Кам поднес кружку к губам, а хор слаженно грянул величальную. Нов не мог понять: как это у них получается так дружно и складно сочинять на ходу?
— За Фому мы выпьем, друга дорогого… Мир еще не видел мудрого такого… Чародей великий прибыл к нам на праздник… Весь он луноликий, хоть большой проказник… Радугой морозит, звездами ласкает… А как глянет в очи — искры высекает… Всех он нас полюбит, всем залезет в души… Всех он приголубит: девок, баб, старушек… Мы красавца станем целовать прилежно… Сбросим покрывала тканей белоснежных! Пей до дна, пей до дна, пей!
Тут Леса, Надю и Роя подхватил хоровод, и живая цепочка потекла вверх, обвивая безлесый склон сопки, навстречу пылающим кострам. У ближайшего огня распевали частушки самого вольного содержания.
За рекою дождь идет,
солнце книзу клонится.
Меня миленький… трясет,
хочет познакомиться.
Моя милка губки выставит,
как рыбий пузырек.
Сядет, а у ней отвиснет,
как у юта козырек.
Меня милый уговаривал: —
Ты це или не це?
Если це — пойдем за баню,
а не це — так на крыльце.
Стоит милка на крыльце
с выраженьем на лице.
Выражает то лицо,
чем садятся на крыльцо.
Полюбила — ого-го! —
дамского угодника.
Оказалось — у него
больше сковородника.
Шел я лесом, лесиком,
вижу — хрен с колесиком
катит рыжую …ду
у кукушек на виду.
Под горою сука выла,
на горе кобель урчал.
Жена мужа схоронила,
из могилы хрен торчал.
Патрули пути закрыли,
на деревню нет езды.
Растеряла моя милка
все детали от… избы.
И еще было великое множество частушек, куда непристойней, но хоровод унес их дальше — к следующему костру. Тут у огня ведьмы устроили соревнование: кто больше молока уворует? На огромных весах-коромыслах взвешивались бадейки, в них ведьмы-претендентки срыгивали сливки от коров, стоящих где-то в чужих хлевах за много верст от сборища.
У четвертого костра шел обмен опытом.
— Чтобы добраться до коровы, которую хозяева хорошо охраняют сами и стерегут оберегами, — поучала молодая красавица ведьма (правда, Лесу она вовсе не показалась молодой, было ей явно за двадцать, да и красавицей, тоже: разве сравнишь с Надей Ёжкиной?), — нужно сплести льняную веревку и перекинуть через сук калины. — Ведьма так и поступила. Нов не понял, откуда взялся куст калины с красными прозрачными ягодами и семенами внутри в виде сердечка. — Берем в руки оба конца и начинаем доить, приговаривая: «Доись, Зорька; у таких-то и таких-то». А каких — сами называйте…
Из-под рук ведьмы в подставленное деревянное ведро брызнули две тугие струи. До чего же изобретательны ведьмины отродья, восхитился Лес.
У пятого костра колдун превратился в гулянку и теперь один в пару дюжин рук играл на гуслях, бегал пальцами по дырочкам свирели, бил в бубны и барабаны, звенел бубенчиками, а ногами выделывал кренделя. И все вокруг него плясали и пели:
Настрою тростинку
на Мать-Первомать.
Пойду по тропинке
леснянок искать.
Пусть дудка играет,
пусть звонко поет.
Леснянка мигает,
за мною идет.
Я к ней прикоснулся,
чтоб в сено подмять,
а утром проснулся:
— Ах, Мать-Первомать!
И яйца опухли,
и хрен мой болит,
а знахарь мне в ухи
про это твердит:
— Ты, бабник нетрезвый,
гулящий холуй,
придется отрезать
ваш собственный… хрен!
Лежу я на сраке,
плюю в потолок,
а знахарь собаке
мой хрен поволок!
У шестого костра лысый, как яйцо, колдун рассуждал:
— Некоторые глупые люди считают, что у колдунов вся сила в волосах. Но взгляните на меня! — и хлопал по лысине, отражавшей луну, как озерная гладь. — Совсем другое дело — яйца…
У седьмого костра одинокая ведьма вызвала смерч, который поднял в воздух весь хоровод и понес по небу прямиком к восьмому. Там другая ведьма показала им, как отдаивать чужих коров с помощью ножа, вонзенного в ствол кедра. А дерево тут откуда? — задумался Нов, надавил на глаз, и кедр исчез. Ясно, морок!..
У девятого костра колдуны показывали способы обращения. Одни набрасывали на себя шкуры, вымоченные в настое припутника, и оборачивались кто в волка, кто в борова — это зависело от шкуры. Другие превращались в тех же кабанов и волков с помощью заговоренных чародеями наузов (сами колдуны заговаривать плетенные из травы амулеты не способны). Узольники были в виде поясов либо браслетов и вязались такими хитрыми петлями, что Лес и половины узлов не знал. Оборачивались в баранов и козлов. Третьи обращали друг друга в животных, похлестывая зелеными прутиками припутника или плетками с вплетенными в хвосты стеблями травы. А ведьмы оборачивались в волчиц, свиней, овец и коз.
Обращенные спаривались тут же, у огня, причем часто волк — с овцой, козел — с волчицей, а баран — со свиньей. Нов не видел в этом ничего непристойного, потому что вырос в деревне и с детства наблюдал за огулом скотины. Хотя, конечно, баран с козой на скотных дворах не скрещиваются.
Постепенно все стекались, слетались, сбегались к десятому, самому большому и яркому костру, разожженному на самой макушке Лысой сопки. Над огнем висел огромный медный котел, сверкающий надраенными боками и исходящий таежным ароматом. У костра стоял седой могучий старик с бородою по колено и длинными прядями, которые хлопали над его головой, как крылья птицы. В руках он держал расписной черпак и всем подряд разливал из котла. Юноша протянул свою кружку, полную передал Наде, руку которой не выпускал во время перемещений по гольцу: когда бежали, когда плясали и когда летали. Ему казалось, что если отпустить, то красавица исчезнет, затеряется в людском водовороте, растает в тумане (хотя никакого тумана не было), и он никогда-никогда ее больше не увидит.
Ёжкина пригубила горячего отвара и вернула кружку. Лес поднес ее к губам, отхлебнул волшебной жидкости, склонился к устам девушки и поцеловал крепко-крепко, сладко-сладко. От поцелуя голова его закружилась куда сильней, чем от пьянящего зелья, а юная ведьмочка обвила его шею белыми-пребелыми руками, заглянула в зрачки своими васильковыми глазами и шепнула:
— Люба я тебе или не люба?
— Люба, еще как люба, — шепотом же ответил юноша и еще раз поцеловал, и еще. Они по очереди отхлебывали из кружки и, передавая, целовались. И это было прекрасно!
А потом в розовом сиянии у костра возник маг, про которого Лес успел позабыть в веселой кутерьме и любовных играх. Рой извлек новый микроорганчик (Да сколько же их у мага? — подумал чародей), заиграл и запел.
И новая песня оказалась не хуже тех, что исполнялись в княжьей трапезной. Правда, Лес не понял, откуда вдруг взялись юты в последнем куплете, но все остальное, на его взгляд, было выше всяких похвал. И прочие участники слета приняли песню с большим энтузиазмом, многие просили повторить. Утверждали, что такой смешной и в то же время страшной песни они не слыхали никогда. И что мелодия — удивительная, не сравнить с однообразными жалобными песнями берегинь. Тут каждое слово про нас, а мы такие и есть — патриоты и патриотки! Мы любых ютов изведем, и никакие вампиры им не помогут. Кто такие вампиры, нам неизвестно, а вот змей трехглавый, Молочный или там Денежный — нам первый друг. Благодаря горынычам мы столько молока имеем, что иная ведьма захлебнуться может, если будет не в меру жадной. Но уж в этом вины Молочного змея нет, тут бабья дурь и неуемность. А Змея Горыныча мы больше всех любим. Как он тут, под сопкой, с ворогами бился, как своих боевых товарищей змеев лечил, головы им приваривал!
А что некоторые головы перепутал в горячке боя, так нам от того разве хуже? Конечно, порой не разбери-пойми — с каким таким змеем дружбу ведешь:
Хлебный он, Молочный или Денежный? Но никто еще на такую путаницу не обижался. Да и грех обижаться, коли тебе вместо молока золотой слиток достанется либо невиданный урожай привалит. И тебе хорошо, и соседи довольны, потому что на их полях недородов не бывает, когда Хлебный змей ведьме благоволит.
А взять то же золото, что чуды-юды роют в горах. Горынычи с нами щедро делятся. У каждой ведьмы, почитай, по золотому ожерелью, не по одной паре серег и браслетов в заветных шкатулочках. А у кого нет пока, так те совсем юные. Но они свое получат, потому что молоденьких все любят!..
Неожиданно гомон стих. Чародей оглянулся и увидел, что костлявый старик, распорядитель десятого, самого главного костра, воздел к небесам тонкие руки с длинными пальцами.
— Бурелом говорить станет, — произнес кто-то, и Лес понял, что старик — это глава цеха колдунов.
Бурелома в Лесном княжестве знали все хотя бы по имени. Было известно, что сам он из четвертого поколения людей с магическими способностями, то есть ведун. И из самых сильных в стране. Дедуля Пих всегда отзывался о нем очень тепло, в юности они приятельствовали. Тогда же и поклялись друг другу, что не станут работать на ютов и постараются уберечь других ведунов. Пих Тоев, молодой, горячий, пробился на княжий Двор, пытаясь объяснить князю и его советникам, что сотрудничество с ютантами приведет в конце концов к гибели государства, но слова пророка встречены были с неудовольствием. Велено было молодому ведуну возвращаться в родную Берестянку и сидеть там безвылазно, пока княжий гнев не пройдет. Пих не посмел ослушаться, да так и остался в деревне, зарекся лезть в государственную политику. Женился, воспитывал дочку-кудесницу, выдал замуж за Крона, но не уберег ни его, ни внуков от хождений за паутинную границу.