кового, перевел на шаг, а затем и вовсе остановил. Принял у подъехавших пику, привязал к ней письмо и воткнул возле факела, оставленного для преследователей в качестве приметного ориентира. Много позже она узнала от мужа: в письме было немало полезного для ее семьи. И главное – объяснение того, почему земли, каменистые, сухие, по большей части негодные даже для выпасов, понадобились богатому роду Али-Беков. Последние дни доживала древняя мечта воина и путешественника – стремление любой ценой завладеть лучшим конем. Скоро гораздо дороже и важнее станет иное. Черная кровь земли, целое озеро которой сокрыто в пластах породы под долиной ее клана…
Три десятка конников плотным кольцом окружили Евсея и его «добычу» и поскакали к посольству не таясь. Там уже бродил по двору сам посол, чернее ночи и опаснее степного пожара. Он кричал на двух языках, мешая понятные слова с незнакомыми, требовал «не ломиться в большую политику с казацкой шашкой», вернуть паше его новую наложницу и уладить скандал с кланом ее родни. Марджана стояла за широкой спиной и улыбалась, уткнувшись носом в ткань потертой рубашки Евсея. Она была совершенно уверена: этот человек никому не позволит распоряжаться нитью жизни жены. Потому что отныне у них одна судьба, одна дорога и одна удача на двоих. Если повезет – светлая, а нет, – значит, темная. Но и такую вместе перетерпеть не страшно.
Она была с мужем счастлива. И если о чем-то и грустила, так это о неспешных беседах с бабушкой Гюль и иными женщинами во дворе за чаем, перед подносом со сладким и орехами. Но теперь, кажется, у нее будет и эта маленькая женская радость.
– Солнце мое, у твоего достойного друга замечательно уютная женская половина, – отметила Марджана, красиво выкладывая сладкое на тарелочку для мужа и подавая ему пиалу с чаем. – Екатерина Федоровна мне очень напоминает бабушку Гюль. Когда наша дочь подрастет, будет кого просить подыскать ей партию. И теперь уже надо хлопотать, чтобы девочка успевала в пении и музыке.
– Мой бог, да я наберу себе целый класс, – приятно удивилась певица.
– Мы, сверх того, – блеснула зелеными глазами Лена, подмигивая мужу, – намерены создать закрытый клуб ликрейских суфражисток.
Евсей Оттович подавился чаем и расхохотался. Ленка, довольная произведенным эффектом, стала излагать идею дальше:
– Будем собираться на кухне и обсуждать вещи, совершенно недоступные вам, мужикам: приготовление вкусных обедов, моду, сплетни… Да, все строго в рамках этого, как его там… либертэ. Прием в клуб общим голосованием участниц. Вас, иродов, на порог не пускать и мнение ваше не учитывать. Через три дня у нас посиделки. Женя будет рассказывать про готовку пахлавы, а Маришка обещала что-то умное изложить на тему избирательного права. Мы выслушаем, напишем себе устав. А потом станем выбирать председательшу с присвоением ей звания «достойная бабушка».
Ленка стрельнула глазами в сторону Екатерины Федоровны, скромно сияющей, расправляющей складочки на юбке и вполне уверенной в своем неизбежном избрании всеобщей бабушкой.
Глава 12Удача упрямых
Наибольшая неудача – это родиться птицей удачи. Сам этот факт обрекает вас стать дичью. Экзотической, ценной и, увы, приметной. Трудно жить в мире вооруженных охотников. Очень трудно…
В прошлую зиму я, едва попав в пансион, так спешила нагнать группу Томы, что не успела сполна прочувствовать прелесть каникул. Теперь вот радуюсь – за все годы сразу. На каток бегаю с Сёмкой, по городу гуляю с Рони. Мустафа меня приглашал на забеги призовых троек, он заядлый лошадник, азартнейший. Вместе с Томой и Лешкой мы выбирались пару раз в лес. Холода стоят небывалые, снег тонкий и легкий как пух. Не слеживается, не тяжелеет и не липнет. Вьется серебряными струями, делает зримым и праздничным каждый малый ветерок, играет искристыми бликами и даже не думает таять, нет оттепелей… Февраль раздулся и трещит по швам, год-то високосный, лишний день прилепился к самому короткому месяцу как осиное гнездо к дверному косяку. Вроде тихо и угрозы нет, но в темноте годовой удачи никто не сомневается. Вся столица с Нового года жужжит растревоженным роем. Знамения высматривает. Холода ударили – черная метка! Снег повалил – и того не лучше. Високосный год, последний день февраля – черное время черного года. Лично я, так и не вернувшая себе полноценного видения потоков удачи, темноты сослепу не наблюдаю. Разве что слабую досаду. Ну почему мою сестренку угораздило родиться в этот день? Мы ждали ее неделю назад. А она никак… И вот тебе пожалуйста, выбрала время. Теперь станет отмечать день рождения раз в четыре года пышно, а в остальное время попроще да с переносом на первый день весны.
– Леопольдой мою дочь звать не станут, она не кошка, – в очередной раз возмутилась мама Лена.
Мама молодец. Родила легко, чувствует себя прекрасно, девочка здоровая и веселая, пищит, постоянно желает кушать и улыбается без остановки. Прекрасный характер и железные нервы. Я бы, наверное, на ее месте с ума сошла от бесконечной суеты взрослых, окружающих колыбельку. Папа агукает и трясет перед носом самодельной погремушкой. Бабушка Катя гоняет его по комнате и кричит свое неизменное «боже мой», Марджана то и дело украдкой пробирается к малышке и рисует на лбу у нее большое яркое пятно – для отвода дурного глаза, буде таковой найдется… Потапыч разбуженным медведем рычит и топчется у порога с серебряной ложечкой «на первый зуб», Евсей Оттович принес восточную игрушку и тоже рвется войти и показать ее. Фредерика пытается, судя по запаху, сжечь дом, хотя на самом деле всего лишь печет пирог. А я посажена к окну своей комнаты вместе с Рони, Мари и Саней – мы спарываем синие бантики с «мальчишечьей» части приданого моей безымянной пока что сестры и пришиваем на распашонки и одеялки бесконечные в разнообразии размеров и оттенков розовые рюшечки… И, чтобы скрасить скуку работы, смотрим в сад.
Там, презирая стужу, трудится добытый дознавателями Евсея Оттовича барон Клаус фон Апфель. Искали его долго и усердно – по просьбе мамы Лены, очнувшейся от приступа неуемного садоводства. И теперь барон Апфель, он же Жорка Бражкин, в порядке условно добровольной помощи пилит и замазывает, чистит дорожки и чинит ограду. Дворник высшего сельскохозяйственного колледжа, возомнивший себя писателем. Непризнанный гений теоретического садоводства, которому недоверчивые читатели – папа, Потапыч и Рони – пообещали сохранить здоровье только при наличии в нашем саду по осени хотя бы одного трехфунтового яблока.
«Надежды мало, но жить-то хочется», – так объяснил усердие обреченно всхлипывающего Жоры отец, и он прав.
Кстати, пилит ветки Жора не один, а в паре со своим издателем, вечным студентом того же колледжа.
– Почему же не Леопольда? Красивое имя… – грустно вздохнул папа. И чуть погодя крикнул: – Рони, тащи наше дерево!
Юрка охотно бросил очередную распашонку недоукрашенной, вскочил и убежал в кабинет. Скоро я разобрала его шаги в коридоре, затем скрипнула дверь комнаты.
– Родословное древо фон Гессов, – важно сказал Юрка.
– Пылюку сдул? – уточнила мама Лена.
– Да. Сейчас посмотрим, – пообещал отец. – Карла… не годится. Фредерика. Карла. Леопольда. Фредерика. Леопольда.
– Твои предки знали много заклинаний и мало женских имен, – презрительно фыркнула мама. – Пока ты был без памяти, ты выбирал на раз! Береника – прекрасное имя. Мою маму звали Павлина…
– Нет! – хором отказались от славного южного имени все присутствующие в комнате.
– Хватит с нас одной птицы и одной истории с джинном, в которой упоминается Павлина, – буркнул отец. – Так, что тут есть оригинальное? Ага, вот из Нового Света, побочная ветвь рода фон Гессов, они и теперь живут за океаном. Эксэльсиор. Хуанита… Понял, ищу дальше. О, Покахонтас. Та самая дочь шамана, ради которой был создан напиток «Кровь земли».
– Если бы ты вчера назвал это ужасное имя, я бы родила с перепугу, – хмыкнула мама и добавила куда менее категорично, чем прежде: – Не нравится мне имя Леопольда. Как звать девочку? Лёпа? Польда? Льдышка? Тьфу ты ужас.
– Поленька, – подсказала приятным тихим голосом жена Евсея Оттовича. – Полюшка.
– Женя, какая ты хорошая, – вздохнула мама Лена. – Ты меня уговорила. Ладно, пусть будет, как он хочет. Полина Карловна, а вписать в бумаги можно и Леопольдой. Нет сил уже с вами спорить. Боюсь я этого родословного древа, там не имена, а монстры на ветках. И да, либертэ… Прежде чем рожать новых Гессов, я подпишу с мужем согласованный список допустимых имен.
Мари гордо выпрямилась: ее наука! Франконка зашипела, потерла спину, утомленную долгим сидением за работой, пошевелила пальцами, рассмотрела их подушечки, исколотые иголкой, потом изучила перстень в виде автомобильной фары с крупным круглым светло-желтым бриллиантом – премию за завершение первого этапа работ по патентованию, торжественно врученную ей на днях.
Я вздрогнула: в дверях нашей комнаты стояла мама. Между прочим, ей полагается лежать и отдыхать. Упрямая.
– Ренка, Саня, вам-то как имя? – уточнила мама, комкая воротник халата. – Не слишком чужеродное?
– Мальчику бы не пошло, – авторитетно сообщил свое мнение Саня, одернув рубашку с вышивкой герба магического колледжа на вороте. – А девочке годится.
– Хорошее имя, – согласилась я и подмигнула маме: – Удачное. Все родовые имена Гессов пропитаны фамильной удачей. Богатства она не сулит, покоя тоже. Зато из болота за волосы очень даже вытягивает.
Мама просияла, кивнула и закрыла дверь. Я с надеждой посмотрела на часы. Без пяти минут три… Самое время. Недавно пришло письмо от Шарля. Он на новом месте прижился, кому-то набил синяков и сам обзавелся несколькими. Обморозил щеку, впервые в жизни попробовал неразбавленный спирт, отстранил женщин от тяжелых работ на путях, поскольку такого равноправия его тонкая франконская душа вынести не могла. В общем, живет человек, не скучает. С дедом Корнеем наладил мирные отношения. Очаровал его если не голосом, то умением кстати хвалить, а еще благодарить за самую малую подсказку. Перечислив все эти новости, Шарль настоятельно советовал мне слушать лес и гулять в одном и том же месте в одно и то же время. Мы с папой прочли трижды и пришли к выводу, что это он выудил из своей полудохлой памяти джинна. Отец поискал в магических справочниках. Точно, есть такая техника настройки на удачу. Называется «Погружение в стоячий омут реки обстоятельств». Названия у магов заумные, даже для простых вещей. Ну и пусть. Зато я могу с полным правом бросить рюшечки и пойти в парк.