– С чего тогда ты вообще решил, что их было двое? – засомневался Брагин. – Может, она сопротивлялась сначала, а потом решила уступить?
– Не получается, – помотал головой Фишман. – После яростного сопротивления бережный и спокойный секс? Так не бывает. И порядок именно такой: сначала секс, потом сопротивление, только не спрашивай, почему я так думаю, на долгую лекцию я сейчас не способен. Ну что, есть кандидаты на роль героев-любовников?
– В ассортименте, – буркнул Брагин, не уточняя.
Завершив визит солидной кружкой кофе, Фишман охлопал живот и тяжело поднялся. Уже в коридоре, надев ботинки, он вдруг странно взглянул на товарища и неожиданно спросил:
– Как тебе с Юберевой работается?
– Вроде нормально, если не считать того, что утром она опаздывает, а вечером отпрашивается.
– Ну, смотри сам, – туманно ответил судмедэксперт.
– Если знаешь чего – скажи.
– Ну… – Фишман непривычно замялся. – Слышал кое-что. Помнишь такого Василевского? Которого еще из-за фальсификации улик уволили. Так намедни слышал, будто это Юберева отличилась, а когда запахло жареным, тут же сдала Василевского, все свалив на него, а потом быстро ушла в декрет. Так что ты с ней ухо востро держи.
Неприятная информация. Но чего мы будем стоить, если станем верить любому навету на тех, с кем работаем рука об руку?
Подполковник со вздохом оглядел разоренную кухню, костлявый остов форели, вспомнил свои первоначальные сомнения насчет величины рыбины и занялся уборкой. Под мытье посуды ему всегда думалось отлично. Руки заняты – мысли свободны. Вот и сейчас, проводя губкой по поверхности тарелки, он восстанавливал в памяти ключевые моменты разговора. Картина вырисовывалась неприглядная.
Получалось, когда Лапушкина уединилась с Зайцевым, Чистякова тем же самым занималась с Мавриным – больше не с кем. Только вот Маврин вряд ли добровольно захочет сдать ДНК. Да и не докажет это ничего. Скажет, да, секс был, но потом ее никто и пальцем не тронул. Почему сразу не рассказал? Потому что не хотел компрометировать погибшую девушку и бла-бла-бла. И от наркотиков отопрется – адвокат расстарается. Но тогда роль насильника достается Серебрякову, больше некому. И почему Маврин с Зайцевым умалчивают о драке? Причем оба. У Зайцева разбит правый угол рта, значит, удар нанесен слева, а Маврин как раз левша – единственный в компании. И на левой руке у него характерные ссадины. Что такого стоит за этой дракой, почему они ее отрицают?
Грязная посуда закончилась, осталось вытереть стол. Брагин намочил тряпку и провел по столешнице. Смахнул крошки в ладонь. В замешательстве посмотрел на духовку: надо бы тоже вымыть, но…
Конец сомнениям положил телефонный звонок. Номер был незнакомый.
– Слушаю.
На другом конце молчали, громко дыша в трубку.
– Говорите, слушаю, – повторил Брагин.
– Это Ватсон, – приглушенным голосом прошептала трубка.
– Какой Ватсон?
– Ну Саша… – вновь прошептала трубка. – Брат Лены.
– А… – хмыкнул подполковник. – А чего шепчешь?
– Так поздно уже, родители думают, я сплю. А я ждал, пока они доругаются, чтобы вашу визитку забрать.
– Ну, делись информацией, Ватсон. Чего нарыл?
Оказывается, Саша всерьез решил помочь Брагину и целый день следил за участниками «вечеринки». Но все вели себя так, будто ничего не произошло. Лишь ближе к вечеру мальчику удалось подслушать разговор Вадима Маврина с Натальей.
Молодые люди встретились в заброшке – бетонном остове недостроенного жилого дома. Место было тихим, безлюдным, даже окрестные наркоманы почему-то обходили стороной, лишь иногда мальчишки играли там в «живую “Доту”». Смекнув, что не просто так рафинированная красавица в белых туфлях пробирается сквозь кучи строительного мусора и собачьего дерьма, Саша незаметно направился следом. На втором этаже Наталью уже ждал Вадим.
Чем хороша была заброшка – так это акустикой. Звук разносился очень далеко. А с учетом того, что после строителей осталось много всяких ненужных вещей, за которыми легко спрятаться, незаметно подобраться к разговаривающим было совсем нетрудно. Что Саша и сделал. А еще сумел записать разговор на свой телефон. Правда, голоса не всегда удавалось разобрать, да и сам разговор записался не с начала.
– Ты совсем дебил?! – негодовал женский голос. – Экспертиза покажет…
Ответ прозвучал неразборчиво.
– Мог бы и сказать, придумали бы, как эту стерву укоротить.
– Ага, чтобы вы вдвоем меня шантажировали, – прорезался характерный молодой басок, в котором Брагин без труда узнал голос Вадима Маврина.
– Вот так прямо и шантажировала?
Опять неразборчиво.
– Вот дерьмо! А если плюнуть на ее угрозы? Что она могла сделать? – спрашивал женский голос.
– Сообщить моему родоку, что я продаю в школе наркотики. Я, видите ли, своими действиями наношу вред тем, кто их у меня покупает.
– Вот сука! А ей что за дело?
– Ну, она типа против всего плохого.
– Но можно же было что-то придумать… Что она к тебе клеилась, а ты отшил, вот она и мстит, выдумывая.
– Ты моего предка не знаешь, он сначала бьет, потом разбирается.
Неразборчиво.
– Думал, видео снять с подвигами этой твари под веществами, – послышались слова Маврина.
– Понятно. Снял?
– Не совсем. Кое-кто вступился за честь дамы, хотя скорее испугался за себя.
– Никогда не понимала, что он в ней нашел? Ведь стерва – пробы ставить некуда!
– Теперь путь свободен, да? Ты небось на седьмом небе. Так, может, это ты ее? – хихикнул Маврин.
– Охренел? Тогда уж ты, у тебя к ней больше накопилось.
В надежде узнать еще что-нибудь ценное Брагин прослушал запись с начала, но больше ничего разобрать не удалось.
Впрочем, и услышанного хватало с лихвой. Идиллия нерушимой школьной дружбы, нарисованная педагогами и самой «шестеркой», стремительно таяла, а снизу, словно второй слой краски, проступала неприглядная реальность.
Время двигалось к ночи. Диван расстелен, кухня прибрана, костюм повешен на свое место на дверце шкафа, но сон не шел, слишком много информации пришлось переварить за день. Мозг, слово разогнавшийся двигатель, никак не мог успокоиться.
Брагин подхватил со стола книжку, в свое время кем-то забытую в курилке, и растянулся на диване. «Ложная слепота» какого-то Уоттса, фантастика – то, что нужно уставшему человеку. Когда хочется чего-то легкого, обычные люди читают детективы, но этого жанра Брагин избегал по двум причинам. Во-первых, мешала профдеформация: авторы умудрялись настолько исказить всю цепочку следственных действий, что Брагину хотелось упечь поганцев за решетку, протащив через все этапы следствия, дабы прочувствовали на своей шкуре, а во-вторых, подобных приключений подполковнику хватало в избытке и в реальной жизни.
Он открыл книгу. На какой странице он заснул, второй или третьей, он не запомнил.
7
Похороны Брагин выносил с трудом, но старался не пропускать. Вид убитых горем родственников – слишком тяжелое зрелище, от которого испытывают удовольствие только психопаты, к каковым Брагин себя не относил. Однако понаблюдать за причастными вне кабинета следователю всегда полезно. И дело не столько в расхожем суждении, что преступник возвращается на место преступления, на похоронах зачастую вскрывалось истинное отношение к погибшему. Отличить подлинное горе от безразличия или скрываемого удовлетворения не так уж и сложно – все можно прочитать на лицах.
В кабинете следователя люди всегда держатся скованно, всегда настороже, всегда продумывают каждое сказанное слово. Совсем другое дело, когда человек полагает, что за ним никто не наблюдает. Даже если злоумышленник постарается придать лицу приличествующий случаю скорбный вид, то держать маску долго не сможет, обязательно прорвутся наружу истинные эмоции.
Сегодня Брагин решил устроить «охоту» на пятерку друзей Лены, он и чувствовал себя охотником. Вспомнилось услышанное когда-то: хищников надо наблюдать в естественной среде. К подросткам высказывание подходило как нельзя лучше.
Утро выдалось на редкость пасмурным, по небу неслись рыхлые облака, такие же серые, как расчерченные на квадраты ряды колумбария. На открытом участке кладбища, где хоронили Лену, задувало вполне ощутимо, ветер срывал лепестки с белых хризантем – почему-то сегодня принесли в основном их. Вдалеке за невысоким болотистым леском высились однообразные прямоугольники блочных пятиэтажек, неуловимо похожих на секции колумбария. Глядя на них, в голову приходили безрадостные мысли: как живем, так и умираем.
Кладбище оказалось новым и полностью лишенным очарования старых некрополей – лысый пустырь со следами работы бульдозера, размеченный на посмертные клетушки. Ближайшие могилы пестрели однообразными венками, на тех, что подальше, цветы увяли, их порыжевшие стебли лежали неопрятной грудой.
При всем желании Брагин не смог бы назвать себя любителем бродить среди старинных захоронений, но невольно сравнивал старые некрополи с современными. Там каждое надгробие – произведение искусства. Здесь – сплошное однообразие. Там – тенистые аллеи с ветвистыми деревьями, здесь – пустырь, ограниченный канавой. Там – спокойствие и умиротворение, здесь – суета и бизнес. Взять хотя бы Лазаревское кладбище – старейшее в Лавре. Там все иначе. Там, под надгробиями с белыми мраморными ангелами и скорбящими фигурами из темного гранита, покоятся близкие люди. При жизни они были связаны тесными узами, не расстались и после смерти. Переходя от надгробия к надгробию, можно проследить истории любви, нерушимой дружбы, измен, коварства, предательства. Сейчас все иначе, сейчас рядом лежат случайные попутчики. Хотя мертвым, наверное, все равно. В отличие от живых.
Началось прощание. Мать Лены, спрятав скорбь за черными очками, стояла неестественно прямо, отец наоборот сгорбился. Он то суетливо стискивал руки, то зачем-то стискивал плечо сына, то вдруг неловко хватался за стоявший у его ног огромный венок.