Паутина судьбы — страница 27 из 52

Начался интеллигентный и милый, но все же итальянский гвалт. Все сразу начали быстро говорить, любезно улыбаться и приглашать, приглашать, приглашать…

Морхинин поцеловал руку пожилой синьоре Федерике и Виттории, жене Джино, в ответ чмокнувшей его в щеку. Он серьезно по-мужски пожал ручку светленькому Риккардо и поинтересовался его именем. «Mio nome Riccardo Bertagini», – четко представился трехлетний внук Владимиро. Потом мальчик (как разобрал Морхинин), в свою очередь, предложил назвать себя приезжему дяде-иностранцу. Пришлось сказать, что его «nome – Валериано», и затем лишь вручить машинку.

– Грацие, синьор Валериано, – выражая сдержанное удовольствие на сосредоточенном личике, поблагодарил Риккардо. Но быстро потерял терпение, взвизгнул и, сопровождаемый кем-то из родственниц, помчался вверх по лестнице в детскую.

Вскоре умытый, причесанный, сменивший рубашку Морхинин оказался за столом с приготовленными по-праздничному рыбой, мясом, пестрой массой нашинкованных овощей, бутылями с красным вином и минеральной водой. Спохватившись, Морхинин вернулся в свою комнату, достал из сумки литровую бутылку водки, большую банку красной икры и маринованные белые грибы в фирменно украшенной упаковке, которые он купил в Замоскворечье на «Славянской ярмарке». Кроме того, вручил дамам двух матрешек и деревянного русского старика в лаптях, сидевшего на печи. Итальянки восхищенно разглядывали сувениры и делали вид, что держат в руках веселые русские поделки впервые. Уж наверное Владимиро давно навез из командировок «хохлому», пару пламенеющих розами «жостовских» подносов и голубоватую изящную «гжель».

Ужин не стали затягивать, так как с утра нужно было ехать в Турин, к славистам-переводчикам. Затем следовало посетить Ассизи, родной город Проперция. Вечером там намечалась презентация, где должны были присутствовать все принявшие участие в издании романа.

Наутро позавтракали омлетом с ветчиной, сыром и солеными оливками. Кофе отблескивало золотистой пенкой, а жена Джино, маленькая бойкая Виттория, похожая на симпатичную грузиночку с голубыми глазами, сбегала в соседнюю булочную, принесла хрустящие булки и кусок торта.

На этот раз вишневый «Фиат» вел сам Владимиро. Джино на более представительном автомобиле укатил в свою фирму.

Дальше все сложилось прекрасно. Был апрель; деревья и кусты вдоль шоссе отцветали, зато ярко пылали ухоженные клумбы на поворотах. Сияло почти по-летнему солнце, глубоко синело южное небо. Настроение нахлынуло чудесное. Морхинин сидел, тараща счастливые глаза по сторонам, разговаривал с этим удивительным человеком – итальянцем с русским именем – и думал про себя: «Как же это все привалило? Почему Бог дал такую радость, за что? Он в Италии. Здесь издали его роман, хотя он не приложил для этого ни малейшего усилия. Чудеса!»

Приехали в Турин. Познакомились в университете с чудесной благожелательной женщиной, возглавлявшей большое отделение славистов. Поговорили по-русски со студентами, с преподавателями. Валерьян подписал итальянский вариант (темно-бордовый том с изображением Проперция на фоне римских колонн). Этот Проперций напоминал не юношу с романтическими локонами, а боксера-профессионала с боевым выражением на скуластом лице. Таково было творческое решение художника.

Зато на отвороте обложки оказалось предъявленным давнее фото автора – молодого сердцееда с идеальным воротничком и соразмерным, как равнобедренный треугольник, узлом галстука. Здесь же подробнейшим образом отпечатана желтым по бордовому биография Морхинина, указаны и презентатор Бертаджини, и переводчики. Затем дана пара статей о соотношении русской и латинской поэзии. Словом, издание было почти академическое и на великолепной меловой бумаге.

Пообедали в ресторане и поехали на презентацию в Ассизи.

Их встретили мэр с супругой, бывший мэр без супруги, он же латинист – переводчик стихов. С ними очень бойкий, хорошо знакомый Бертаджини асессор по культуре, типичный общественный деятель провинциального масштаба и помощник асессора, счастливый, что присутствует на таком редком праздненстве. Все итальянцы выражали мимически свое чрезвычайное благожелательство.

Наконец Владимиро представил Морхинина солидной паре, собственно издателям романа – синьору Энрико Эсальтато и его супруге синьоре Лауре Бомонди. Морхинин сообразил: они дали основные деньги на издание романа, поэтому с особым энтузиазмом пожал руку синьору Энрико и с грациозной почтительностью поцеловал руку синьоре Лауре.

Зал при городском правлении был небольшой, человек на сто. Он не вместил желающих присутствовать при презентации. Собрались не только земляки древнего поэта (они, конечно, составили большинство), но проявили интерес некоторые любители литературы из Турина, Милана, Вероны, Перуджи и даже какой-то проворный римский фотокорреспондент. Некоторые женщины принесли цветы, которые вручили Морхинину, будто артисту или музыканту. Тут же, при входе, старая усатая дама в широкополой шляпе продавала бордовые тома «Проперция».

Почти все пришедшие на презентацию купили по две-три книги, хотя, как шепнул ему Владимиро, провинциалы в Италии весьма прижимисты. Но у итальянцев сохранился, помимо общего италийского, еще и особо подчеркнутый, иногда просто фанатичный, местный патриотизм. Если какой-то человек прославился, то отметить его юбилей или организовать презентацию, относящуюся к славному земляку, считалось делом чести. Энтузиазм охватывал всякого.

Сначала выступал Бертаджини. Он рассказал, как случилось, что группа итальянцев решила перевести и издать русскую книгу о своем земляке. Потом латинист прочитал несколько стихов Проперция в своем переложении. Затем что-то о традициях в литературе произнес местный асессор по культуре. Несколько бодрых и патриотических возгласов кинул с эстрады мэр Ассизи. Он обещал, что в предполагаемом месте рождения поэта усилиями мэрии будет сооружен скромный, но красивый мемориал.

Наконец поднялся совсем затекший от сидения Морхинин. Он проговорил три приветственные фразы, выученные с помощью Владимиро, и помахал над головой сомкнутыми руками, как при победе на спортивных соревнованиях. Ассизцы устроили ему авацию: еще бы! Этот русский, очень видный мужчина и, видимо, знаменитый писатель, прославил в своей книге их земляка. А значит, и прекрасный городок Ассизи. И, следовательно, морально приподнял и отметил каждого из них. Браво, синьор Валериано! Вива Проперцио! Эввива Ассизи!

Репортер из Рима, приглашенный синьором Владимиро, и сам Бертаджини усиленно фотографировали происходящее, имея в виду поместить эти фото на страницы газет в Риме и Мантуе. Собственно, снимали презентацию вообще все кому не лень. Местный асессор по культуре объявил, что в Ассизи будет издан буклет с материалами о древнем поэте и о чествовании его памяти.

После презентации объявили, что предстоит фуршет для инициативной группы. Народ повалил из зала на улицу, устраивая для себя продолжение торжества в маленьких ресторанчиках.

К вечеру Бертаджини с Морхининым в двадцатый раз распрощались с благодетелями и помощниками издателей. Люди, приехавшие из других городов, покинули взбудораженный городок Ассизи.

Поехали в Мантую и синьор Владимиро с гостем. По дороге Морхинин наблюдал уже тускнеющее солнце и небо. Молодая листва деревьев пятнала узорами теней придорожные строения.

Бертаджини в каком-то месте решил свернуть с главного шоссе, чтобы поехать более близким путем, среди вилл, сельских поселков и надоевших уже и в России стандартных таунхаузов. К дороге подступили заросли кустарников с белыми цветами и редкоствольный чистенький лес, отгороженный высокой изгородью из металлической сетки. Она длилась, не прерываясь, за исключением редких пропускных пунктов с домиком охраны и осветительной мачтой, как на стадионе или в летнем театре.

По мере езды Бертаджини обеспокоился приближением темноты, потому что старый «Фиат» стал подозрительно почихивать. Машина, точно обидевшись на сетования хозяина, еще больше раскапризничалась и остановилась.

Как раз поблизости, в сетчатом ограждении какого-то перелеска, въезд оказался распахнутым. Три-четыре автомобиля с потушенными фарами темнели за изгородью. Рядом заметны были фигуры людей, активно передвигавшихся около машин и даже бежавших иногда в сторону какого-то небольшого строения. Несколько раз слышались резкие итальянские ругательства.

Морхинин ничего не понял, а Бертаджини внезапно помрачнел. Он торопливо вылез из «Фиата», открыл капот и стал энергично возиться во внутренностях своего экипажа. Валерьян остался сидеть, потому что ничего не смыслил в автомобилях.

Через пятнадцать минут Бертаджини устранил неисправность, залез в машину, и они потихоньку тронулись. Владимиро проговорил что-то по-итальянски и прибавил скорость. Тут оба литератора вздрогнули. Сначала один, а следом несколько выстрелов прозвучало за открытой сеткой изгороди.

– Что такое? – Морхинин старался разглядеть что-нибудь в том направлении, где прогремели выстрелы.

– Ничего не заметили? – спросил Владимиро. – Не в нас ли пуляют, а? Ну, я завез вас, мой друг! Нужно мне было, старому ослу, сворачивать с шоссе…

– Что, шалят ребята? Бандитизм?

– Бандитизма хватает, хотя с Россией, я думаю, не сравнить. Однако с тех пор, как у нас активно расселяются африканцы и албанцы, положение ухудшилось.

– По-моему, за нами едут, – сказал спокойно Морхинин, подумав невольно: «А ведь я могу не вернуться в Москву. Останусь тут навсегда, в земле моего литературного героя».

– Разве? – всполошился Владимиро. – С какой стати, черт возьми!

Им преградил дорогу громоздкий «Лендровер». Двое подошли и сказали несколько слов Владимиро. Он ответил и стал разворачиваться. В сопровождении «Лендровера» они вернулись к открытой сетке и въехали на лужайку, где стояли в темноте другие машины.

– Кто это? По наши души? – тихо поинтересовался Морхинин.

– Мафиози, думаю. Не знаю, что им нужно, – ответил Бертаджини. Он, кажется, сильно нервничал. – Выходим, Валерьян. Они приглашают в дом. Нас хочет видеть их начальник.