В течение некоторого времени все, по-видимому, было спокойно и ни о каких реформах или переменах не было слышно. Мы только заметили, что Пален и Платон Зубов особенно высоко подняли голову и даже поговаривали, будто последний имел смелость высказать особенное внимание к молодой и прелестной Императрице. Император Александр и Великий князь Константин Павлович ежедневно появлялись на параде, причем первый казался более робким и сдержанным, чем обыкновенно, а второй, напротив, не испытывая более страха перед отцом, горячился и шумел более чем прежде.
Несмотря на это, Константин при всей своей вспыльчивости не был лишен чувства горечи и при мысли о катастрофе. Однажды утром спустя несколько дней после ужасного события мне пришлось быть у Его Высочества по делам службы. Он пригласил меня в кабинет и, заперев за собой дверь, сказал: «Ну, Саблуков, хорошая была каша в тот день!» — «Действительно, Ваше Высочество, хорошая каша, — ответил я, — и я очень счастлив, что в ней был ни при чем». — «Вот что, друг мой, — сказал торжественным тоном Великий князь, — скажу тебе одно, что после того, что случилось, брат мой может царствовать, если это ему нравится; но если бы престол когда-нибудь должен был перейти ко мне, я, несомненно, бы от него отказался».
Своим последующим поведением в 1825 году, во время вступления на престол Николая I, Константин Павлович доказал, что решение его не царствовать было твердо, и в то время я всегда говорил, что все убеждения, имеющие целью склонить его принять корону, не поведут ни к чему и что он ни за что не согласится царствовать, как он это высказал мне спустя несколько дней после смерти отца.
Публика, особенно же низшие классы, и в числе их старообрядцы и раскольники, пользовалась всяким случаем, чтобы выразить свое сочувствие удрученной горем вдовствующей Императрице. Раскольники были особенно признательны Императору Павлу как своему благодетелю, даровавшему им право публично отправлять свое богослужение и разрешившему им иметь свои церкви и общины. Как выражение сочувствия, образа с соответствующими надписями из Священного Писания в огромном количестве присылались Императрице со всех концов России.
Император Александр, постоянно навещавший свою горюющую мать по нескольку раз в день, проходя однажды утром через переднюю, увидел в этой комнате множество образов, поставленных в ряд. На вопрос Александра, что это за иконы и почему они тут расставлены, Императрица отвечала, что все это приношения, весьма для нее драгоценные, потому что они выражают сочувствие и участие народа в ее горе; при этом Не Величество присовокупила, что она уже просила Александра Александровича (моего отца, члена опекунского совета) взять их и поместить в церковь воспитательного дома. Это желание Императрицы и было немедленно исполнено моим отцом.
Однажды утром во время обычного доклада Государю Пален был чрезвычайно взволнован и с нескрываемым раздражением стал жаловаться Его Величеству, что Императрица-мать возбуждает народ против него и других участников заговора, выставляя напоказ в воспитательном доме иконы с надписями вызывающего характера. Государь, желая узнать, в чем дело, велел послать за моим отцом. Злополучные иконы были привезены во дворец, и вызывающая надпись оказалась текстом из Священного Писания, взятым, насколько помню, из Книги Царств.
Императрица-мать была крайне возмущена этим поступком Палена, позволившим себе обвинять мать в глазах сына, и заявила свое неудовольствие Александру. Император, со своей стороны, высказал это графу Палену в таком твердом и решительном тоне, что последний не знал, что отвечать от удивления.
На следующем параде Пален имел чрезвычайно недовольный вид и говорил в крайне резком, несдержанном тоне. Впоследствии даже рассказывали, что он делал довольно неосторожные намеки на свою власть и на возможность «возводить и низводить монархов с престола». Трудно допустить, чтобы такой человек, как Пален, мог высказать такую бестактную неосторожность, тем не менее в тот же вечер об этом уже говорили в обществе.
Как бы то ни было, достоверно только то, что, когда на другой день в обычный час Пален приехал на парад в так называемом vis-a-vis,[203] запряженном шестеркой цугом, и собирался выходить из экипажа, к нему подошел флигель-адъютант Государя и по Высочайшему повелению предложил ему выехать из города и удалиться в свое Курляндское имение. Пален повиновался, не ответив ни единого слова.
В Высочайшем приказе было объявлено, что «генерал от кавалерии граф Пален увольняется от службы», и в тот же день вечером князю Зубову также предложено оставить Петербург и удалиться в свои поместья. Последний тоже беспрекословно повиновался.
Таким образом, в силу одного слова юного и робкого монарха сошли со сцены эти два человека, которые возвели его на престол, питая, по-видимому, надежду царствовать вместе с ним. В управлении государством все шло по-прежнему, с той только разницей, что во всех случаях, когда могла быть применена политика Екатерины II, на нее ссылались как на прецедент.
Весной того же года, вскоре после Пасхи, Императрица-мать выразила желание удалиться в свою летнюю резиденцию Павловск, где было не так шумно и где она могла пользоваться покоем и уединением. Исполняя это желание, Император спросил Ее Величество, какой караул она желала бы иметь в Павловске? Императрица отвечала: «Друг мой, я не выношу вида ни одного из полков, кроме Конной гвардии». — «Какую же часть этого полка вы желали бы иметь при себе?» — «Только эскадрон Саблукова», — отвечала Императрица.
Я тотчас был командирован в Павловск, и эскадрон мой по особому повелению Государя был снабжен новыми чепраками, патронташами и пистолетными кобурами с Андреевской звездой, имеющей, как известно, надпись с девизом «за Веру и Верность». Эта почетная награда, как справедливая дань безукоризненности нашего поведения во время заговора, была дана сначала моему эскадрону, а затем распространена на всю Конную гвардию. Кавалергардский полк, принимавший столь деятельное участие в заговоре, был чрезвычайно обижен, что столь видное отличие дано было исключительно нашему полку. Генерал Уваров горько жаловался на это, и тогда Государь в виде примирения велел дать ту же звезду всем кирасирам и штабу армии, что осталось и до настоящего времени.
Служба моя в Павловске при Ее Величестве продолжалась до отъезда всего Двора в Москву на коронацию Императора Александра. Каждую ночь я, подобно сторожу, обходил все ближайшие к дворцу сады и цветники, среди которых разбросаны были всевозможные памятники, воздвигнутые в память различных событий супружеской жизни покойного Императора. Здесь, подобно печальной тени, удрученная горем Мария Фёдоровна, одетая в глубокий траур, бродила по ночам среди мраморных памятников и плакучих ив, проливая слезы в течение долгих, бессонных ночей. Нервы ее были до того напряжены, что малейший шум пугал ее и обращал в бегство. Вот почему моя караульная служба в Павловске сделалась для меня священной обязанностью, которую я исполнял с удовольствием.
Императрица-мать не искала в забвении облегчения своему горю, напротив, она как бы находила утешение, выпивая до дна горькую чашу душевных мук. Сама кровать, на которой Павел испустил последнее дыхание, с одеялами и подушками, окрашенными его кровью, была привезена в Павловск и помещена за ширмами рядом с опочивальней Государыни, и втечение всей своей жизни она не переставала посещать эту комнату. Недавно мне передавали, что эту кровать после ее смерти перевезли в Гатчину и поместили в маленькую комнату, в которой я так часто слышал молитвы Павла. Обе двери этой комнаты, говорят, были заколочены наглухо, равно как в Михайловском замке двери, ведущие в кабинет Императора, где произошло убийство.
В заключение скажу, что Император Павел, несмотря на необычайное увлечение его некоторыми женщинами, был всегда нежным и любящим мужем для Марии Фёдоровны, от которой он имел 8 детей,[204] из которых последними были Николай, родившийся в 1796 году, и Михаил — в 1798 году.
Достойно внимания и то обстоятельство, что Е. И. Нелидова, которой Павел так восторженно увлекался, сохранила дружбу и уважение Императрицы Марии Фёдоровны до последних дней ее жизни. Не есть ли это лучшее доказательство того, что до того времени, когда он попал в сети Гагариной и ее клеврета, он действительно был нравственно чист в своем поведении?
Какой поучительный пример для Государей, указывающий на необходимость всегда остерегаться влияния доверенных царедворцев, единственной заботой которых всегда было и будет потворство их слабостям ради личных целей.
Основные даты жизни Императора Павла I и важнейшие события царствования
20 сентября 1754 года. Рождение в семье Наследника Престола Великого князя Петра Фёдоровича и его супруги Екатерины Алексеевны сына — Великого князя Павла Петровича. Место рождения — Летний царский дворец в Санкт-Петербурге (не сохранился).
25 сентября 1754 года. Крещение Павла Петровича в придворной церкви Летнего дворца.
25 декабря 1761 года. Смерть Императрицы Елизаветы Петровны, восшествие на Престол её племянника Петра Фёдоровича под именем Петра III.
28 июня 1762 года. Свержение и арест Императора Петра 111, а затем и убийство его в Ропше. Императрицей провозглашается мать Павла Петровича — Екатерина Алексеевна, отныне — Императрица Екатерина II, урождённая принцесса София-Фредерика-Августа Ангальт-Цербская.
4 июля 1762 года. Павлу Петровичу жалуется звание полковника Лейб-гвардии Кирасирского полка.
22 сентября 1762 года. Коронование Екатерины II в Успенском соборе Московского Кремля. Сын Императора Петра III Великий князь Павел Петрович получает титул «Наследника Цесаревича».
29 сентября 1773 года. Женитьба Великого князя Павла Петровича на Великой княжне Наталии Алексеевне, урождённой принцессе Августе-Вильгельмине-Луизе Дармштадской, родившейся 14 июня 1755 года.