Торги проходили здесь же, в этом самом зале, только сейчас ее освещали неоновые лампочки и прожекторы, теперь помещение напоминало ночной клуб или стрип-бар. Самое поразительно то, что покупателей никто не видел. Лишь огромные прожекторы, подиум и камеры. Так же охрана и верные псы Мехмета. Я представляла себе все совсем иначе. Мне казалось, что будет много народа, и все будут выкрикивать свою цену, как на аукционе, но вместо этого играла музыка, она сопровождала каждую женщину, выходившую на помост. Многие из них были рады своей участи и с удовольствием демонстрировали свои прелести камерам. Потом в микрофоне послышался голос ведущего, он оглашал цену и говорил, кому продана очередная пленница.
Я смотрела в узкое окошко из маленькой гримерки, где нас причесывали и натирали тело разными маслами, где молчаливые "парикмахеры-визажисты" драли волосы расческами, украшали, вызывающе красили лицо и надевали на нас одежду, как в дешевых порнофильмах. Я не узнала себя в зеркале — размалеванная кукла с толстыми черными стрелками на веках, красными губами, блестками по всему телу. Даже на соски намазали красные румяна.
— Эту одеть, как любит Бакит. В его вкусе… — приказал Мехмет, заглядывая в гримерку.
Когда я поняла, что значит "в его вкусе", снова началась паника. Состояние, близкое к истерике. Меня разодели в латекс, корсет, чулки и застегнули на горле ошейник.
Мехмет остался доволен, он удовлетворенно осмотрел меня и вкрадчиво сказал:
— Испортишь аукцион — убью. Замучаю пытками, будешь мечтать о смерти. Никаких выходок, поняла? Будешь хорошей девочкой — больше меня не увидишь. Но я мог бы быть лучшим вариантом, чем Бакит, который с тебя кожу плетьми сдирать будет под треск камеры.
Он подтолкнул меня к длинной портьере.
— Иди и делай все, что тебе скажет ведущий. У тебя в ухе наушник. Он включится, как только заработают камеры.
Я старалась не думать о том, что будет после. Время идет, и меня ищут. И найдут. Обязательно найдут. Макс убьет каждого, кто к этому причастен. Я в этом уверена.
Только бы вернуться домой не сломанной ими ТАК. Не измазанной чужими руками, телами и губами. Выдержать и не истерить. Думать. Главное, просто думать о Максе.
Я ступила на шелковую дорожку, и прожекторы тут же были направлены на меня. В ухе что-то щелкнуло, и я услышала голос ведущего. Он был похож на шепот, но четкий и настолько угрожающий, что по моему телу пробежал мороз.
— Пройдись до конца дорожки. Потом снимешь корсет. Останешься в одних шортах.
Я подчинялась этому голосу, странное спокойствие и дикое желание выбраться из лап Мехмета давало мне силы выполнять приказы. Во всем есть смысл. А в том, что сейчас происходит со мной, тем более. Тварям что-то нужно, и они нашли способ это получить, а я должна вытерпеть и дождаться финала. Меня не могут просто так убить.
Музыка играла все громче, и я понимала, что мне, наверняка, что-то подсыпали в питье, чтобы я не боялась. Какую-то дрянь типа экстази. Меня заставили полностью раздеться, я слышала сопение ведущего, понимала, что тот видит мое тело в мельчайших подробностях. И ему нравится то, что он видит, очень нравится. Я ползала по помосту следом за мужчиной в черном, который водил меня за ошейник и щелкал плетью.
— Оближи губы, сука. Смотри в камеры и облизывай.
Мне казалось, что просмотр затянулся, что других участниц смотрели гораздо быстрее, что их не заставляли тысячи раз поворачиваться, изгибаться, поднимать волосы, улыбаться, танцевать, тереться о шест.
"Меня найдут, Макс меня спасет, он придет за мной. Обязательно придет за мной. И с каждой минутой я ближе к этому. Они все пожалеют об этом, когда он придет. Все до одного", — успокаивала себя чувствуя, что мои нервы на пределе. Это закончилось внезапно, видимо, кто-то назвал такую цену, что перебил все предыдущие ставки. Либо Бакит назвал ту сумму, которую хотел услышать Мехмет. Когда ее огласили, я застыла, не веря своим ушам, понимая, почему Мехмет меня не ударил тогда. Это стоило того, чтобы держать себя в руках.
— ПРОДАНА.
Мерзкое слово эхом разнеслось по пустому помещению и запульсировало у меня в голове.
Я с ужасом увидела, как двери распахнулись. Зашли несколько мужчин в черных костюмах и плащах. Они казались совершенно одинаковыми, как близнецы. На меня набросили просторный халат и увлекли к выходу. Последнее, что я увидела, прежде чем мне завязали глаза — это улыбающегося, довольного Мехмета. Он помахал мне рукой и послал воздушный поцелуй.
"А с тебя Макс сдерет кожу живьем и выпотрошит, как свинью. Это я тебе обещаю".
Меня вели по коридорам с завязанными глазами, подталкивая в спину, но молча. Ни звука не издали, проклятые.
Я поняла, что мы спускаемся по ступенькам, потом меня пересадили куда-то… Кажется, на моторку. Судя по звуку и холодному ветру, треплющему волосы и освежающему горящее лицо. Тишина давила на мозги. Опять начиналась паника, а я старалась дышать глубже. Очень глубоко и медленно.
"Когда тебе будет нечем дышать, малыш, дыши мной. Думай обо мне и дыши".
И я думала о нем, я наивно надеялась, что мне это поможет. Надеялась, даже тогда, когда меня снова поднимали по ступеням и когда сняли повязку с глаз. Я поняла, что мы уже на другом судне и все еще продолжала медленно дышать, справляться со страхом и паникой.
— Пошли, — мужчина в черном кивнул в сторону коридора и грубо взял под руку, — тебя ждут.
Когда я увидела того, кто купил меня, я вдруг поняла, что меня еще не ломали. Что ломать меня будут именно здесь и именно этот человек с густой бородой и колючими, страшными черными глазами так похожими на глаза Ахмеда.
— Здравствуй, Дарина, — сказал он низким голосом, — знаешь, зачем ты здесь?
— Я знаю, что будет с вами, когда меня найдут.
Он усмехнулся уголком рта.
— Мы тоже знаем, поверь. Но мы подготовились.
Его глаза лихорадочно блеснули, когда он опустил взгляд к моей груди и облизал мясистые губы.
— Мы снимем тебя в нашем блокбастере с рейтингом двадцать один плюс, птичка. Основанном на реальных событиях. А ты для нас сыграешь самую лучшую роль в своей жизни — СЕБЯ.
ГЛАВА 10. Бакит
Бакит смотрел, как тело женщины извивается от ударов хлыста, и от каждого ее стона закатывал глаза. Да-а-а-а. Вот оно. Та самая музыка, которая поднимает из мертвых — ее стоны.
И эти полосы на спине. Тонкие, аккуратные, как царапинки. До мелких капелек крови, а боль адская. Изнутри рвет. Он любил, когда у него получались узоры, а это случалось ТАК редко… и с каждым годом все реже и реже. Как можно рисовать на грязных холстах? Вдохновение испарялось, таяло от их фальшивых улыбок, лести, покорности, жалкой раболепной преданности. Игры. Одни игры. "Да, Господин, да Хозяин". Ему надоело играть. С детства хотел по-настоящему. Они с Ахмедом часто снимали живые развлечения… Только отец, когда узнал, выгнал младшего сына, думал, это он десять девушек на смерть в охотничьем доме замучил. Но Ахмед любил именно игру, за ним любовницы сами бегали пачками, а у Бакита никого. Только шлюхи, и те до ужаса боялись. Приходилось самых дешевых брать, неразборчивых. Не все они потом обратно возвращались.
Многих потом закапывали за городом в пластиковых пакетах. Совесть его не мучила никогда. Шлюхи — вообще не люди. Так, отбросы гнилые. Да, все они смеялись у него за спиной, потому что он не мог сделать с ними то, что должен делать настоящий мужчина. Он видел, как под масками боли они хохочут над ним… Не-е-ет, не боятся, а издеваются, потому что он не может раздвинуть их ляжки и засадить им. Хочет… зверски хочет и не может. Тогда он их убивал. Чтоб стих смех у него в голове, и он стихал потом на долгие месяцы, пока Бакиту хватало собственной руки, натирающей вялый член до оргазма под очередной ролик Ахмеда, снятый специально для него. Наказал его Аллах наперед, в детстве еще, когда придавило под сводами рухнувшей конюшни, ноги парализовало на несколько лет… Камран тогда говорил, что это Ахмед доски подпилил, знал, что Бакит с утра на вороном кататься поедет, но он не верил. Со зла Камран ляпнул, может, сам и подпилил. Впрочем, какая теперь разница, кто. Раз наказание уже хлебнул сполна, то что теперь его остановит?
Только надоело все и опостылело. Снова к вере пришел. Какое-то время помогало. И вдруг эта девка с тонкой сливочной кожей. Увидел на фото, и пах за долгие годы прострелило возбуждением. Что-то в ней было такое… Какая-то провокация, то ли во взгляде, то ли во всем ее облике. Сильная она. Бакита всегда будоражила чужая сила. Зависть вызывала и дрожь азарта. Предвкушение вкуса непокорных слез и крови. Это Ахмед любит раболепие и лесть, а Бакиту по нраву честность и ненависть. Вкуснее ломать, кромсать и доводить до излома.
Она его удивила изначально, как только завели в эту комнату. Слова не сказала ни единого, только смотрела свысока и насмешливо, намекая, что им это с рук не сойдет. Да и сама в этом не сомневалась. Он хотел ее довести до того, чтобы просила и умоляла, слюни по лицу своему кукольному размазывала и просила не трогать, а она молчала. Словно назло. Как знала, чего он хочет и не давала ему этого.
Не орет как все, а тихо стонет, а у него от каждого ее стона яйца поджимаются и член начинает оживать. Такое бывает очень редко… чтоб твердел и в висках похоть колотилась с удовольствием. За долгие годы только пару раз такое было, он даже на камеру записал и просматривал иногда, видел себя нормальным, таким, как все. Отчаяние приходило позже, когда понимал, что не контролирует этот процесс. Его собственное тело живет своей жизнью.
А сейчас полосует ее спину коротким кожаным хлыстом и чувствует приход, как от наркоты, которую как-то у Ахмеда попробовал.
"Эту насильно не брать даже если встанет, Бакит. Узнают — похоронят нас. А мы имеем другие цели. Будь хорошим режиссером и сними для них правдоподобный фильм, а не трешатину в своем стиле".