– Приятно познакомиться, – пожимая руку художнику, проговорил Морхинин и вспомнил, что так и не нашел контакта с художником, оформлявшим его роман «Плано Карпини».
– Михаил, не прикидывайся, – Березкина хихикала, глядя на парня ласково. – Вы не думайте, он у нас вундеркинд, – сказала она Морхинину.
– «Проперций»? Не читал, но слышал, что хорошая вещь.
– Миш, сделай, чтобы было стильное, римское. И миловидно. А то надоели бесконечные сыщики и бандиты американского образца.
Морхинин вышел на улицу. В душе его играл бравурный оркестр из вердиевского «Трубадура» и пел заливистый тенор наподобие Доминго. Вот бывает же и для писателя день непредвиденной удачи!
Потом он еще заходил куда-то по литературным делам – на этот раз безуспешно – и оказался незаметно рядом с Таганской площадью. Там, при начале Лыковского переулка с церковью Покрова, где его когда-то крестили, сейчас подвергался разгрому популярный у москвичей книжный магазин. Морхинин невольно остановился.
– И что же будет на этом месте? – спросил он безадресно, просто в воздух.
– Говорят, очередной ресторан, – выходя из ближайшего офиса с распахнутыми дверями, ответил кто-то.
– Никак места для ресторанов не найдут, кроме библиотек и книжных магазинов… – проворчал писатель, собираясь идти дальше.
– Да, никак не найдут, Валерьяша… Сукины они дети! – весело продолжил некто из офиса.
Морхинин оглянулся, посмотрел с недоумением и засмеялся. А Юрка Зименков, школьный приятель, лез уже обниматься, хлопал по спине, старался устроить подножку.
Когда-то они жили в одном доме. Вместе делали заданные в школе уроки. Вернее, Валерьян регулярно списывал решенные Юркой задачи по алгебре, тригонометрии, физике и прочим точным предметам. Будучи уже студентом Инженерно-физического института, Юрка Зименков случайно познакомился с дочерью советского функционера такого положения, что заканчивал учебу в Англии, а затем для получения диплома вернулся. И как зять недосягаемого государственного лица превратился в директора Международного центра по кибернетике.
Несколько раз он приглашал Валерьяна в свой кабинет, тесный из-за дорогих подарков и уникальных коллекций. Директор угощал хориста каким-нибудь экзотическим пойлом, и они на полгода расставались. Во времена перестройки Зименкова пытались обвинить в незаконном присвоении валюты, и все его семейство (он тоже, разумеется) слиняло в Швейцарию. С тех пор Морхинин ничего о нем не слышал, да и не интересовался.
– Ты как здесь? – спросил Морхинин. – Давно?
– Давно, – ответил Юрий Михайлович Зименков. – Политикой и наукой не занимаюсь. Бизнес, бизнес и только бизнес.
– Да? На хлеб с маслом хватает?
– Очень значительный бизнес.
– Пода-а-айте копеечку Христа ради бедному хористу. И, естественно, бедняку, хотя и не бомжу.
– Эк тебя мотает по жизни из стороны в сторону, обалдуй. Я бы тебя вытащил с твоим голосом в суперзвезды первой величины. Но видишь – опять революция! Пришлось эмигрировать.
– Революция-то капиталистическая.
– Ну вот я и возвратился к дыму отечества. Живу себе, питаюсь. Вилла в Швейцарии. Там Майя Михайловна и младшая детвора. Здесь у меня пятикомнатная в элитном доме. Старший сын мне помогает. Компьютерщик, молодец.
– А я два романа выпустил, две повести и полсотни стихов да еще в церкви пою. Во!
– Как твоя Наталья?
– Разведен уж сто лет. У меня Тасенька. Вместе в церкви работаем, и она мою писанину перепечатывает. Скоро будем электронику осваивать. Девки – одна замужем за хмырем из твоей братии, бизнес-леди. Но жадина. Впрочем, иногда помогает.
– А младшенькая, такая хорошенькая была. Я даже подумывал на ней своего Мишку женить, – явно соврал Зименков.
– Куда нам до аристократии! Ваши предки ведь, извините, навоз-то пальчиком ковыряли… В Архангельской губернии, что ли?
– Ну ладно, не злись. Значит, так, – спохватился Зименков. – Через три часа будет грандиозная презентация в одном из подмосковных поселков с золотыми унитазами. Там в спецзале какой-то американец чего-то пиликать будет. Вход двадцать пять тыщ. Я тебя приглашаю. Там же питье, жратва, общение, заключение договоров.
– Что я там делать буду?
– Виски хлестать, шампань, водку, если хочешь. Икру жрать, суши, жареных каплунов, вырезку из оленя, крабов…
– Это уже интересней, – зевнул Морхинин. – А яичницу с помидорами можно?
– Можно. Набегут всякие ублюдки кроме приличных людей. Несколько политиков приедут среднего уровня, просто так. Журналюги Журнальтисы и писаки Писульщиковы, те что похитрее. Ну шлюхи, естественно, высшего разряда. Чего еще-то… Будут даже какие-то издатели. В общем, сборная солянка. Никаких кутюрье, никаких протоколов. Все одеты свободно, ведут себя как хотят. Любое выступление не запрещено. Прочитай какие-нибудь свои стихи. Глядишь, тебя кто и приголубит, зеленых подкинет. Едешь?
– Еду. А можно я приятеля возьму? Он главный редактор газеты. Но, учти, оппозиционной.
– Даже интересно. А то надоели эти либеральные хныкалы, ну их в задницу. ГУЛАГ, кэгэбизм, тоталитаризм… А сами в академиях кафедры держали… Все в одни ворота пенальти забивают. А тут, слышь, поцапаются. Все-таки развлечение, скандал. Зови своих патриотов, сойдет.
– Богатеи взбесятся. Гляди, как бы не было худо.
– Богатеи не все за либералов. Там всякие. Приятеля хватай и пусть речь обличительную готовит. Через час я вас здесь подбираю. Все, Валерьяша, я помчался. Закончим в саунах, так что безмерно не надирайся.
– Да я вообще мало пью. Мне петь и писать надо.
Морхинин дозвонился до Миколы Лямченко. Объяснил ситуацию, пригласил.
– А как же деньги-то? – изумился Лямченко. – Двадцать пять тыщ за вход! Неужто твой друг за нас заплатит?
– Да вряд ли. Половина гостей будет бесплатно, как и мы с тобой. Они там потом разберутся. Сейчас по России столько ворованных миллиардов витает, что никто их толком и не считает. А это что! Мелочи… Поехали, глянем на золотую орду.
– Давай в кафешку зайдем. Хрястнем для разогрева, а там… по ситуации. Может, воздерживаться придется.
Лямченко примчался молниеносно. Зашли в кафе. А через два часа «мерседес» Зименкова подъезжал к раздвижным воротам в высокой ограде из мозаичного черно-белого кирпича с башнями, похожими на минареты. Вереница шикарных иномарок вливалась в ворота.
Большой двухэтажный зал; на середине овальная эстрада, а вокруг на плоскостях разного уровня с лесенками-переходами ресторанные столики, заваленные закусками и фруктами. На эстраде – конферансье, бывший солист Большого театра энергичный хохол в ослепительно-белом смокинге, орал в микрофон приветствия и представления.
Одеты все были действительно до изумления разнообразно: фраки, визитки бежевые, черные, темно-бордовые, фиолетовые; были и просто пошитые в Париже или Милане ординарные костюмы, но с галстуками из плетеных нитей турмалина. Дамы дефилировали в вечерних платьях сизого и алого бархата, в выставочных шелках, а полуголые куколки – в полупрозрачных лоскутках с бретелькой на плече, прикрывавших только исподнее.
Это были допущенные путаны высокого полета, а также дочери и содержанки магнатов. Их довольно трудно удавалось различить неопытному наблюдателю. Первые выбирались из самых красивых по четко рассчитанному соотношению бюстов, бедер, талий и ног. Однако среди них и правда попадались прелестнейшие в своей рекламной откровенности, а иногда и простодушно милые девчонки, действительно привлекательные и вызывающие чувство ласковой привязанности.
Содержанки и дочери магнатов от путан отличались блеском сапфировых, рубиновых, изумрудных камешков… Ну и где только возможно сияли бриллианты, иные во столько карат, что аж страшно становилось, – потому снаружи крепостной стены и у самого здания прохаживались «камуфляжники» с автоматами и длинноствольными орудиями убийства, смахивающими на миниатюрную артиллерию. Время от времени над башнями, похожими на минареты, грузно повисал охраняющий вертолет.
Среди показной и безмерной роскоши встречались женщины непричесанные, не тронутые макияжем, мужчины с заросшими подбородками и заспанными физиономиями, чтобы подчеркнуть свое полное пренебрежение к любому проводимому в vip-клубе мероприятию. Кто-то даже шаркал домашними тапочками и допивал большой стакан молока.
Гудели разговоры; отовсюду слышался смех. Шныряли корреспонденты-иностранцы. Гости старались веселиться: восклицали, рассказывали анекдоты. Впрочем, кое-где звенели бокалами, договариваясь о каких-то сделках, о вечеринках в узком кругу. Женщины намекающе улыбались тем, кто помоложе. Откровенно подходили к незнакомым мужчинам и предлагали провести вечер вместе, несмотря на присутствие мужей. Некоторые (профессионалы, умеющие проникать на официальные всевозможные торжества) нагло выдавали себя за известных артистов, попсовых певиц или за сотрудников министерств. Они обступили столики. Возникли официанты, несущие подносы, уставленные стеклом с содержимым всех цветов и оттенков.
Зименков познакомил Морхинина и Лямченко со своей секретаршей – изящно одетой женщиной под тридцать. Назвал Лилей, предложил приложиться к шампанскому. Лиля была мила: тонко шутила, ненавязчиво кокетничала, иногда вступала в довольно серьезные разговоры по поводу музыки, эпатирующего театра, знаменитых писателей – то есть о тех, которых представляло телевидение. Ее обняла дружески «телевизионная» дама, подчеркнуто современная, беспардонная, назвалась Магдой и сообщила, что она полька, шляхтянка Сибор-Клеретская.
Морхинин и Лямченко поддерживали эту говорильню, обсуждали что-то политическое с Зименковым. Морхинин решил поднабраться, попробовать чего-нибудь экзотического со столов, чего потом никогда не поешь, а вообще смотреть кругом повнимательнее на всякий случай – может, пригодится.
– Ну чего, Валерьяша, еще по водочке с икрой? – спрашивал радушно Зименков. – А ты, Коля?.. Ребята! – позвал он официантов. – Сделайте нам маленький ужин за этим столом. – Он засунул в верхний карман белобрысого официанта и его напарника, с виду грузинистого, по сотенной зеленой