бвязав канатом. Джервис, новый адмирал средиземноморской эскадры, предложил Нельсону большее судно, но тот отказался. Он полюбил свой «Агамемнон» и не хотел расставаться со старыми боевыми товарищами.
В письмах Нельсон жаловался на медлительность союзников-австрийцев и сардинцев, которые не трогались с места и тем обрекли на бездеятельность и его самого, тогда как французы…
Наполеон Бонапарт, прежний противник Тулона, был теперь, едва достигнув двадцатишестилетнего возраста, главнокомандующим Итальянской армии. Двадцать седьмого марта 1796 года он прибыл в главную квартиру в Ницце — и уже в первых числах апреля обнаружился новый неистовый боевой дух: Монтенотто, Милезимо, Дего, Мондови, Лоди — сколько имен, столько побед. Четырнадцатого мая Наполеон въехал в Милан, пятнадцатого мая принудил Сардинию к позорному ущербному миру. Остатки австрийской армии он прогнал за Тироль, овладев всей Ломбардией, навел на герцогов Пармы и Модены столько страха, что они добровольной покорностью снискали милость победителя. Затем Наполеон заставил Папу Пия IV заключить мир.
Все ближе и ближе надвигалась опасность на Неаполь. Фердинанд дрожал за свой трон, проклиная тот день, когда позволил женским мозгам начать борьбу с якобинцами. Разве перед ним не падало во прах все искусство старой военной школы? И на кой ляд английский флот в войне, которая ведется на суше?
После горячей борьбы Мария-Каролина согласилась послать князя Бельмонте-Пиньятелли с мирными предложениями к Бонапарту. Генерал согласился на перемирие, относительно мира же предложил обратиться к Директории республики. Но основы мирного соглашения он предначертал сам: уплата крупной контрибуции и запрещение доступа в неаполитанские гавани всем судам воюющих держав.
Против кого был направлен последний пункт, как не против Англии? И все-таки сэр Уильям, которого Мария-Каролина призвала на совет, сам посоветовал принять эти условия. Надо было выиграть время, чтобы втайне вооружиться, чтобы дать передохнуть разбитым союзникам. А потом, собрав все силы, объединившись, можно будет одним мощным ударом срубить голову гидре безумия и безбожия.
Марии-Каролине претила предательская хитрость такой двойной игры. Тогда Гамильтон показал королеве копию письма, которую он достал подкупом из Парижа. В этом письме Бонапарт писал Директории, упрекнувшей его за преждевременно заключенное перемирие, следующее:
«В настоящий момент мы недостаточно сильны, чтобы отомстить, но время отмщения за все оскорбления еще на станет. Ведь ненависть иностранцев к Франции потухнет не ранее, чем все новое станет старым».
Теперь Мария-Каролина уже не стала медлить и поступила по завету «око за око». В знак своей благодарности за благожелательство Бонапарта она послала ему драгоценную золотую табакерку со своим портретом, но в то же время передала Эмме копию договора о тайном оборонительном и наступательном союзе, заключенном Карлом IV с Францией, которая была переслана им брату с предложением присоединиться.
Когда Эмма сняла копию с этого внушительного документа, последняя была препровождена с экстренным курьером в Лондон, причем Эмма присовокупила несколько строк лично Гренвиллю:
«Теперь у нас нет времени подробно писать тебе; три дня и три ночи мы работали над важной корреспонденцией, которая отправлена с тем же курьером правительству. Следовало бы выказать немного больше признательности сэру Уильяму и в особенности — мне. Мое положение при здешнем дворе беспримерно: никто еще не имел такового. Но по отношению ко мне благодарности не полагается! Я уже потеряла всякую надежду на это. В общем, мы живем здесь как на вулкане. Бог знает, куда мы придем и что с нами будет, если дела пойдут так дальше.
Эмма».
Двадцать первого сентября она переслала в Лондон франко-испанский договор, и результаты сказались уже в начале октября. Эллиот получил предписание немедленно очистить Корсику; флоту был отдан приказ отодвинуться к Гибралтару и к дружественному берегу Португалии. Все испанские суда, стоявшие в английских гаванях, были арестованы еще до объявления войны Карлом IV.
Кропотливая работа многих лет оказалась напрасной. Англии пришлось очистить Средиземное море. Разве не Эмме была обязана Англия тем, что это удалось сделать без всяких потерь и что новая война могла быть начата с известной выгодой? Никому, кроме нее, не доверила бы Мария-Каролина важного документа. И все-таки Эмма не получила ни слова признательности; словно ее элементарной обязанностью было выносить докучливое ухаживание Фердинанда, приспособляться к изменчивым настроениям Марии-Каролины и проводить ночи за трудным шифром. Не было ли у нее тайного врага в Лондоне, вредившего ей?
По временам в ней вспыхивало подозрение, уж не мстит ли ей этим путем Гренвилль за то, что она разгадала его предательские планы и стала женой Гамильтона. Но затем она тут же отказывалась от таких подозрений. С того времени, как его женитьба на дочери лорда Мидльтона расстроилась, Гренвилль был в еще большей зависимости от сэра Уильяма, чем прежде. Он не решится интриговать против женщины, которая легко может заставить сэра Уильяма лишить племянника наследства.
Но, кроме Гренвилля, Эмма не знала в Лондоне никого, кто мог бы питать к ней ненависть. Только разве принц Уэльский. Дважды отвергала она его любовные домогательства. Но, будучи весьма легкомысленным по природе, джентльмен Джордж был связан тайным браком с Марией Анной Фицгерберт, а потому едва ли думал об Эмме.
Нет, должно быть, дело было именно так, как однажды сказал Ромни: в Англии не было места для женщины-политика. Высокомерные лорды правительства не хотели признаться, что они обязаны благодарностью Эмме, но когда-нибудь настанет день и мир узнает имя спасительницы!
С тех пор Эмма начала тайно подбирать документальные доказательства своих славных дел.
Сен-Винсент!.. Тридцать семь испанских кораблей, разгромленных девятнадцатью английскими!
Карл IV прислал в Неаполь известие об этом с копией донесения, полученного от адмирала дона Хозе де Кордовы, Мария-Каролина с горящим взором прочла Эмме этот доклад. Этот бурбонский трусишка, который, чтобы не погибнуть, пожертвовал священным принципом монархизма, — вот он и получил награду по делам своим!
И Эмма тоже с трудом сдерживала свою радость. Среди английских вождей особенное место было отдано Нельсону. Ему одному Кордова приписывал свое поражение.
Сэр Джон Джервис сигналом приказал флоту пронестись цепью мимо испанской линии, стреляя по врагу. Но когда этот маневр проделывался вторично, Кордова быстрым обходным движением замыслил зайти англичанам в тыл. Один только Нельсон понял замысел врага. Вопреки приказанию своего адмирала он неожиданно покинул свое место в боевой цепи английских судов, бросился навстречу делавшей обходное движение эскадре и ринулся в атаку прямо на адмиральское судно Кордовы — «Сантиссимма Тринидад» («Святая Троица») — величайшее судно в мире, вооруженное ста тридцатью шестью пушками. Он начал бой, будучи поддерживаем одним только капитаном Трубриджем на «Келдене», и продолжал сражение даже тогда, когда «Сантиссима Тринидад» вызвала на помощь шесть испанских линейных кораблей. Целый час оба англичанина выдерживали губительный огонь численно превосходящего неприятеля, пока не подошел остальной английский флот. Задержанный Нельсоном, отрезанный от большей части своей эскадры, Кордова дал сигнал к отступлению, довольный, что хоть не потерял ни одного из своих судов. Но в тот же момент двоим из них пришлось спустить флаг, так как «Кэптейн» Нельсона, потерявший паруса, снасти, переднюю мачту и руль, близкий к затоплению, бросился на «Святого Николая», стоявшего борт о борт со «Святым Иосифом». Словно английский дог, который, даже умерев, не разжимает челюстей и не выпускает врага, «Кэптейн» прочно вцепился в оба судна…
Затем Нельсон вскочил с матросами на «Святого Николая» и меньше чем в десять минут овладел им, а затем перешел на «Святого Иосифа». С развевающимися волосами, с закопченным пороховым дымом лицом, с громовым голосом, одноглазый капитан показался суеверным испанцам каким-то дьяволом, восставшим из ада. Дрожа и кидаясь перед ним на колени, они сдали ему судно.
Кордова оканчивал донесение следующим указанием на новую своеобразную тактику Нельсона:
«В особенности, по-моему, заслуживает уважения боевая тактика этого англичанина. Она совершенно отличается как от нашей, так и от французской. Мы предпочитаем перекидной огонь, стараемся своими дальнобойными снарядами расстроить врага и разрушить его такелаж еще до приближения к нему. Нельсон же без выстрела вплотную приблизился к врагу и направил весь свой огонь на корпус и команду, чтобы в заключение броситься на абордаж. Вследствие этого мы понесли большие потери в людях, тогда как у Нельсона они значительно меньше. Какую тактику следует предпочесть, это можно будет решить из опыта после небольшого сражения».
Мария-Каролина отложила письмо в сторону с презрительной улыбкой:
— Перекидной огонь или абордаж! Потомок Кортеса и Писарро спрашивает, на какую тактику он должен решиться — на тактику трусливых баб или на тактику мужей! Если ты будешь писать Нельсону, Эмма, то скажи ему, что он правильно разгадал этих испанцев. Они — бабы! Кто их сцапает, тому они и отдаются!
Копию с донесения Кордовы Эмма тоже послала в Лондон, но на этот раз уже не в министерство иностранных дел. Разве Нельсон не жаловался, что лорды адмиралтейства замалчивают его? Поэтому, не называя себя, Эмма послала этот документ сыну короля, принцу Уэльскому, герцогу Кларенсу, который некогда в качестве мичмана служил у Нельсона на корабле.
В начале апреля пришло письмо от Нельсона; в первый раз после долгого промежутка времени он писал подробно.
О самой битве он еле упоминал — ведь она произошла два месяца тому назад, но на ее последствиях он останавливался подробно. Всегда холодный, сэр Джервис обнял его в присутствии всех офицеров и благодарил за геройское самопожертвование. Наедине он дал понять Нельсону, что в своем докладе адмиралтейству он не будет упоминать про него. Конечно, Нельсон решил исход сражения к пользе Англии, но он поступил в прямом противоречии с приказом своего адмирала и тем самым совершил дисциплинарный проступок, за который полагается суровое наказание. Таким образом, при том двусмысленном отношении, которое было у адмиралтейства к Нельсону, подробное донесение скорее повредит, чем поможет ему. Однако чтобы не давать другим предпочтения, он вообще не укажет ни на кого как на отличившихся…