в духовке и взяла блюдо со спелыми грушами.
— Давай посидим в садике. Мне там нравится.
Они сели за столик, где Стефани и Леон любили ужинать… Казалось, с тех пор прошла вечность, мелькнула у нее мысль. Солнце взошло и поднималось все выше над крышами домов с противоположной стороны улицы, согревая старинную каменную стену, крашеную деревянную калитку и грубые плиты, которыми был вымощен двор. Из листвы каштана у них над головами слышался посвист поползня; в небе носились сойки. С улицы доносились то лязг железных ставней — это торговцы открывали свои магазины, то смех детей, стайками бежавших по холму в школу, то обрывки немецких, испанских, английских, французских, итальянских, шведских фраз. Это группы туристов совершали с утра паломничество к базилике, что высилась на самой вершине Холма.
— Как здесь красиво! — сказала Сабрина. — Неудивительно, что вы выбрали это место.
— Выбрали потому, что у Леона живет здесь друг. Он нашел нам этот дом и мастерскую. У нас еще не было времени хорошенько осмотреться.
— Почему?
— Подожди, это потом. Сначала я тебе все о себе расскажу. Впрочем, я еще не во всем разобралась, мы еще столько всего не знаем. Но…
И она продолжила свой рассказ с того момента, как очнулась, лежа в больнице, и увидела лицо Макса. Она закончила его тем днем, когда они с Леоном уехали из Кавайона. Сабрина слушала и диву давалась: они были в разлуке целый год, жили в странах с разной культурой, говорили на разных языках, но, несмотря на это, обе поработали в антикварных магазинах, обзавелись новыми друзьями, глубоко полюбили, обе были в опасности, столкнувшись с вооруженным человеком и ощутив свою беспомощность.
Когда Стефани умолкла, она поежилась.
— Ужасно, ужасно. Подумать только, сколько тебе пришлось пережить…
— Максу пришлось пережить еще больше, — чуть ли не холодно сказала Стефани, и Сабрина слегка отпрянула.
— Ты что, оплакиваешь его?
— Он был добр ко мне и…
— Он солгал тебе, сказав, что ты — его жена, скрыл от тебя прошлое… или по крайней мере то, что считал твоим прошлым…
— Я не намерена это прощать. Но он заботился обо мне, был добр ко мне и умер ужасной смертью.
— И чуть было не увез тебя с собой.
— Он спас мне жизнь!
— Сначала ответь, каким образом ты там оказалась? Он же спасался бегством, Стефани, скрывался… Чаще всего женщины предпочитают не связывать свою жизнь с мужчинами, за которыми охотятся. Что он замышлял? Может быть, очередную аферу вроде той, с «Уэстбридж». А ведь он мог бы заняться и чем-то законным.
— «Уэстбридж»? Это что, компания Макса? А чем она занимается?
— Ах, ты не знаешь? Хотя, конечно, откуда тебе было знать? Эта история выплыла наружу в декабре прошлого года. Компания занималась контрабандным вывозом антиквариата из стран третьего мира. У них были клиенты, готовые заплатить миллионы долларов за какую-нибудь вазу, надгробие или фрагмент мозаичного пола… Но кроме этого, они подделывали редкие фарфоровые изделия, для них это было чуть ли не хобби. Если Макс занимался тем же самым в Марселе… а, кстати, чем он там занимался?
Стефани заколебалась, охваченная странным чувством: она не хотела выдавать Макса после его смерти, даже Сабрине. Но им нужно об этом поговорить. Слишком многое связано с Максом — как в Лондоне, так, возможно, и в Марселе.
— Он занимался изготовлением фальшивых денег и продавал их по всему миру.
— Господи, он неисправим, правда? Наверное, он контрабандным путем ввозил их в те страны, где они были нужны. Как же иначе?
— Да.
— Как называется его компания?
— «Лакост и сын».
— У него не было сыновей.
— Ему нравилось, как это звучит. Наверное, ему казалось, что название любой компании, в которой заправляют отец и сын, звучит солидно.
— А кто на него работал?
— Ах, у него были люди во многих странах. Здесь я никого из них не знаю, за исключением Эндрю. Эндрю Фрик. Гравер. Художник, как называл его Макс. Настоящий гений.
— А где он? Нам надо с ним поговорить.
— Не знаю. Он исчез.
— Ты что, звонила ему, ходила к нему домой?
— Робер пытался потом разыскать его, но того и след простыл. Телефон в офисе «Лакост и сын» отключили, ни в самом офисе, ни на складе ничего не осталось. Робер позвонил в полицию, но и они ничего не нашли. Даже клочка бумаги.
— Это Фрик позаботился о том, чтобы там все было чисто?
— Или еще кто-нибудь. Я же не знаю, сколько людей работало здесь на Макса.
— Ты там никогда не была?
— Нет. Макс говорил, что мне все это покажется скучным. К тому же после того, как я встретила Леона…
— Ты хотела оставаться дома, когда Макс уезжал в Марсель.
Стефани кивнула. Их глаза встретились.
— Мы с ним никогда не понимали друг друга. Я пыталась его понять, потому что знала, что он любит меня, и была благодарна за все, что он для меня делал, но так и не смогла смириться с тем, что замужем за ним.
— Потому что так оно и было на самом деле. Даже Максу Стювезану не удалось тебя одурачить.
Эта безобидная шутка в адрес Макса, уверенного в своей способности всех убеждать, заставила их улыбнуться. Сабрине пришло в голову, что в это мгновение они с сестрой вели себя так, как и привыкли — вместе и сообща решали, что делать, как бывало не раз, пока они росли, полагаясь друг на друга и ища взаимного дружеского участия, любви и понимания.