— Как ты думаешь, Даша — что с нами произошло? Почему ты никому не сказала о своей догадке?
— Зачем? Ты — командир и должен им оставаться. Никакого смысла в моем признании не было бы — только лишний повод для брожения команды. Хватит нам и того, что нас занесло на край света.
— Тогда почему не сказала мне?!
— Не знаю. Мне тоже неприятно об этом говорить. Никому не нравиться ощущать себя клоном.
— Почему же решилась сказать теперь?
— Мы пытаемся вернуться. Если удастся — придется разговаривать с командованием разведки. Ты будешь докладывать о том, что произошло? Я имею в виду наше удвоение.
Шестун промолчал.
— Ты будешь об этом докладывать? — настойчиво повторила свой вопрос Даша.
— Я обязан докладывать обо всем существенном, что случилось во время полета, — неохотно кивнул Андрей.
— Ты не должен об этом докладывать!
— Почему?
— У командования может возникнуть к тебе недоверие. Необоснованное недоверие. Я, конечно, не сомневаюсь в том, что они будут считать, что ты это ты, но некоторые изменения твоих внутренних органов могут натолкнуть их на мысль, что твое поведение во время очередной разведывательной экспедиции может быть не всегда до конца продуманным. Мне кажется, что есть серьезная опасность, что может быть принято необоснованное решение о твоем списании.
— Но ведь все и в самом деле может обстоять именно так, как ты об этом говоришь. Вдруг мое поведение и в самом деле непредсказуемо? Тогда такое решение выглядит вполне оправданным. Конечно, для меня мысль о списании…
— Ну что ты говоришь, Андрей?! Ты ведь командир экстра класса! Твоя честность, конечно, тоже говорит о профессионализме, но… Я не теряла времени даром и провела полное комплексное исследование твоего и своего организмов. Данные обработаны с помощью Центрального компьютера. Я сотру всю информацию, как только ты с ней ознакомишься. Но только ты можешь обеспечить мне доступ к ее уничтожению.
— Но остается черный ящик! — возразил Шестун.
— Черный ящик изучается только в случае явных кризисных ситуаций. Во всех других случаях при очередном разведывательном полете новая запись пишется поверх, полностью уничтожая старую. Ведь так?
— Предположим… Какие ты провела исследования? — с интересом спросил Шестун.
— Прежде всего я провела полный анализ молекулярных структур и в особенности — ДНК.
— Ну?! — в голосе Шестуна появились нотки нетерпения.
— ДНК и молекулярная структура полностью идентичны нашим данным, заложенным в базу данных еще перед полетом.
— Иными словами — мы можем пройти любой тест на чужеродность?!
— Да! В том-то и дело, Андрей — мы на 100 % земляне!
— Откуда же зеркальность? Или это нам только кажется?
— Нет, не кажется — мы на самом деле на макроуровне стали зеркальными отражениями самих себя, в том числе поменялись местами нейронные цепи левого и правого полушарий и все зоны — зрительная, речевая и так далее. Но на микроуровне мы остались прежними. Даже аминокислоты не стали зеркальными. А ведь если бы зеркальное отображение произошло бы не на уровне организма, а хотя бы на уровне аминокислот, мы не смогли бы жить! Поэтому зеркальность затронула только макроуровень. Видимо, это единственный способ совместимого с жизнью удвоения организма. Это можно сравнить с удвоением нитей ДНК — их половины зеркальны, но на микроуровне состоят из одних и тех же азотистых оснований и атомов.
— Скорее, это похоже на объемное зеркальное изображение.
— Наверное. Трудно подобрать точное сравнение для того, что мы знаем. Думаю, что на Терре, как это ни странно, продвинулись в этом направлении дальше, чем мы.
— Как, по-твоему, произошло удвоение?
— Точно не знаю, но кое-какие предположения есть, — пожала плечами девушка.
— Давай, выкладывай! — попросил Андрей.
— Вспомним обычную полосу Мёбиуса. Если вырезать полосу, затем один ее конец перевернуть и соединить со вторым, получится единая поверхность.
— Это понятно. Длина сразу же удваивается, а точки, находящиеся друг под другом, реально находятся на максимально возможном расстоянии одна от другой, если придерживаться границ полосы.
— Но это еще не все! — нетерпеливо добавила Даша, недовольная тем, что ее перебили: — Не часто обращают внимание на то, что в реальности существует две совершенно разные полоски Мёбиуса. О первой я уже сказала — в случае наличия определенной толщины Д, никак не соотносящейся с самой плоскостью полоски, длин действительно удваивается и двумерный человек просто движется по ней вперед. Но есть и другой вид листа Мёбиуса, при котором не существует никакой ширины Д. Д=0! В этом случае верхняя и нижняя стороны плоскости полоски составляют собой единое целое. Казалось бы, это не должно приводить ни к каким существенным различиям, но в реальности… Если двумерный человек делает один оборот, он…
— Возвращается в ту же точку в качестве точной зеркальной копии! воскликнул Шестун.
— Именно! Или, если хочешь, мир для него становится зеркальным. Еще один оборот возвращает его в нормальное состояние. На самом же деле мир второй модели листа Мёбиуса абсолютно изотропен — в нем нет зеркального и обычного состояний. Все зависит от того, как на это смотреть, от какой точки вести отсчет. Если смотреть снизу, структура будет в виде Е, сверху — Э. Но совершенно очевидно, что любое перемещение по кругу меняет точку отсчета, а еще одно — возвращает ее в прежнее положение. Отсюда и эффект зеркальности.
— Но ведь мы не стали зеркальными на микроуровне, иначе просто не смогли бы жить, да и круг в петле Мёбиуса, пусть даже и трехмерный, явно не описывали! К тому же, если это объясняет зеркальность, то не объясняет само удвоение.
— Мы действительно не стали зеркальными на микроуровне или, быть может, стали, но дважды. Для зеркальности нам вовсе не нужно описывать полный круг — главным здесь является само расположение понятий «лево» и «право», то есть смена координат отсчета. А она происходит всегда, когда в более высоком измерении поверхность в более низком переворачивается нечетное число раз. Это первый постулат Тищенко. Представь обычную ленту — по ней мы, в данном случае — двумерные, движемся по двумерному же лабиринту. На некотором расстоянии впереди в третьем измерении есть развилка — лента делится на две части и одна, более длинная лента, представляет собой полосу Мёбиуса.
— Если наша конструкция имеет ширину Д, то такой переход невозможен в принципе, так как лента Мёбиуса выводит нас на другую сторону главной ленты. А если ширины нет, Д=0, но как решить, по какому переходу мы должны двигаться?! — возразил Шестун.
— А давай представим третий вариант — наша полоса имеет сверхмалую ширину дельта Д, но все же имеет. Но мы, двумерные, ее не ощущаем, так как одновременно живем на обоих сторонах ленты. Когда мы достигаем развилки, мы будем видеть свет от обоих полос — по основному пути и по ленте Мёбиуса. Но, если их структура одинакова, то переход вообще незаметен, потому что изображения приходят во взаимную интерференцию. Это, видимо, и произошло в туннеле, который неожиданно возник в стене. Вот мы и не заметили перехода. Когда наши двумерные люди достигают развилки, ширина и основного пути, и отходящей от него полосы Мёбиуса уменьшается до половины дельта Д — дельта Д:2. Мы незаметно для себя делимся на две части. Это происходит всего за пару шагов. Прошлое у нас в любом случае будет общим и, даже озираясь назад, мы будем видеть одно и то же, а вот будущее — совершенно разное. Если бы длина основного пути и листа Мёбиуса была одинаковой, мы бы могли столкнуться и даже погибнуть, ибо у нас все органы удвоились бы, уничтожив друг друга, но из-за разности длин, одна из которых в нашем случае основная, обе наши части достигают цели, но по основной — раньше. А копия, движущаяся по ленте Мёбиуса, достигает соединения гораздо позже и… появляется в зеркальном для себя мире.
— А как же быть с шириной?
— Здесь два варианта. Либо второй стороны просто нет, либо… дельта Д и дельта Д:2 ведет себя совершенно одинаково. Возможно, что существует квант ширины и он не может быть меньше дельта Д. Тогда очевидно, что сколько бы дельта Д:2 не сливалась с дельта Д:1 или дельта Д, в итоге все равно ширина будет дельта Д. То есть эта разница играет роль только на линии развилки или объема развилки, если говорить применительно к нашему случаю. Во всех же остальных случаях дельта Д:2 равно дельта Д. Видимо, вне развилок стоит ввести коэффициент Р, численно равный количеству пересекающихся пространств. Тогда вне развилок дельта Д = дельта Д: Р, где Р — коэффициент микрокривизны пространства, не имеющий практического смысла. А в развилке Р приобретает конкретное значение и, возможно, оно бывает только целым положительным числом, ограниченным каким либо пределом. Скорее всего, Р всегда равен 2. Если угодно, я даже могу придумать ему название.
— Чего тут думать — коэффициент Рыбачук! Это грандиозно! — закричали Шестун, ошарашенный глубиной догадок Даши.
Некоторое время Андрей молча сидел, восхищенно любуясь девушкой, но затем вновь поддался нахлынувшим на него эмоциям:
— Великолепно! Все это и просто, и сложно одновременно! И, главное, наглядно. Признаюсь честно — я этого от тебя не ожидал!
— Это еще не все, — заметила залившаяся румянцем Даша.
Ей, конечно, было приятно, что Шестун по достоинству оценил ее открытие, но девушка спешила поделиться своими другими догадками:
— Таким образом, помимо макрокривизны пространства существует его микрокривизна. Что означает, по-твоему, отсутствие зеркальности на микроуровне?
— Ну?! Говори — не тяни! — попросил Шестун.
— Видимо, коэффициент микрокривизны все же величина постоянная и тесно связан с размерами микромира. И на уровне молекул и ниже зеркальность либо невозможна, либо осуществляется дважды. Именно этим и можно объяснить наше теперешнее состояние — мы зеркальны на макроуровне, но абсолютно нормальны на микро. Остается только понять, зачем вообще произошло наше раздвоение на Терре.