Карл вытер грязной ладонью губы и продолжил путь.
Наверху было ветрено. Гудели туго натянутые, как корабельные снасти, лианы. Огромные веера парусной кроны, наполненные свежим бризом, влекли островок к выгнутому дугой горизонту. На такую верхотуру мало кто забирался. Фемен боялись. Русским делать здесь было нечего. Да и не удержались бы они на такой высоте, слишком тяжелые. Настоящие русские медведи. Карлика влекли корни, а не крона. А Отшельник не покидал своего дупла. По крайней мере, Карл никогда этого не видел. Впрочем, его вполне устраивало место, где он мог оставаться в одиночестве. К тому же – тут легче дышалось, что для бывшего воришки, выросшего в припортовом приюте и с детства страдающего приступами астмы, было спасением.
Карл обхватил лиану руками и ногами, полез, будто заправский матрос, к самой верхушке. Жесткие перистые, как у пальм, листья почти не гнулись под ветром. Один лист был с секретом. К нему плотно прилегала узкая металлическая пластина золотистого цвета. Ее на прощание Карлу подарил кхару, которому очень понравилась история ограбления роскошного номера в гамбургском отеле «Мёвенпик». Пластина была тяжелой, но не золотой – Карл это чувствовал. Ведь на Ша-Дааре нет ничего, кроме воды, живности и зелени. Ничего твердого, определенного, надежного. И потому любая металлическая пустяковина ценилась, как величайшая драгоценность.
Пластину к листу Карл накрепко привязал тонкой лианой. Только он мог распутать узел, которым та была затянута. Он уперся пятками в основание листа, нащупал короткий кончик… Синяя даль океана, просвечивающая сквозь частокол листьев, слепила глаза. Карл прищурился. Что-то еще было в этой дали. Не одинокий плавун, не кхару и не рыбий косяк, что-то гораздо более крупное, золотисто отсвечивающее в лучах утреннего солнца.
Карл забыл о заветной пластине, подался вперед, с трудом раздвинул негнущиеся листья.
– Donnerwetter! – в сердцах произнес Карл Фишер, которого трудно было чем-либо удивить.
2
– Какое неприятное солнце, – проворчал грог-адмирал Сылт, поднимаясь в центральный пост управления.
Сквозь овальные смотровые люки, затянутые светонепроницаемой пленкой, «неприятное солнце» выглядело, как зрачок птицы Ро, пойманной в синих лесах Узорчатой равнины. Но и птица Ро, и синие леса были очень далеко от этого зыбкого, ненадежного мира, в котором слишком много воды. «Гордость Центурии» – линейный подводный корабль, водоизмещением в три тысячи бых – бороздил глобальный океан Сырой планеты неисчислимые деления времени, но каждое утро грог-адмирал начинал свою вахту именно с этой фразы. На флоте издавна ценились традиции, поэтому старший помощник Олт неизменно обращал к своему начальнику сочувствующий взор огромных глаз, привычных к холодному свечению красного солнца Центурии, и выпячивал пупырчатый подбородок, выражая этим свою готовность выполнить любой приказ. На этом церемония заканчивалась. Сылт опускался в командирское кресло и знаком приказывал доложить обстановку. Олт разворачивал на главном экране оперативную карту района плавания. Скороговоркой называл данные о промерах глубин, скорости и направлении подводных течений, минеральном составе забортной воды, сейсмической активности океанского дна.
– А что, был ли замечен след Зверя? – скучающим голосом интересовался Сылт.
Олт выдавал вторую скороговорку, из которой следовало, что ни феромонового, ни теплового следа Зверя зарегистрировано не было, и электрохимической активности с необходимой сигнатурой также не обнаружено.
Грог-адмирал в благодарность угощал старшего помощника комком жевательной массы и погружался в благодатную дрему. Вахтенные замирали у четырех штурвалов, не смея нарушать покой своего командира. Острый форштевень с шипением рассекал мертвую зыбь океана, громко орали летающие твари, кончиками кожистых крыльев чиркая по воде в опасной близости от стремительного контура подводного линкора, трубили в завитые раковины изящные полуразумные создания, играющие в кильватерной струе, но все эти звуки не проникали сквозь несокрушимую оболочку. На центральном посту царила тишина, если не брать во внимание слабый гул приборных панелей.
Крестообразная стрелка бортового хронометра совершила четыре полуоборота. Сылт открыл глаза, медленно поднялся из кресла. Сладко потянулся, расправив холеное тело, завернутое в серебристую ткань форменного сюртука. В удовлетворении щелкнул суставами трехпалых рук, а затем бросил в рот новую порцию жевательной массы.
– Статус… – с ленцой, не разжимая губ, полюбопытствовал грог-адмирал.
Олт вывел информацию на главный экран, по переборкам разлилось лиловое свечение.
– Регенерация корпуса завершена на тысячу пятнадцать долей, синтез топлива – на шестьсот долей, аккумуляторы заряжены полностью, солнечные панели свернуты… – В выпуклых глазах старшего помощника отражались мерцающие диаграммы и графики. – Произошел сбой в четвертичном фильтраторе, была задействована ремонтная команда. Сейчас фильтратор работает в штатном режиме…
– Пырм выяснил причины? – спросил, жуя, грог-адмирал.
– Пырм рапорт не прислал, – Олт вернул на экран карту, повернулся к командиру. – Наверное, работает.
– Пырм много своевольничает в последнее время. – Грог-адмирал вытер уголки рта, на которых выступила пенистая слюна. – Он не может саботировать отчетность. Напомните ему о необходимости соблюдать Устав… – Сылт закашлялся, ударил себя кулаком в грудь и договорил сипло: – …И блюсти морскую дисциплину.
Олт выпятил челюсть.
– Принято в исполнение. Нейлт! – обратился он к мичману. – Соедините меня с машинным.
– Не так, – состроил капризную гримасу грог-адмирал, и рука мичмана застыла над диском интеркома. – Поговорите с ним с глазу на глаз. Во время рыбалки. Вы ведь собирались порыбачить вечером?
– Да, – согласился Олт. – Но мы надеялись, что вы присоединитесь к нам. Я распорядился, чтобы Лылт синтезировал бутылку интерферентной браги.
Грог-адмирал выплюнул на ладонь жевательную массу, скатал ее в теплый комок и отдал старшему помощнику. Олт машинально бросил угощение на язык.
– У меня нет настроения пить брагу, – сообщил Сылт. – Пойду позанимаюсь на арфе. Ко всему прочему, – бросил он, стоя в комингсе, – после сбоя фильтратора брага непременно получится с горчинкой. Нет, не хочу, и не просите.
Как только грог-адмирал вышел, подводники облегченно выдохнули. За штурвалом остался один из четырех вахтенных, остальные расселись в кресла.
– Как он достал… – протянул капитан-лейтенант Тыг-Таг, расстегивая тугие пуговицы на воротнике.
Едва он это произнес, как по отсекам и коридорам «Гордости Центурии» разнесся звук арфового перебора. За долгие деления времени плавания грог-адмирал научился прилично музицировать. Воспитанный в интеллигентной семье Олт узнал сонату «Бесконечное путешествие», написанную гениальным, но недооцененным современниками, Кыгом Эгльянским.
– Полностью чокнутый кочан, – согласился Олт, затем выплюнул остатки жевательной массы, скатал в ком и передал мичману Нейлту.
– След Зверя… след Зверя… – пробубнил мичман Цулт. – Зверь тот, полагаю, издох давно, и рыбы его съели.
– Зверь у нас в головах, – Тыг-Таг постучал пальцами по лбу. – И Сылт надеется избавить от него свою черепушку, отыскав чудовище в реальности. Отыскав и засадив в брюхо торпеду! – договорил он и зачем-то ткнул щепотью Цулта в плечо.
Олт знал, что Тыг-Таг тронутый не меньше, чем грог-адмирал. И Нейлт, и Цулт, и остальные офицеры – каждый свихнулся давно и прочно. И он сам, чего уж скрывать.
Грог-адмирал вел себя, как персонаж из военно-патриотического романа. Не просто как персонаж, а словно архетип. Как счищают с рыбы чешую, так и командир счистил с себя все недостатки и шероховатости личности, которые делали из него полноценного центури, вжился в образ, пребывая в котором ему было комфортно продолжать «бесконечное путешествие». И еще это неожиданное увлечение арфой. Инструмент удалось синтезировать на том же молекулярном принтере, на котором создавали запчасти для подлодки. Были среди инженеров умельцы, которым после длинной цепочки проб и ошибок удалось сделать настоящую арфу с глубоким матовым звуком. Но никто не мог синтезировать для командира ноты, и ничего подобного не было в памяти бортового компьютера. Сылт каким-то образом сам воссоздал «Бесконечное путешествие» Кыга и другие музыкальные произведения, которые, быть может, он и слышать не слышал раньше.
Тыг-Таг разговаривал с цветами в горшках. У него в каюте были две прелестные эйки, эндемики Узорчатой долины, – одна розовая, вторая фиолетовая. Розовую Тыг-Таг назвал Ыкой, а фиолетовую – Чарой. Как-то то ли в шутку, то ли всерьез, он сказал, что отныне это его жены. Со временем, похоже, он сам поверил в сказанное. Но никто не касался интимной жизни Тыг-Тага – выполняет служебные обязанности, ни на кого не бросается с кулаками – и лады.
Нейлт все время ходил с черным маркером в кармане. Им он закрашивал букву «о» на всех надписях на переборках или на приборах, где только мог найти. Порой вахтенные замечали черные черточки на мониторах, сразу всем становилось ясно, что это постарался Нейлт.
За каждым водилась какая-то ненормальность. Чье-то сумасшествие было заметно, чье-то дремало, не выказывая себя до определенного момента, о безумии третьего можно было только догадываться. И этот третий был самым опасным…
Например – мичман Цулт. Он вытер потные ладони о брюки, прочистил горло и сказал, подергивая от волнения глазными яблоками:
– Я вот хотел поговорить с Сылтом по поводу своего контракта.
– А что такое? – вздрогнул старший помощник и спросил с наигранным беспокойством: – Чем тебя не устраивает контракт?
Остальные подводники рассмеялись на разные лады.
– Он закончился в прошлую пятницу, – пояснил, зажмурившись, Цулт.
– У Цулта закончился контракт! – провозгласил Тыг-Таг, вскинув руки к подволоку. – Цветочек волен забрать жалованье и покинуть борт «Гордости Центурии».