Задав этот вопрос, подполковник никак не думал, что придется выслушать историю со множеством подробностей.
Волну поднял адвокат Юберевой (оказывается, у нее сегодня проходило слушание дела об опеке – бывший муж подал иск). По мнению адвоката, шансы получить опеку у него были вполне ощутимые: Маша не справлялась с сыном-подростком. Одиннадцатилетний обормот прогуливал школу, дерзил, дрался. Только благодаря погонам Маше удалось замять несколько мелких краж. Скрепя сердце она согласилась на консультацию школьного психолога, и это стало ее главной ошибкой: в составленном заключении говорилось о том, что мальчик сильно привязан к отцу и для него предпочтительнее проживание с папой. К тому же переезд в небольшой закрытый город, где проживал отец, оградил бы мальчика от влияния дурной компании. Но Маша, сильно привязанная к сыну, была резко против переезда. Она никак не могла пропустить слушание: неявка добавляла очередную ложку дегтя в и без того не наполненный медом котел отношений.
Первым забеспокоился адвокат, когда не смог дозвониться до клиентки. Зная, что она собиралась зайти в Следком (поднять старые связи и найти поддержку), он начал поиски оттуда. Поблизости от здания Следкома обнаружили припаркованную машину Юберевой, потом нашлись те, кто видел, как она выходила из здания. Просмотрели записи ближайшей камеры наблюдения, где было видно, как Маша разговаривает с какой-то женщиной. А дальше произошло непонятное – камера вдруг вышла из строя, а Маша пропала.
Времени прошло всего ничего, а Кравченко узнал на удивление много, хотя произошедшее напрямую его не касалось. Прямо кумушкины посиделки, а не Следственный комитет.
Но теперь стало понятно, почему Маша выглядела расстроенной и озабоченной одновременно. Будь у Брагина сын, он тоже боролся бы за него. Или, понимая, что не справляется и с другой половиной сыну будет лучше, отпустил бы? Пожалуй, только женщины способны самоотверженно и беззаветно биться за близких. Вспомнилась еще одна женщина, которая вот так же десять лет назад самозабвенно боролась за брата. У него тогда не хватило духу с ней попрощаться, а потом, через полтора года, не хватило духу сказать «здравствуй».
Да что это с ним сегодня? Совсем раскис. Вечер неприятных воспоминаний? Или проснувшаяся вдруг совесть дает о себе знать – то убийство девятилетней давности, которое он расследовал вместе с Юберевой и не смог довести до конца, потому что пришлось уехать. Расклад был простой: или снимать погоны и уходить из органов, или отправиться в Ростов. «Посидишь там месячишко, пока тут все уляжется», – сказало тогда начальство. Но «месячишко» растянулось на полтора года. Когда он вернулся в Петербург, дело давно было закончено, Юберева управилась быстро, а потом его завертело-закружило новое расследование, и то давнее убийство забылось, лишь папка с документами осталась лежать на дальней полке шкафа. Только если бы не командировка в Ростов, наломал бы он дров. Да он их и наломал, без «бы».
Начался дождь. Хмурый, питерский. За усеянным мелкими брызгами лобовым стеклом машины город расползался, таял в тумане, казался невозможной, немыслимой иллюзией, в которой творятся странные вещи. И все последние события тоже казались чьей-то дурной шуткой, злобной фантасмагорией. Брагин чувствовал себя так, будто попал в чей-то зловещий сон. В реальном Петербурге, его городе, ничего подобного произойти не могло.
Это все болезнь, эта странная эпидемия, она отравляет жизнь и наводит морок. Тревожит прошлое, пугает будущим, обескураживает настоящим. Как не сойти с ума, не скатиться в безумие?
Ему вдруг захотелось увидеть Кристину. Умные, понимающие глаза, ободряющая улыбка и ощущение покоя и надежности, которые она всегда в него вселяла, – именно то, что сейчас необходимо. Она – тот якорь, который удержит его в реальном мире. Она сумеет привести его в порядок. Не даст провалиться в прошлое, где на него нахлынет чувство вины.
Брагин засуетился, схватил телефон и набрал знакомый номер. Кристина ответила сразу. Да, вечер у нее свободен. Да, она с удовольствием куда-нибудь сходит. Прямо сейчас? Почему бы и нет…
Кристину он подхватил у метро. Издалека заметил ее яркий зонт с рисунком Эйфелевой башни.
– Куда мы поедем? – поинтересовалась она, усаживаясь в машину.
– В ресторан, – самодовольно хмыкнул Брагин.
Мысль сводить Кристину в то кафе, где он завтракал с Кравченко, пришла в голову внезапно, но заметно улучшила настроение. Или настроение улучшилось от мыслей о Кристине? Дождь все еще шел, только город уже не казался призраком, а был обычным мокрым и не слишком приветливым Петербургом.
– Ресторан? – удивилась Кристина. – Ничего же не работает.
– Для меня – работает, – понизив голос, заговорщицки прошептал Брагин. – Это спикизи-бар.
– Спикизи? От английского speak easy – «говори тихо»?
– Да. В Америке во времена сухого закона, когда продажа алкоголя была запрещена, процветали подпольные заведения – спикизи-бары. Туда пускали только постоянных клиентов и тех, кого они привели с собой. Чтобы войти, нужно было назвать пароль. Но мы не в Америке двадцатых годов…
Брагин вдруг замолчал. Все-таки история – знатная шутница. Кто бы мог подумать, что через сто лет тоже возникнут подпольные рестораны, но по другой причине и на другом континенте.
– И каков же пароль у нас? – спросила Кристина.
– Кравченко, – пошутил подполковник. – Это главарь мафии гурманов, только он может дать разрешение поужинать.
Официант Миша с неизменной маской на ухе их уже ждал. Усадил за столик, извинился, что ни музыки, ни яркого света не будет, да и меню скромное. Принял заказ и убежал на кухню.
Брагин огляделся. Оказывается, поужинать в секретном ресторане решили не только они, еще три столика были заняты.
Вскоре перед ними появились зажженные свечи, бутылка вина, бокалы. Миша, как заправский сомелье, обернул горлышко салфеткой, плеснул на донышко в бокал и протянул на пробу Брагину. Пригубив, подполковник кивнул с важным видом, хотя в вине разбирался слабо. Миша наполнил бокалы, пожелал приятного вечера и растворился в сумраке.
Потягивая вино, Брагин любовался Кристиной. Глядя на ее довольное, умиротворенное лицо, он чувствовал, как спадает напряжение и уходят мрачные мысли. Какие еще похищения? Скоро все прояснится. И с невестой Макарченка, и с ее подругой, и с Марией. Сейчас он жалел, что не удалось погулять по извилистым пражским улочкам.
– Никогда не думала, что обычный стейк может быть таким вкусным, – заявила Кристина, попробовав горячее. – А еще я поняла, что вино в ресторане гораздо вкуснее того, что куплено в магазине. У меня в холодильнике точно такой же австралийский шираз стоит. Но мой шираз и в подметки не годится этому. Это какая-то магия!
А Брагин уже строил планы. За руль после бутылки вина (это если они ограничатся одной бутылкой!) садиться не стоит, поедем на такси. А потом можно будет напроситься к Кристине на чашечку кофе. А там и…
Мечты подполковника прервал телефонный звонок. Первой мыслью было не глядя вырубить смартфон к чертям собачьим, чтобы никто не портил романтический ужин, но он все-таки посмотрел на имя звонившего. Артем. Опять с какой-нибудь ерундой, ничего с парнем не случится, подождет до завтра. Брагин сбросил звонок, однако уже через мгновение смартфон вновь загудел в кармане.
– Ответь. Наверное, это важно, – сказала Кристина.
– Слушаю, – мрачно буркнул Брагин, уже готовясь послать парня куда подальше, но услышанное застало его врасплох.
– Это Артем, – голос в трубке звучал бесцветно, мертво. – Я у Сампсониевского собора. Рядом со мной труп.
8
Как же холодно!
Сначала ей показалось, что она оставила открытым балкон – проветривала комнату перед сном и забыла закрыть. Потом – что она на даче, спит на веранде на жестком топчане, в распахнутое окно задувает холодный ветер… Но почему она на даче? Когда успела приехать? Она же должна быть в городе! Нужно срочно вернуться.
Мария с трудом села. Тело повело в сторону, правый висок разрывался болью, словно кто-то вворачивал в него шомпол. Она тихонько застонала и легла обратно. Нет, сейчас она никуда не может ехать. И думать ни о чем не может, только о том, как унять эту адскую боль. Но почему, черт подери, так холодно?
Она подтянула ноги, свернулась калачиком и провалилась в беспокойный, вязкий сон.
Первым, что она увидела после пробуждения, оказался некогда белый, но теперь потемневший от сырости потолок. Она скользнула взглядом вниз – грубые кирпичные стены с остатками штукатурки, серые пятна плесени.
Маша резко повернула голову – почудилось, что в помещении кроме нее кто-то есть. Нет, никого. Всего лишь ее отражение в огромном зеркале в человеческий рост.
Как она здесь оказалась? Сколько времени она спала? Откуда на ней оранжевый комбинезон? Что все это значит?
– Эй! – крикнула она. – Здесь есть кто-нибудь?
Собственный голос прозвучал слабо и неуверенно.
Она подождала немного и позвала еще раз:
– Эй! Отзовитесь!
Мария поднялась на ноги и осмотрелась. На полу накиданы листы картона, поверх них брошены два ветхих одеяла, к стене прислонилась бутылка с водой. Там, где не было картона, виднелся грязноватый бетонный пол, щедро усыпанный красноватой кирпичной крошкой. Похоже на подвал, хотя, пожалуй, потолок высоковат для подвала. Но на жилую комнату, пусть и в старом заброшенном здании, этот унылый склеп тоже не тянул. Какая же комната без окон?
Она подошла к стене, дотронулась рукой до кирпича – совсем старый, еще дореволюционный. Недовольно поморщилась – комбинезон оказался слишком большой для ее невысокого роста, штанины волочились по полу, мешая двигаться. Завернув рукава и брючины, Маша заметила, что большая часть ее одежды пропала. Ей оставили белье и блузку, а брючный костюм, в котором она была днем, исчез в неизвестном направлении. Зато у стены нашлись туфли – спасибо, что хоть их оставили. Туфли были далеко не новыми, хоть и почти не ношеными – каблуки Маша не любила, надевала в исключительных случаях, когда хотела казаться выше, солиднее. Зато костюм было жалко – ползарплаты за него выложила.