– Я принесла платье и оригинал патента, – тихо отозвалась франконка. – Мне казалось, все будет как-то иначе… Вы правы, мой поступок сильно повлияет на мою репутацию. Но я не могу вас ни о чем просить, как намеревалась. Это бессмысленно.
– Пожалуй. За кражу я с вас так и так получу… – усмехнулась Валентина и поморщилась: очередной вопль Рони мешал продолжить фразу. – Анна, да уйми ты его! Что за выходки, у нас приличное ателье.
Дочь Валентины Ушковой рассмеялась, прошла к двери, распахнула ее и поманила пальчиком Рони. Составившие немалую толпу слушателей пассажиры двух конок, несколько кучеров, лоточник, дворник, два путейца и полицейский разочарованно загудели, лишившись занятного зрелища. В наступившей тишине Валентина смогла продолжить чинное чаепитие и деловой разговор:
– Итак, у меня к вам немало обязательных требований. Вы немедленно подаете документы на смену подданства – я не беру на работу иноземок. До весны вы будете находиться при ателье неотлучно, я желаю понять, верны ли рекомендации, которые мне дали относительно вас. И я намерена платить вам в это время всего пять рублей в неделю, вменив в обязанности работу с посетителями и помощь в пошиве. Кроме того, я желаю получить не позднее февраля грамотно и полно оформленные на бумаге представления о том, как, по вашему мнению, можно расширить мое дело. И сверх перечисленного вы изготовите необходимые документы для патентной защиты кроя. Без оплаты.
– То есть вы берете меня в ателье? – поразилась Мари. – Прямо сейчас?
– Именно. Юрий! – Ушкова обернулась к Рони, наблюдающему за упаковкой сумочки и перчаток. – Я намерена расширить ваше наказание. Помогите моей новой работнице перевезти вещи из посольства.
– Не надо, – осторожно улыбнулась Мари. – Вещи на вокзале. Я ведь, если разобраться, во второй раз украла платье, теперь возвратиться в посольство невозможно. Меня Береника предупреждала, что нельзя вернуться, если меняешь судьбу. Но я не знала, что это так страшно. Гораздо тяжелее, чем представлялось в мыслях.
Валентина Ушкова согласно кивнула. Достав с полочки под столешницей ножницы, разрезала шнурок свертка и вскрыла его. Погладила пальцами возвращенное платье. Встряхнула. Довольно вздохнула, даже прикрыла глаза: удачный день и хорошее разрешение от тревоги, возникшей после разговора с Береникой.
– Мари, вы уже у меня работаете. Вот поручение. Поезжайте к этим ужасным фон Гессам. Вечером прием, а готовить им решительно некогда, продукты-то до сих пор мерзнут в пакетах перед ателье. К тому же на приеме будет Евсей Оттович, а быстрее и надежнее, нежели как при вмешательстве тайной полиции, вам документы никто не оформит.
Франконка недоуменно развела руками: она никак не могла понять логики своих новых знакомых. И скорости происходящего – тем более. Перед визитом она мучительно долго стояла на улице возле ателье, мысленно выстраивала беседу, в которой раз за разом получала неизбежный отказ. Выслушивала ею же придуманные закономерные упреки, вложенные воображением в уста Валентины Ушковой. Мысленно уходила одна, непонятая и потерявшая все. А то и уезжала в полицейской карете, арестованная за воровство. Но ни разу в своих размышлениях не забиралась на высокую подножку незнакомого автомобиля, не садилась в холодный, промерзший насквозь открытый салон и не получала от выбежавшей следом Анны шубу: «А то заморозят, ироды». И даже не представляла себе, что зимой можно передвигаться с такой страшной скоростью по узким улицам. Ветер рвал с головы шапочку, снег сек кожу лица. Закрытые веки, кажется, совершенно смерзлись. Машина ревела и прыгала, рыжий некрасивый шофер кричал во весь голос, перекрывая шум и не думая о неизбежной ангине… А на душе было светло и легко, как никогда за долгие годы взрослой жизни, выстроенной по плану. Едва ли удастся вернуть сбережения, хранящиеся в банке во Франконии. Но даже это пока что не беспокоило.
Автомобиль отчаянно затормозил, когда Мари казалось, что она уже превратилась в настоящего снеговика, того самого, которого собиралась лепить Береника из первого зимнего снега. Пришлось тереть засыпанные белой порошей глаза. Когда холодная пыль осела, удалось рассмотреть заброшенный, голый парк, скромный, сильно обветшавший и неухоженный особняк с воротами вместо окон. И неправдоподобно красивую рыжеволосую женщину, мрачно поигрывающую тяжелой поварешкой. Такую красивую, что на миг Мари с ужасом предположила, что в Ликре тоже есть джинны, но – о чудеса равноправия! – их отбирают и воспитывают среди девочек, а не из числа одаренных мальчиков.
– Ах вы паразиты гулявые! – В голосе прекрасной незнакомки не было ни тени фальшивого, сладкого обаяния. – Где вас, бисово отродье, лишний час носило? А ну выходи и стройся под раздачу подзатыльников! Юра, ты же взрослый человек, уж ты-то…
– Мари!
Береника выскочила из дома в легком платье, поскользнулась на верхней ступеньке и ссыпалась вниз, чудом не разбившись. Подбежала, обняла, поцеловала в ледяную, посиневшую щеку:
– Ты молодец, ты все же решилась. Идем греться. У нас работы на всех хватит и еще останется.
Мари с трудом двигалась. Тонкие подметки промерзли насквозь, ноги до самых коленей не ощущались, подламывались и скользили. В жарко натопленном доме стало и того хуже. Нос позорно покраснел, потекли сопли, а далее вышло совсем постыдно: красавица с рыжими волосами усадила Мари на стул и взялась растирать ей, чужой и случайной гостье, стопы, а после натягивать принесенные Реной носки.
– Вам нельзя наклоняться, – ужаснулась Мари. – В вашем положении…
– Да, положение хуже некуда, – рассмеялась Ленка. – Три часа до прибытия гостей, а мы сидим без продуктов. Тебе получше? Хромай на кухню, бери нож и кроши в салат все, что попадется под руку.
– Но следует выяснить предпочтения хозяйки дома, – забеспокоилась Мари. – Если я верно помню, фон Гессы – старый род, у них титул баронов.
– Руби – и все дела, – подмигнула Ленка. – Я и есть, благодаря моему драгоценному чертеняке, баронесса. Не охай, мне самой смешно, но я терплю и сохраняю некоторую серьезность.
На кухне царила сияющая чистота, поварские принадлежности висели ровным рядом на досках. Возле стола с подозрением примерялась ножом к крупному окороку еще одна женщина – с породистым лицом настоящей баронессы и свойственными этому безумному дому немыслимыми манерами. У печки возилась Рена. Мари на ощупь выбрала удобный нож и вцепилась в него: при деле состоять проще и понятнее. Хоть какой-то отдых от ужасной спешки нынешнего дня. Как ей теперь казалось, первого ее настоящего дня пребывания в стране. За забором посольства жизнь была совершенно иной.
Примчался тот самый человек, что кричал у ателье, стоя на коленях, силком заставил проглотить порцию напитка, обжигающего крепостью и остротой вкуса. В охватившем пламени окончательно растворялись мысли, зато согревались ноги, тепло раскрылось буйным весельем. Происходящее вокруг уже не казалось чужим, непонятным хаосом. Это был хаос свой, домашний и милый. Ради такого стоило пройти через ледяную целину и потерять сбережения. Два часа спустя Мари весьма уверенно ругалась, шумела со всеми вместе, стучала ножом, украшала и расставляла блюда, поскольку окружающие поверили, что она все умеет и у нее получается великолепно.
В ранних сумерках, сиреневых и таинственных, возле убогого дома стали собираться экипажи, которые посольство навещали лишь изредка. Мари, выглядывая из-за шторы кухонного окна, опознала всесильного начальника тайной полиции, ранее виденного на портрете, затем некоего Потапыча, имеющего странный титул Самого́, а еще ректора колледжа магии и сударыню Ушкову.
Рядом пристроилась Береника и предложила:
– Давай здесь второй стол накроем. Мы с ними не сядем, там будет шумно, скандал сплошной.
– Почему?
– Потапыч пробует посватать Фредди. Она упирается, потому что… потому что упирается. Папа злится и на нее, и на Потапыча. Мама защищает Фредди от любых нападок. В общем, нечто невообразимое. К тому же Потапыч намерен получить долю в автомастерской и купить права на производство «Тачки Ф». А еще сегодня объявлено, что Вдова сокращает втрое численность магической полиции и отправляет первого мага на север, лес валить. Отмечать станут бурно, а к ночи прибудет дед Корней.
Мари испуганно прикрыла веки. Ей-то казалось, что и без перечисленного многовато событий для одного года, не то что дня… Оказывается, все только начинается! У дверей негромко кашлянул Рони. Положил на стол сверток с подарком и подвинул стул, предлагая Беренике сесть:
– Я пришел извиняться. За лужу.
– Мерзкая, непростительная подлость, – ровным тоном сказала Береника, игнорируя стул. – Я была в грязи с ног до самой макушки. И на площади вокзала имелась одна-единственная лужа. Не вижу способа оправдать твое поведение.
Мари нахмурилась, глянула на Беренику, затем на виновато вздыхающего рыжего парня с кривоватым длинным лицом и поинтересовалась:
– Так вы и есть агент Арьи, который испортил мсье Шарлю так надежно и долго готовившуюся попытку безусловного выявления способностей сударыни Береники? Да что же за дом у вас! Кого тут только нет…
– Какую попытку? – нахмурилась Береника и села на стул, прекратив упрямо изучать штору и игнорировать Рони.
– Точно не знаю, я ведь не самый важный человек в посольстве. Но все дело было в конфетах, – отметила Мари. – Если я ничего не путаю, хотя сегодня я чуть-чуть сомневаюсь даже в своем имени. Особенно после того напитка, от которого все внутри полыхает и взбаламучивается.
Рони кивнул.
– Именно так, дело в конфетах, – заверил он и стал объяснять подробно и неторопливо, двигая по столу сверток миллиметр за миллиметром.
Мари усмехнулась и занялась привычным делом. Достала столовые приборы, подала первую перемену блюд. И, вопреки обычному правилу, поставила тарелку для себя.
В посольстве Франконии, по словам Рони, огромное внимание уделяли поискам Береники. Точнее, год за годом пытались обнаружить человека со способностями к управлению удачей. Когда ученик Марка Юнца сбежал из столицы, похитив ценные сведения, а заодно вынудил своего учителя устроить погоню и заманил в хитрую ловушку, спасение ректора выглядело настоящим чудом. Точнее, по мнению франконцев, проявлением огромной удачи, скорее вс