Шейный платок чуть распустился, обнажив бьющуюся под кожей жилку.
– Слабо верится! Ехать в опасное место без магии! У тебя должна быть на это очень серьезная причина!
Бах! В десяточку, друг мой.
– Да в этом-то и причина! – он здорово разозлил меня, и слова полились сами, будто вода, прорвавшая по весне плотину. – Боги, Лео, – всплеснув руками, я чуть оттолкнула его от себя, – ты хоть представляешь, насколько я себя чувствую теперь неполноценной? Я должна проверить, что я хоть что-то еще могу сделать! Вот такая! Без чар! Понимаешь?!
Он уже набрал полную грудь воздуха, чтобы продолжить в том же духе, но внезапно остановился и сник, даже отступив еще на шаг назад. Лицо Леонарда смягчилось. Он вздохнул, а я кусала губы, пытаясь не наговорить еще больше лишнего. А главное, не собрать в тугой горячий комок вновь всколыхнувшуюся в груди злость, как учил дроу, и не ударить виконта. Тогда шансов на мирную дорогу у нас точно не останется. Плохо, что такая реакция, похоже, у меня становится инстинктивной, в будущем это может стать проблемой. Руки сами собой сжались в кулаки, и только боль от впившихся в ладони ногтей отрезвляла.
– Я не подумал об этом, – уже вполне мирно проговорил виконт, совершенно неправильно истолковав мою реакцию, – извини. Конечно, можешь. Большинство людей всю жизнь проводят без магии, и…
Только рукой махнула, заставляя его замолчать. Еще не хватало почувствовать, что тебя жалеют.
– Просто давай отвезем этот мертвячий груз, – попросила я, рассматривая собственное отражение в его глазах, – не надо мне сочувствовать. И жалеть меня не надо. Можешь даже не делать вид, что я тебе симпатична. Считай, у нас чисто деловые отношения. Доехали – разбежались.
– Ты думаешь, получится?
– Мы – взрослые люди, в конце концов.
Он покачал головой, машинально отцепляя от плаща какую-то колючку, грозившую порвать лазурную ткань.
– Я никогда не мог тебя понять.
– Да не надо меня понимать! Считай, что у нас просто мирное соглашение на неделю, по рукам?
Он кивнул, не произнеся больше ни слова, так что обратно мы шли в полном молчании. Только вот пейзаж уже не радовал.
Это будет очень-очень долгая поездка.
Дорога всегда способствует размышлениям. Мои были мрачные, как свинцовые тучи, постепенно закрывшее небо после обеда. Резкий ветер налетал порывами, обещая прохладную ночь и дождь, забирался под мантию, холодя кожу, заставляя поплотнее закутываться в складки ткани. Много бы я сейчас отдала за возможность надеть свою броню, или хотя бы за плотный плащ с капюшоном.
Навстречу нескончаемыми вереницами тянулись груженые деревянные повозки и подводы: люди бежали, надеясь выбраться из закрытых на карантин областей Аргентерии. Эдакий густой поток тянущего, гнетущего страха, мутного, как болотная вода, и такого же засасывающего. Большинству беженцев было некуда идти, даже пройди они заслон. В крупные города или деревни никто их не пустит – слишком велик страх перед болезнью. А отходить от центральных дорог – чревато. Что только не водится в глубине лесов. Наследие древних магических войн, обзаведшееся в результате совершенно противоестественного отбора – броней, зубами, когтями, ядом и очаровательнейшей жаждой крови. Мне было жаль встречных, а им, как ни странно – нас. Ехать туда, откуда все нормальные люди бегут, сломя голову – край идиотизма, с точки зрения нормального человека.
Лица, на которых застыла обреченность, становятся похожими одно на другое, будто эпидемия роднит. Никто не ронял слезы, не заламывал руки, страх изматывал их, лишал сил, будто бы выжигал изнутри. Куда они ехали? Зачем? Вряд ли кто-то из беженцев смог бы внятно на это ответить. Унылые возницы, уставшие лошади, небогатый скарб. В одном месте мы наткнулись на затор. Мужчина в богатой одежде малинового бархата и черном замшевом берете с белым пером верхом на игреневой лошади пытался заставить посторониться с дороги крестьян и использовал для этого плетку. Карета с его женой, следовавшая за ним, видите ли, спешила. Я обрадовалась ему, как родному, потому что не знала, как скинуть с себя накатывающие серые волны чужой тоски, а орать на спутников было вовсе не конструктивно.
Малиновый увидел зеленую звезду на медальоне, выпучил глаза, как болотная лягушка, и мгновенно затих. Окружающие крестьяне с удовольствием слушали все, что я хотела ему сказать. Некоторые выражения вызывали на лицах тени улыбок: они радовались даже малейшей возможности отвлечься. Высказав миру, в лице случайно подвернувшегося хама, все, что о нем думала, я почувствовала себя гораздо лучше, так что мы проехали еще пару часов, пока от долгой дороги в седле не начала побаливать спина. Поболтать бы хоть со спутниками, но объезжая основной поток, мы продвигались по одному, так что оставалось только глазеть по сторонам.
На привале я отошла немного в лес и все-таки вызвала Эрика при помощи колокольчика.
– Привет! – раздался в моем ухе жизнерадостный и слегка нетрезвый голос.
На душе потеплело. Рыжий авантюрист с зелеными кошачьими глазами всегда поднимал мне настроение. Жаль, его сейчас не было рядом.
«Лучше Моррис, – неожиданно выдал Шепот, – вот кто точно смог бы разрядить обстановку в этом путешествии. Сдается мне, Эрик с куда большей охотой спровоцировал бы с Леонардом еще больший конфликт».
– Ты что, пьешь уже? – полюбопытствовала я, проигнорировав свой внутренний голос.
– Да у нас же еще только солнце встало, – заржал он, – а ну стихли! Не слышно нихрена! Это Крис!
– Ты за Хребтом?
– Ага. Привет тебе большой.
– Знаешь такой город – Аргентерию?
Эрик на пару секунд задумался, и в голосе его появились нотки подозрения.
– Да, был пару раз, а что?
– Возможно, там очаг некрочумы, – постаралась я придать голосу беспечности.
Он громко и витиевато выругался, услышь я подобное год назад, покраснела бы до макового цвета.
– Вот только не говори мне, что ты сейчас там, – проникновенно попросил он.
– В гильдии магов узнала, объявили карантин, поставили кордоны.
Признаться сейчас, и вся моя поездка на этом и закончится: рыжий без особых церемоний вмешивается в мою жизнь. Иногда это ее спасает, но сейчас пока что непосредственной опасности не было.
– И беженцев, небось, тьма, – протянул Эрик, внезапно протрезвев.
Вот как он это делает? В момент берет себя в руки.
– Наверное. Что ты задумал?
– Да так, думаю, найдется несколько тысяч, кого можно будет переправить за Хребет. Заселим немного местные владения.
– Думаешь, кто-то согласится? – засомневалась я, машинально разгребая носком сапога прошлогодние сопревшие до бурой паутины листья. – В такую глушь перебираться добровольно?
– А чего б – нет? Тут конечно ни магии, ни роскоши, но для крестьян-то какая разница? Зато ни чудищ по лесам, ни магических болезней. Короче, спасибо за наводку.
– Не за что, – уму не постижимо, как рыжий из чего угодно пытается извлекать пользу.
– Завтра и займусь. Высплюсь только. И не забывай! Через неделю ждем тебя дома, помнишь? И постарайся не влезть в очередную историю.
– Да, – улыбнулась я невольно, и он, не попрощавшись, отключился.
Лео коротко, остро глянул на меня, когда я вернулась на обочину дороги, и в глазах его мелькнуло давешнее подозрение. Но он ничего не спросил. Перекусывали взятыми с собой припасами возле небольшого ручья справа от дороги, усевшись на поваленный ствол старого дуба, сваленного молнией. Копченое мясо, сыр, хлеб и фрукты – не роскошь, но вполне приемлемо. Отряд помалкивал, чутко улавливая настроение своего командира. Они понимали, что между нами происходит что-то маловразумительное, но тактично старались не замечать. Да и держались настолько отстраненно, что мне даже не удалось за полдня толком запомнить их по именам. Мы ехали, вытянувшись цепью, так что завязать непринужденную беседу с кем-то из мужчин возможности не было. Да и плащи… Вы никогда не замечали, что если одеть десяток самых разных людей в абсолютно одинаковую одежду, вы перестаете их различать? Будто бы форма стирает любую индивидуальность. Магам проще, у мантий – десятки цветов и фасонов, а проявление некоторой… хм-м… самобытности негласно поощряется.
К вечеру первого дня, когда огненное колесо торжественно укатилось за кромку леса, дорога окончательно обезлюдила. Отряд ехал все также молча, бдительно посматривая по сторонам. Виконт Селеретто держался рядом, изредка кидая в мою сторону все те же косые взгляды. Когда мне окончательно это надоело, я плюнула на конспирацию и попробовала таки эмпатически проверить его эмоции, чтобы догадаться, о чем все-таки он сейчас думает? Чем ближе была ночь, тем сомнительнее мне казалась идея нашей совместной поездки. С сумерками всегда так, приходят мрачные мысли, и бороться с ними становится все сложнее, особенно, если они обоснованы. Лучше о возможных проблемах узнавать заранее, да? Ну, или наоборот, можно было попробовать внушить Лео немного благодушия. Так, на всякий случай.
Это вовсе не сложно. Вы когда-нибудь пробовали закрыть глаза и несколько минут вслушиваться в тишину? Пройдет совсем немного времени, когда сама ткань тишины начнет распадаться на отдельные нити едва слышных звуков. И с каждым ударом сердца эти звуки становятся все сочнее, гуще, заполняют ушную раковину, просачиваются в мозг. С эмпатией – похожая история.
Стоило прислушаться, как на меня обрушился горной лавиной, вмиг оглушая и ослепляя, поток чужого ужаса и ослепительная вспышка боли… Будто бы тысячи раскаленных игл впились в виски, а мир потерял цвета, исказился, став плоским и черно-серым. Будто сворачивался на огне лист плотной бумаги с нарисованным углем пейзажем. Из звуков остался только бешеный гул стучащей в ушах крови, – тудум-тудум! – словно степные орочьи барабаны перед атакой. Желудок жалобно дернулся пару раз, но таки сумел удержать обед внутри. Ощущение было таким сильным и неожиданным, что я едва не упала с лошади, вцепившись судорожно в луку седла.