Но рабочее место Чжана пустовало. Ни наушников, ни планшета, ни аниматора для делегации китайцев. И в груди зародилось неприятное ноющее чувство, так ныли бы зубы, имейся они у души. Какое-то предчувствие, хотя обычно Игоря они не мучили, волнения эфира, магнитные бури и прочие пятна на солнце всегда обходили его стороной.
Всё чертов «бизнесмен» Кирилл Максимович со своими братками. Звонили-названивали, гундосили в наушники не переставая. Курили у кофейни, пугая посетителей, и ментов не вызовешь, предъявить-то нечего: улица общественная.
Игорь проверил: компания «СК Аврора» и еще пять однодневок застроили полгорода, отжимая самые лакомые места для торговых центров. Рядом с автовокзалом тоже хотели возвести один вроде бы как многофункциональный комплекс, с большой парковкой, торговой зоной, развлекательными штуками и ресторанами. Конторы были оформлены на тещу и невестку, часть бизнеса де-факто принадлежала главе Коломенского городского округа, сам Кирилл Максимович был братом заместителя главы, всё как полагалось. Игорь подумывал нарыть на них побольше, написать в СК и еще распространить в сети. Позже, пообещал себе. Закроет проект с чипами – и нароет столько, что не отмоется «уважаемый Кирилл Максимович». Придется ему забрать намытое и свалить куда-нибудь на виллу за бугор на ПМЖ. Ну или в СИЗО, этот вариант Игоря тоже бы устроил.
Но это позже, пока о Чжане. Может, еще не успел приехать? На часах и одиннадцати не было.
– Да он третий день не появляется, – сообщил патлатый Коля, сняв очки. На бледном лбу и под глазами остались розовые полосы, совсем как у ныряльщика от маски. – А в личке не отвечает. Ты бы сказал Маршенкулову.
– Не надо никому говорить, – сказал Игорь. – Сам разберусь.
Менять коней на переправе было худшим вариантом для проекта, так они могли отстать еще больше. Он разберется с Чжаном, это обязательно, но после сдачи готового ПО, не раньше. Пока проще вправить ему мозги.
«А он еще весь проект хотел», – с досадой подумал Игорь, выискивая номер Павла в памяти планшета. Михалыч как-то раз об этом проболтался и добавил, что Павел ему подставу сделал: через его голову договорился с китайцами о разработке какой-то мутной фичи, из-за которой они все сильно рискуют. Если сказать ему о прогулах, Михалыч совсем взовьется, пойдет на принцип.
Номер Павла был недоступен. Игорь попробовал другой мессенджер, но ответ был тем же. Нулевым.
Кто-то мягко тронул за локоть, и Игорь обернулся. Рядом стояла девица из группы Павла. Ничего-такая-брюнеточка с большим размером груди и круглой попой, которую она любила выставлять, облокотившись на стол в офисной кухне, словно приглашая задрать узкую трикотажную юбку. Не во вкусе Игоря, но неплоха.
– Привет. Как твои дела? – спросила она, улыбаясь. Игорь улыбнулся в ответ.
– Всё так же.
– Не хочешь вечером со мной и девочками сходить куда-нибудь? Пятницу отметить.
В другой день он, может, и согласился бы, но сегодня не хотелось.
– Не смогу, прости, – ответил он, осторожно высвобождаясь. – Работы вал.
– Ой, и у меня, – погрустнела девица. – Я как раз хотела у тебя спросить…
Запиликал входящий. Вызов был от тети Милы, и Игорь, подняв палец, отошел в сторону. Режим включил беззвучный, нечего коллегам знать о его домашних делах.
– Да, теть Мил, – произнес одними губами.
Мила ворвалась в наушник с уличным гомоном и воем сирены. Ее обычно сильный голос истончился до прерывистых, скрипично-тонких звуков.
– Игорь, беда! Жанну Петровну сейчас забрали по скорой в больницу. Я захожу в комнату, а она лежит, открыла рот, губы синие, не отвечает, я уж думала, что всё, но нет, живая. Вызвала врачей, ей глюкозу вкололи, она хоть порозовела. Гипогликемия, говорят, а я второй день ее покормить не могла, отказывалась от всего, ну ты знаешь, я тебе говорила вчера, а они сказали, что это сахар упал сильно, ей-то кушать надо, а она не хочет, вливать только через зонд, а зонд нельзя…
– Какая больница, теть Мил? – забывшись, Игорь рявкнул вслух. Кое-кто обернулся, снял очки. – Номер какой?
– Девятнадцать, в новом районе которая. Я сразу тебе звонить…
Игорь нажал отбой и зашагал к лифтам.
Через пять минут он уже ехал в сторону Новорязанки, нарушая все правила и объезжая пробку с дачниками по выделенке. Кто-то там гудел, но Игорь плевать хотел, внимание сузилось до узкого оконца, в которое влезали лишь полоса движения и конечная цель через два часа пятьдесят минут, как обещал навигатор.
Игорь добрался за полтора. Гнал по полосе для спецтранспорта, в наушниках то и дело динькало – с карты списывался штраф. Холодный воздух врывался через опущенные стекла, бил по ушам, как басы сабвуфера, был горький на вкус. Над Новорязанкой низким потолком стянулись облака, цепляя крыши за полями. Дома рассыпались черными горстками – сперва загородные, после дачные, затем брошенные деревенские в районе МСЗ, покосившиеся, с проломами в бревенчатых стенах. За ними чадили заводские трубы. Кружили мелкие галочки птиц, живой небесный сор, то попадая в поле зрения, то снова исчезая. Бэха шла ровно, глотая стыки на мостах, медленно, но верно обгоняя желтые «ниссаны», старые минивэны, бензовоз, который в свою очередь обгонял КамАЗ на крайней правой полосе.
Больница оказалась новоделом скромного размера, белая пятиэтажная коробка, набитая людьми. Бабка дремала, Игорь не стал будить. Лицо у нее заострилось, было сероватым, как мокрая бумага. Дышала она хрипло, с присвистом, наверное, потому что лежала на спине. Игорь только сейчас заметил, как она сдала за эти годы. Помнил ведь совсем другую: коренастую, румяную, с сильными руками.
В палате, кроме нее, лежали еще четверо. Стоял кислый дух старости, густой, хоть топор вешай. Дежурного врача поблизости не было, пришлось искать его по всей больнице. Затюканный и совершенно выжатый, он нашелся в приемном отделении в осаде женщины и ее прыщавой дочки. Женщина говорила на повышенных тонах, врач отвечал всё тише, дочь, взрослая девица лет двадцати пяти, просто молчала, сложив руки на коленях, и глядела в пол.
Игорь зашел в кабинет без очереди, наплевав на крики в коридоре. Эндокринолога в тот день не было, «будет в понедельник, бабушка пока полежит на выходных», объяснил ему усталый врач. По поводу лечения и диагноза сказать толком он ничего не мог, всё в понедельник, а может быть, во вторник, приходите.
Игорь вернулся к палате. По дороге его выловила медсестра и велела привести бабушке сиделку, «круглосуточно, мы не успеваем, больница не резиновая, вас тут вон сколько, у нас персонал режут, а ей надо памперсы менять, как этой вот». Она указала на старуху на угловой койке – та лежала в беспамятстве, на спине, наставив костлявый подбородок в потолок. Сиделка рядом с ней смотрела что-то в арках и лузгала семечки в чашку.
Молча выслушав медсестру, Игорь набрал друга, который работал в Склифосовского в Москве, и попросил помочь.
На перевод в коломенской больнице согласились сразу, были только рады выписать бабушку под Игореву ответственность. Он отстегнул денег мужикам из скорой, чтобы довезли. Всё делал на автомате, как в бреду, чувства и даже усталость пропали куда-то. Была схема действий, и он действовал: подписал бумаги, отвез каталку на этаж, в палату, переложил на нее бабку, спустил к машине. Бабка что-то говорила, но так тихо, что не разобрать. Всё протягивала руку, трогала Игоря за плечо.
На звонки с работы он не отвечал, только скинул сообщение Михалычу, пусть разбирается, как знает. Хотел ехать следом за скорой, но тут позвонила Лиля.
– Игорь, – ее голос до странного походил на голос Милы утром, и Игорь напрягся. – У нас все окна перебили.
Значение имеют люди, а не вещи и места.
Справедливость этой фразы Игорь понял пару лет назад, вернувшись в старую квартиру в Забайкальске. Он давно хотел приехать – и боялся того, что́ увидит. Что всё сломали, поменяли, всё стало не так.
Он помнил город своего детства: старые дворы с разбитым асфальтом у подъездов, осыпавшиеся, чуть просевшие балконы. Помнил изнуряющее солнце и приграничный комплекс, синие корпуса которого виднелись из окна большой комнаты. Внутри того комплекса было много чего: концертный зал, торговое пространство и туристическая зона, всё для дружбы российского и китайского народов. Отец с матерью работали там сутки-двое, по очереди с еще одним арендатором-китайцем. Туда многие устроились из взрослых, и всем было удобно, пока не случился пожар.
Игорь помнил то давнее дымное лето. Помнил набухшую тень на горизонте, куда при первых слухах о пожаре унесся отец. Игорь хотел бежать следом, и Толик с ним, но тетя Сюли, мама Толика, их не пустила. Так они и сидели во дворе до вечера в ожидании новостей: Игорь – от родителей, Толик и его семья – от отца, еще сидела баба Шура, у ней в комплексе сын работал, и много, много еще кто.
Потом явились полицейские с изможденными, припорошенными сажей лицами, сказали, что папка забежал в комплекс в поисках мамы. Как уж он туда проник в обход оцепления, черт его знает. Хотя, когда папка чего-то хотел, он этого добивался: упертый был как сволочь. Он забежал, а тут стена не выдержала и обвалилась. В комплексе были нарушения пожарной безопасности, потом сказали. Замыкание, возгорание, давка, аварийные выходы заблокированы и закрыты.
Дальше в поселке только хоронили, что ни день, то похороны. Люди в гробах уже не походили на себя. Они напоминали набитых таксидермистом чучел, пародию на тех, кто жил, а некоторых, включая папу с мамой, вообще провожали с закрытыми крышками, и Игорю запретили их приподнимать. Каждый день он узнавал, кого еще не стало: привычных людей, шапочных знакомых вытерло из реальности, как вытирают буквы ластиком. И, что удивительно, всё осталось прежним: солнце двигало квадрат света по полу большой комнаты, от телевизора к дивану, люди шли на работу, в школе звенел звонок.
Всё осталось прежним, кроме Игоря.
Из Подмосковья приехала бабка, увезла его с собой. Игорь помнил душное такси, как он изворачивался, выглядывая в заднее стекло, а Толик и