– А пахнет как настоящий…
– Так вам налить?
– Конечно, наливайте, – поспешно сказал он. – Уж лучше имитация, чем совсем ничего.
Натали протянула ему большую, грубо сработанную кружку. И Фред немедленно погрузил в нее нос, с наслаждением вдыхая аромат суррогатного кофе. Человек опытный, успевший распробовать вкус большой власти, Фред Вельянов понимал, что вряд ли под этим удивительным небом царит мир и покой. Не зря же Натали упомянула о двуногих хищниках. И потом – эти краснокожие, кочующие отдельно от Племени… Утрата последних признаков цивилизованности…
Мелкими глотками цедя «кофе», Корсиканец чувствовал, как умиротворенность в нем сменяется нетерпением. Ему хотелось как можно скорее погрузиться в головокружительную смесь интриг и конфликтов. И – чем Фортуна не шутит – вновь, как когда-то под Чертовым Коромыслом, оказаться на зыбкой вершине власти.
Фреду захотелось что-нибудь сделать, пусть глупое, ненужное, лишь бы разрушить бессмысленное очарование этого вечера. И он протянул длинную обезьянью лапу, обхватил за плечо и притянул к себе единственную женщину в становище шатунов. Фред думал, что Натали возмутится, оттолкнет его. Поднимется шум. Кто-нибудь из этих краснокожих парней обязательно заступится. Начнется драка. А уж в драке он, Фред, отведет душу. Но женщина не отстранилась. Напротив, она как-то сразу доверчиво прислонилась к широкому плечу Фреда, не поднимая глаз, уткнувшись в свою кружку.
– Это все ураган, – негромко сказала Натали. – Распугал птиц и зверье. Потому так тихо. Редкая ночь.
Фред только кивнул. Поведение Натали не укладывалось в шаблон. Ни на Земле, ни даже под Чертовым Коромыслом он не пользовался успехом у женщин. Конечно, когда он был Корсиканцем, проблем с бабами не возникало, но это было обаяние власти, а вовсе не его личное, мужское обаяние. Фред понимал это и не переоценивал свои возможности. Тем более – здесь, рядом с этими подтянутыми, мускулистыми индейскими мачо.
Он убрал руку с плеча Натали. Поднялся. Она посмотрела на него снизу вверх. Скажи Натали хоть слово, и Фред взял бы ее за руку и увел бы в грот. Но она промолчала.
– Пойду-ка я спать, – пробормотал он и, не оглядываясь, побрел к занавешенному шкурой гроту.
6
Пироги медленно шли против течения. Грести было трудно – гребцы не могли подбадривать себя ритмичным пением. Военная экспедиция требовала скрытности. На флагманской пироге, которая была немного меньше той, что вождь пожертвовал для последнего путешествия Вельвы Говорящей с Луной, находился сам Ален Холодное Солнце. На нем был прочный панцирь из шкуры муравьеда, голову покрывал шлем из кожи каймана, украшенный перьями лысых страусов и самих зубоклювых. Вождь опирался на копье с иззубренным железным наконечником, на поясе у него поблескивал револьвер, некогда изготовленный руками самого Тома Два Ворона, а в патронташе хватало патронов.
Выше по течению великая река Колорадо стала шире. Теперь с ее стрежня берега почти не просматривались. То и дело с прибрежных отмелей срывались стаи кайманов и мчались пирогам наперерез. От самых нахальных тварей гребцы отбивались веслами. Кайманы не настаивали. У них был гон, и они кидались на все, что движется, но, получая отпор, быстро теряли интерес к объекту влечения. К местам водопоя приходили стада косуль – робких травоядных животных с зачатками копыт на тонких пальчиках. За косулями следовали койоты и лысые страусы. Дозорные на пирогах внимательно всматривались в берега – не мелькнут ли среди охряных трав перьевые хохолки разведчиков зубоклювых.
Воины сменяли друг друга на веслах. Гребцов прикрывали широкими щитами, сплетенными из стеблей железных трав и обшитыми гребнистыми шкурами кайманов. Все знали, что, несмотря на бдительность дозорных, бандитам ничего не стоит незаметно подкрасться в прибрежных зарослях и обстрелять пироги из луков. Наконечники их стрел, смазанные ядом перекати-змей, унесли жизни многих воинов Племени. И хотя индейцы тоже научились использовать этот яд, они все же уступали зубоклювым в меткости и скорострельности. Но проходил час, другой, а поводов для тревоги дозорные не находили.
Колорадо все шире разливалась по равнине. На горизонте уже замаячили Дальние Гнездовья – издали они напоминали скопление громадных грибов-сморчков. Конические «шляпки», испещренные продолговатыми ячейками-гнездами, громоздились на много миль окрест. Ален Холодное Солнце вспомнил, что учительница Натали называла Гнездовья городами зубоклювых. Вождь в это не верил. В детстве, вместе с отцом-коммивояжером, он побывал и в Спринг-Вэлли, и в Спарксе, и в Винчестере и хорошо представлял, что такое город. Гнездовья для Алена были чем-то вроде причудливых скал, на которых могли ютиться разве что птицы да такие свирепые бандиты, как зубоклювые.
Солнце достигло зенита, когда вождь отдал приказ высаживаться на берег. И хотя река несла свои воды через Гнездовья, надежнее было подобраться к ним по суше. Привязав пироги к трепещущим от негодования ветвям пугливой ивы, воины взяли оружие и выбрались на сухое место. Полдень самое подходящее время для нападения. Зубоклювые не любили яркого солнца, делаясь в его палящих лучах вялыми и безынициативными. При низком солнце они оживлялись. И только в сумерках становились по-настоящему опасны.
Тем не менее воины Племени старались передвигаться незаметно.
«Сморчки» заслонили юго-западный горизонт. Воины время от времени замирали на полусогнутых, с недоверием и тайным страхом вглядываясь в серо-коричневые «шляпки», словно изъеденные оспой. Ведь в каждой «оспинке» мог засесть враг с отравленными стрелами, дротиками и бумерангами наготове. Перед Гнездовьями прерии были изрыты бороздами разной глубины, похожими на траншеи рубежа обороны. Борозды то расходились веером, то пересекались по углам всех степеней остроты. При желании, в них можно было спрятать целую армию, но Ален Холодное Солнце по опыту прежних набегов знал, что зубоклювые пренебрегали такой возможностью. А вот воины Племени – не пренебрегали.
По бороздам местами можно было передвигаться в полный рост, что значительно ускорило дело. В радостном предвкушении предстоящей схватки индейцы подпрыгивали на бегу, знаками показывали друг другу, как вонзят они копья в тощие, оперенные тела ненавистных зубоклювых, как, проворачивая во внутренностях иззубренные наконечники, вывернут бандитам кишки, как устроят у вечерних костров настоящее пиршество. Ведь мясо зубоклювых мало отличается от мяса индейки. А то, что они пользуются орудиями для войны и охоты, подобно людям Племени, еще не значит, что к этим кудахтующим тварям следует относиться, как к равным. Много чести…
Изъязвленные «шляпки сморчков» заслонили солнце, нависая, подобно грозовой туче, над головами воинов. Возбуждение улеглось. Те, кто мчался впереди, умерили пыл. Они делали вид, что внимательно смотрят, куда ступить. Образовалась толчея. Ален Холодное Солнце тупым концом копья принялся подгонять нерадивых. Хотя ему самому было не по себе. Таких огромных гнезд люди Племени вблизи еще не видели. Может, права учительница, и зубоклювые когда-то были столь же изобретательны и умелы, как бледнолицые? А если так, то не скрывают ли Дальние Гнездовья какой-нибудь невообразимой для ума краснокожего ловушки?..
Эта мысль неприятно поразила вождя, и он негромким окликом привлек к себе внимание воинов. Все, как один, они повернулись к нему – потные лица, трепещущие ноздри, тревожные взгляды.
– Пол Утренний Сон, Лео Пятнистый Кугуар и Сэм Голодный Канюк – идут в передовой дозор. Остальные ждут здесь! – распорядился Ален Холодное Солнце.
Три молодых воина отдали свои копья товарищам и крадучись стали подбираться к ближайшему «сморчку». Вождь с тревогой смотрел им вслед, его не оставляло ощущение, что он совершает ошибку. Но разобраться в своих ощущения Ален Холодное Солнце не успел. Что-то мелькнуло в знойном мареве, затопившем борозду, вдоль которой пробирались разведчики, и самый младший из них, Пол Утренний Сон, беззвучно повалился, схватившись за горло. Двое других подхватили его под мышки и поспешили вернуться.
Вождь уже все понял. Он приказал рассредоточиться и приготовиться к отражению атаки. В ответ раздался дикий свист, и подножие Гнездовья, изрытое бороздами, почернело от сотен оперенных тел. Зубоклювы, стремительно перебирая голенастыми ногами, легко перескакивали из одной борозды в другую, выпуская десятки стрел. Воины Племени, прикрываясь щитами, выстрелили в ответ. И довольно удачно. Ален Холодное Солнце с удовлетворением отметил, что несколько бандитов, прошитые насквозь, как индейки вертелами, покатились под ноги своим соратникам.
И все-таки зубоклювых бандитов было слишком много. Вождь осознал свою главную ошибку. Ведь он рассчитывал на полуденную вялость этих сообразительных кур, но не учел, что в тени «сморчков» солнце жарит не так сильно. В Гнездовьях зубоклювые чувствовали себя, как в вечерних сумерках. Или – почти так. Но отступать к пирогам было поздно. Ален Холодное Солнце понимал, что, пока они будут блуждать в этих бороздах, зубоклювые их перебьют. Решение созрело мгновенно. Вождь выкрикнул:
– Перестроиться для атаки! Будем прорываться к Гнездам!
Воины мгновенно построились клином, выставив копья и прикрыв фланги щитами. По команде Алена Холодное Солнце ринулись вперед, мгновенно смяли порядки зубоклювых и прорвались им в тыл. Бандиты опешили. Они не ожидали такой прыти от этих странных двуногих бесперых. Стрелы, дротики, бумеранги осыпали отряд индейцев смертоносным дождем, но им удалось добраться до ближайшего Гнезда, потеряв всего двоих. Зубоклювые немедля прекратили обстрел. И даже перестали преследовать людей. Ощетинившись копьями, держа луки натянутыми, воины пятились в глубь Гнездовий. Жесткие известковые «ножки сморчков» вздымались в поднебесье. «Шляпки» заслоняли солнце. Тянуло сыростью. Свисали липкие нити, которые отклонялись в сторону, если к ним протягивали руку.
Зубоклювые пропали. А может – крались следом, оставаясь незамеченными. Завороженные тишиной, сгустившейся под сумрачными сводами, воины заметно расслабились. Вождю приходилось покрикивать на них, чтобы не теряли бдительности. Но ничего не помогало. Дальние Гнездовья оказались не похожими на Ближние. Там были редкие, полуразрушенные Гнезда. Сквозь прорехи в «шляпках» пробивались обжигающие солнечные лучи. У подножия «сморчков» росла железная трава прерий. Здесь же Гнезда срослись верхушками, почти не пропуская дневного света, а ноги утопали в рыхлой, будто неживой почве.