– Я сейчас шприц принесу, – заявил молодой сосед. – Укол обезболивающий сделаю писателю. Пусть не пьет водку с экстремистами.
– Ты же электронщик, а не медик, – удивился Морхинин. – Откуда у тебя замашки сестры милосердия? – шутилось с большим трудом.
– А вот ты, Игорек, про лопатник с зеленью… – напряженно раздумывая, спросила парня старушка Татьяна Васильевна. – Это что за средство такое?
Несмотря на бедственное положение Морхинина, все не удержались от усмешки.
XXVI
Через неделю Морхинин стал осторожно выходить на улицу.
Он встретился с Лидой Соболевой. Оба отнесли заявления в прокуратуру и в отделение милиции на Старом Арбате. Соболева требовала объяснений по поводу неправомерного задержания родственника. Морхинин как свидетель и как потерпевший выразил письменное возмущение по поводу произвола.
– Колосков оказал активное сопротивление, – сварливо заявила представитель прокуратуры, крупная некрасивая женщина в синем мундире. – Он почти нокаутировал двоих сотрудников в момент задержания.
– Задерживали Колоскова так, будто он совершил убийство!
– Он связан с организованной группой скинхедов, – буркнула представительница прокуратуры. – Занимается подготовкой экстремистов.
– Это надо вначале доказать, – вспылил Морхинин. – Если спортивный инструктор тренирует на общественных началах группу молодежи, это не значит, что он готовит экстремистов. В демократическом обществе… у вас ведь демократия…
– У кого это «у вас»? – злобно перебила женщина в синем мундире. – А у вас не демократия?
– У нас бесправие, рукоприкладство, не имеющее оснований задержание. Хоть бы постыдились иностранцев. Меня два индуса подняли с тротуара. За что били меня? Один из задерживающих… краснорожий такой… гад…
– Ну, вы поскромнее тут выражайтесь… – с пожелтевшим от ярости лицом стукнула по столу прокурорская дама.
– Ха, ха, ха! – театрально воскликнул Морхинин. – Послушали бы вы, как орали матом ваши сотруднички на всю Арбатскую площадь!
– Это не наши сотрудники, – несколько убавила нажим женщина в мундире. – Мы будем еще выяснять.
– Вот и выясняйте, какой краснорожий гад ударил кулаком по больному ребру, а потом ногой в живот пожилого человека, члена Союза писателей? Кстати, вот заключение врача. Я еще напишу обо всем этом и опубликую в газетах… – навалился с подобием журналистского пыла Морхинин. – И в Интернете… На весь мир напишу… На русском, английском и на китайском…
В отделении милиции они явились к начальнику. Молодой полковник, сияющий отменным здоровьем и, по-видимому, материальным благополучием, встретил их весьма любезно. И тут же начал шутить:
– Это не наши опера. Клянусь, у нас я лично допросил каждого. Они только руками разводят. Я тоже не понимаю, чем вызвано такое безобразие?
– Преступление неизвестных, как вы утверждаете, лиц произошло в вашем районе, господин полковник… – Морхинин с демонстративным вызовом глядел в упитанную физиономию милицейского начальника.
– Вообще-то положено обращаться «товарищ» или «гражданин»… – как бы замаслившись от явно импонирующего ему слова, поправил Морхинина довольный жизнью руководящий чин.
– Ну, какой вы… товарищ? – отреагировал избитый писатель. – вы господин… майн герр оберст… Когда меня известят?
– Как только все проявится, – внезапно потемнев и надувшись, произнес полковник.
Лида и Морхинин вышли на древнюю московскую улицу, пеструю от иностранных реклам, гремящую самодеятельными рок-группами, торгующую фальшивым советским обмундированием и наградами, переполненную праздными зеваками, озабоченными жуликами и закамуфлированными проститутками.
Лида вздохнула.
– А меня с работы уволили.
– Как? Почему? – поразился Морхинин.
– Какие-то влиятельные господа потребовали от моего директора, чтобы он не держал в журнале сестру экстремиста.
– Вот мерзавцы! – отреагировал ожесточенно Морхинин. – Куда же вы пойдете? У вас есть что-нибудь на примете?
– Пока нет. Будем жить на мамину пенсию.
– Тогда одну минуту. Дайте мне мобильник, если есть.
Призадумавшись, Валерьян Александрович вспомнил номер телефона в редакции газеты «Московская литература», где верховодил Лямченко.
– Извини, Коля, за беспокойство. Это Морхинин.
– Шо?! Ты разве живой? Мне докладывали недавненько, шо некто Морхинин похоронен с почестями на буддийском кладбище, як видный представитель россиянской литературы, – Лямченко усердно забавлялся своими украинизмами.
– Ну, хватит тебе. Я еще живой.
– А если ты не вмер, то шо ж ты исчез, сукин сын, на целых три года. Я думав уже, шо тебя застрелили на дуэли. Или переехала электричка. Ну, и шо тебе треба в редакции?
– У моей знакомой, очень хорошей женщины…
– О! То тебе верю с першего разу, ты специалист.
– Перестань. У нее арестовали брата по обвинению в экстремизме. За то, что он обучал группу парней боевым искусствам.
– Так. Слухаю дальше.
– Он трижды награжденный, дважды раненый офицер. Ветеран чеченской войны.
– Ну, это им наплевать, – заметил Лямченко. – Наоборот, такая характеристика даже усугубляет его вину. Как его именуют?
– Майор в отставке Колосков Роман Петрович.
– Попробуем что-нибудь про него узнать по нашим каналам, – важно произнес Лямченко. – Шо еще?
– Его двоюродную сестру, Лидию Сергеевну Соболеву, в связи с таким родством уволили. Жить не на что. Мать – пенсионерка. Я прошу тебя помочь ей.
– А шо она умеет делать? Полы мыть? Может, борщ варить?
– Она окончила филологический институт.
– Ха! Так мы с ней однокашники? То другое дело. Поэтесса?
– Нет. Ее выгнали из журнала «Семья».
– Так то ж вонючая гламурная похлебка с киселем. Очень хорошо, шо выгнали. У меня найдется место. А, як Микола понадобился, так сразу Морхинин ожил! Ух, жук…
– Спасибо, Коля. Ты не пожалеешь.
– Ну, давайте. Жду тебя… с твоей Лидой.
Когда приехали в редакцию, Лямченко показал себя весьма предупредительным и в будущем, очевидно, благожелательным шефом. Любезно поздоровавшись с Соболевой, он сделал вид, будто хочет ударить Морхинина за его длительную пропажу. Но Валерьян Александрович искренне испугался:
– Осторожно, Коля! Меня ведь били за то, что я был рядом с майором.
– Эх, не везет тебе, брат! Терпи. Бог тебя испытует. Правильно, что Колосков учит ребят боевым искусствам. Смогут хоть защищаться, – сказал Лямченко Лиде и пригласил ее к компьютеру.
Соболева показала отличное владение пресловутым электронным агрегатом. Послала несколько писем, перепечатала пару текстов и заметку в газету. Затем нашла электронные адреса нужных финансовых ведомств.
– То, шо мне треба, як воздух. Замечательно, прекрасно и чудесно, – оценил Лиду Лямченко. – Придется полуторный оклад платить. Прошу вас, Лидия Сергеевна, подписать договор с редакцией газеты и Издательским домом «Российская литература».
Морхинин едва заметно усмехнулся, слушая похвалы Миколы, особенно когда тот упомянул про полуторный оклад. Он-то знал: энергичный и преданный делу Николай Иванович крайне тяжело расстается с деньгами. Даже с чужими, как Морхинин убедился на собственном примере.
Тем не менее он отправился домой с чувством выполненного долга. Однако, увидев за открывшейся входной дверью взволнованное лицо Таси, сразу сообразил: «У нас беда!» И припомнил, как еще в прошлый раз шутил – «отворяй ворота». Ну так: приключения продолжаются.
– Что? – спросил Морхинин, чувствуя учащающийся ритм сердца.
– Звонила твоя старшая Соня… – расстроенно начала бледная Тася.
– Что-нибудь стряслось с Машкой? – запаниковал Морхинин, прежде всего охваченный тревогой о внучке: «Девке тринадцать исполнилось, сейчас такое время…»
– Нет, – сказала Тася, выставляя ладони. После чего огорошила. – Нет, – повторила она, – не с Машей… У Сони убили мужа.
– Убили Андрея? – В течение всей сониной жизни с этим настойчиво-резким бизнесменом Валерьян старался с зятем не встречаться. И практически не знал его, как человека. Но… – Убили?!
– Соня просила тебя позвонить ей на работу.
– Плачет? – спросил Морхинин, вообразив рыдания дочери, когда набирал номер телефона.
Подошла секретарша с надменным голосом.
– Ставрову Софью Валерьяновну.
– Переключаю.
– Соня, ты?
Голос Сони показался Морхинину таким же спокойным, как всегда. Только возникло ощущение, что ей трудно произносить слова, шевелить губами и языком.
– Я, – сказала Соня. – Я тебе звонила.
– Доченька, как же это произошло? Когда?
– Позавчера.
– Почему ты не позвонила сразу?
– Было много хлопот.
– А когда похороны? – уточнял сочувствующим голосом Морхинин. – Где?
– Андрей уже похоронен. Кремирован.
– Когда? – Морхинину вдруг стало дурно.
– Сегодня утром.
– Но почему не позвали меня? Андрей мой зять все-таки.
– Ты его почти не знал и никогда не общался с ним. Зачем?
– Что – зачем? – Морхинину почему-то захотелось плакать. Ну, как же так? Что за странное оцепенение? Убили молодого энергичного русского мужчину! И кругом – абсолютное неподвижное спокойствие. Похоронили, конечно, богато. И, кажется, более хладнокровно, чем если бы убили собаку. – Ты плакала? А Маша? Как она?
– Оказалось, Маша очень любила своего отца, – медленно произнесла Соня. – Она сейчас у бабушки. Нет, не у твоей бывшей жены, разумеется. Она с Инной Николаевной.
– Мать Андрея, наверное, безумно страдает.
– Ничего, – сказала Соня, подумав. – Инна Николаевна – железная старуха. Маше у нее пока хорошо.
– Но какова причина? Что говорит следствие?
– Следствие идет. (Морхинин почти воочию представил, как Соня пожала плечами.) Они сейчас все друг друга убивают. Бизнесмены, губернаторы, депутаты, генералы… Что ж поделаешь! Меняется верхний слой. («Боже мой, как она размеренно говорит все это! Она не любила своего мужа? Или… что же?») Папа, у меня дела. Я теперь помощник управляющего фирмы «Оссиан». Поговорим позже. Например, через три дня. Мне нужно кое-что у тебя узнать.