– Саня, у тебя есть вопросы? – оживился он, глянув на сына мельком. – Прежде умела спрашивать только Рена. Растешь!
– Есть, – гордо кивнул Саня. – Я так понимаю, что магов удачи никто не способен выучивать по-настоящему. Нет даже нормальных книжек. Одну мне прислали, и та тоньше мизинца, вся из сплошных невнятностей. Словно Вдова боится этого знания. Откуда же они берутся, что могут и как их определяют?
– Ничего себе вопрос, основательный, – похвалил отец. – Ты почти что в точку попал. Не исключено, что сама Вдова опасается магов. Но куда вернее и важнее, я бы сказал, то, что маги тайной полиции боятся распространения этого знания.
Отец улегся на дедову лавку – Корней сегодня дежурил при паровозе, приглядывал за профилактикой. Раньше утра его дома не ждали, потому и пользовались местом свободно. Прикрыв глаза, Король чуть помолчал.
– Не помню всего и точно, – вздохнул он наконец. – Однако кое-что я тебе могу сказать. Очень важно само отношение мага к удаче. Для одних она вроде камня, который можно бросить во врага с непреодолимой меткостью. А еще она средство для самовозвышения, осознания своей уникальности.
– Так это же черные маги получатся, – ужаснулся Саня. – Совершенно черные! Ну если по науке, то управляющие потоком отрицательной удачи.
– Именно так, отрицательной, – согласился отец и даже сел, оживляясь. – Их проще воспитать. Юнц таких не ценит и не учит, это помню безусловно и наверняка: отбраковывает и отсылает с третьего курса в особое заведение, действующее под контролем дворца, а того точнее, под управлением первого мага, начальника тайной магической полиции. Бестолковые людишки оттуда выпускаются во взрослую жизнь. Однако власти им достается немало, такова наша действительность.
– А белые маги?
– Саня, да не бывает их вообще, белых или черных, имеются недоученные и полноценные, – усмехнулся Король. – Все внутри человека. Магия удачи – она лишь нить знаний, опыта и таланта на стержне. А стержень – это ты сам. Твой характер, твое представление о добре и зле, о допустимом и запретном. Твоя вера в себя, в судьбу… я бы больше сказал, но не помню!
Король расстроенно потер ладонью лоб, пару раз стукнул себя кулаком в переносицу. Рассмеялся, порылся в карманах, сходил в Санин закут и пошуршал там. После этого снова лег, подбросил и ловко поймал черный кремень, добытый из знаменитой банки, подаренной давно еще самим Михаилом Семеновичем. Шевельнул пальцами, и в них мелькнула тонкая сухая палочка.
– Допустим, темная удача – камень. А вот – человек. Средний, обычный. Жизнь его пообломала, высушила детскую влюбленность в мир и веру в свои силы. Стукни его настоящей бедой – сломается, рассыплется в труху. Таковы жители хвостовых вагонов. Ничего не помнят и не желают помнить. Жить, не отвечая даже за самого себя, просто.
Саня отобрал у отца сломанную палочку. Бережно положил ее на стол, словно и правда имел дело с больным, слабым человеком. Король хохотнул, опять шевельнул пальцами, вышло у него ничуть не хуже, чем у настоящего фокусника. Теперь между большим и указательным блеснул тонкий прочный гвоздь.
– Другой человек. Крепкий, как ему мнится. Удары его, однако же, меняют не меньше, чем сухую палку. Гнут. – Король поманил сына пальцем и виновато шепнул в самое ухо: – Таков в некотором отношении наш дед Корней. Человек замечательный, но лестью его пронять легко. Да и на звания-похвалы отзывается, гнется. Однако же есть у него стержень.
– Деда запросто не согнуть, – вступился Саня за Корнея, укладывая гвоздь возле палочки.
Король кивнул, не пытаясь спорить. В третий раз раскрыл ладонь. На ней лежала упругая черная масса, названия которой Саня не знал. Зато сейчас он сам и без слов понял, что таким веществом отец отмечает совсем иных людей. Сколько ни бей камнем – пружинит масса и возвращает себе прежнюю форму. Зато в руку держащего камень отдает силу удара, словно мстит за грубость.
– Это мы с тобой. Еще не маги удачи, но изменить нас трудно. Упрямые мы, Саня. И сами решаем, что в жизни хорошо и что дурно. В удачу же не верим, ударов ее не страшимся. Пусть себе трудится, таков ее удел. Главное – не поддаваться. Не терять себя.
– А кто же маги? – окончательно запутался Саня, отбирая темный кусочек упругого вещества и укладывая в рядок, после гвоздя.
Трудно представить себе, что именно может продолжить ряд на столе. Даже, пожалуй, невозможно.
– Чем плох последний вариант? Упругая штуковина.
– Маги не только остаются собой, они меняют окружающее, – назидательно молвил отец. – Эта штуковина, как мне помнится, называется каучуковой смолой. В нее добавлена сажа, оттого она и черна. Но для нас сейчас это неважно. Смола хороша. Но есть кое-что поинтереснее. Сейчас припомню, как оно заклинается. Я же знал…
Король снова стукнул себя кулаком по лбу, смешно сморщился и зашипел – перестарался, выбивая память. Хмыкнул, шепнул неразборчиво пару слов. Теперь на руке лежала упругая стальная пластинка, усиленная незнакомым Сане заклинанием.
– Ударь ее камнем, – велел отец, укрепив пластину вертикально в малой щелке досок. – Мама нам здорово ввалит за царапину на столе, но вопрос-то важный. Так что бей, не сомневайся.
Саня кивнул. Примерился, пару раз вскинул кремень на ладони. Сжал его поудобнее и изо всей силы опустил на тонкое ребро пластины. Результат он знал заранее: железка согнется, жалко звякнет – и распадется надвое… Но вышло иначе. Пластина зло взвизгнула по кремню, высекла искру, царапая камень и отбрасывая вверх. Даже руке стало больно от резкой отдачи. Саня заинтересованно рассмотрел царапину на тяжелом камне – и ударил снова. Кремень щелкнул, от него откололся изрядный кусок.
– Вот это, – гордо сообщил отец, укладывая пластинку в общий ряд «людей», – наша мама. Она меня с того света вытащила, переупрямила темную удачу. Проклятые долго не живут, а я двенадцатый год вполне здоров и даже счастлив. Чем не магия? Наша мама умеет не просто быть собой вопреки всему. Она борется за свое самое дорогое и меняет тяжесть камня темной удачи. Даже уничтожить его способна. Ты, Саня, если поймешь ее силу и будешь хорошо учиться, сможешь стать настоящим последователем ректора Юнца. Как мне думается, я в свое время не справился. Так что старайся за двоих!
Отец виновато вздохнул, сгреб со стола все предметы и ссыпал сыну в ладошку. Придирчиво потер ногтем вмятину на том месте, где крепил пластинку. Вроде бы она едва приметна. Может, Лена и не будет их ругать.
– Папа, а дорожницы и дорожники, которые торговые караваны через рельсы переводят, они не маги?
– Недоученные. Самородные, случайные, с низким уровнем таланта, – зевнул Король, кутаясь в одеяло. – Обычно «зародыши» темного мага удачи. Используют силу ради личного обогащения. Рано или поздно их ловят и доставляют в столицу. Кого-то проклинают, кого-то доучивают, пристраивая дознавателями и иными, более мелкими чинами в тайную магическую полицию. Саня, на сегодня все. Вам с Олегом еще учить свои уроки, а я так набегался – веки сами слипаются.
Утром отец ушел на работу до зари. Рассвет, как показалось Сане, вовсе не наступил. Серые сумерки повисли, не желая бледнеть. Тучи хмурились, истекали пасмурным, мелким и холодным дождем. Ветер то стихал, то порывами норовил забить сырость в каждую щель рассохшихся за лето вагонных досок. Мама сердито фыркала, перебирая и пряча поглубже в сундук последние летние вещи, встряхивала и развешивала зимние, недовольно поглядывала в угол, на жидкие и тонкие бревнышки поленницы. Деду некогда, Король устает. Дров маловато. Но их можно и теперь набрать, и ближе к зиме. А вот настоящих, сухих растопочных, ровно столько, сколько есть, и ни веточкой более.
Грустные мысли не отпускали. Саня вздыхал, он ощущал в тучах давящее зло темной удачи, копящейся над поездом. Нечто тайное ворочалось, разбухало и угрожало. Крупное, тяжелое. Мама, на которую Саня теперь поглядывал с новым удивленным уважением – как же, она умеет переупрямить зло! – тоже ощущала беду и оттого пуще обычного ругалась и суетилась. Выдала подзатыльник Олегу, по обыкновению постеснявшемуся сразу сесть к общему столу. Мстительно влила в его миску двойную порцию и заставила выхлебать до самого донышка. Отрезала изрядный кусок от окорока и завернула в бумагу – для стариков Олега. Им в поезде при новом начальнике жить тяжело. Работы много, но денег за нее почему-то выдают в обрез, только-только на прожитие.
День прошел, темнота копящейся беды не прорвалась событиями. Вернулся с ремонта дед, долго вздыхал и сетовал на погоду. Еще бы! Вороватый до одури начпоезда, Корней так и сказал, распорядился пробные прогревы котла после профилактики делать на дровах. Да и уголь в нынешнем сезоне на смех селянам. Такой при Михаиле Семеновиче с руганью возвращали поставщикам, угрожая судом. А теперь молча принимали и сыпали в тендер.
Корней поужинал, еще разок спросил у Сани, не было ли почты из столицы, и стал укладываться. Скоро дед сопел во сне, вздыхал как-то на редкость обиженно и простуженно…
– Изведется он со своей почтой, – вздохнула Лена, принюхиваясь к густому настою заваренного кипятком инжира. – Вкусно-то как! Саня, давай жуй, не могу я одна. Что я, больная?
– Папа тебе принес, – прищурился Саня, выбрав самый тощий кусочек. – А почта… Так вроде есть основания надеяться на удачу.
– Для деда есть, – отмахнулась мама. – Для нас – именно «вроде».
Саня кивнул, с тяжелым вздохом встал и пошел собирать книги для вечерних занятий. Про дедову шальную удачу в ремпоезде судачили год. С недавних пор шепот возобновился. Фрол Кузьмич извел всех, и единственная надежда на избавление от него была в дедовых письмах… Но время шло, а ни малейшего улучшения не отмечалось. Не было даже намека на проверку, способную поймать изворовавшегося господина Сушкова за его цепкую тощенькую руку, гребущую от средств поезда все злее и увереннее.
Утром дощатые стены вагона покрыла тонкая глянцевая корочка льда. Насыпь стала скользкой, а серая смесь снега и дождя все валилась из прохудившейся тучи. Люди на путях работали неохотно, озябшими руками ворочая шпалы – гниловатые, это видели все. Шепотом ругались и озирались на Федора, который столь рьяно гордился местом, что материал не проверял. От усердного контроля недалеко до ссоры с начпоезда! И станет он снова Федькой Буйком, в лучш