В течение этих первых дней моей петербургской жизни я был представлен великим княгиням Елизавете и Анне, супругам Александра и Константина. Первая, бывшая принцесса Баденская, была прекрасна и любезна и в то же время отличалась самым кротким характером. Последняя была, пожалуй, еще больше поразительной красоты, но все же не могла заслонить собою прелестей Елизаветы. […]
Вечерние собрания императора, присутствовать на которых я также получил приказание, состояли большею частью из всех членов царской фамилии, находившихся налицо в Петербурге, за исключением великой княжны Анны и ее двух братьев, Николая и Михаила, которые, за малолетством, оставались в детских комнатах. […]
Всякий раз до начала собрания вся императорская фамилия заходила в покои к моей тетушке… …Ровно в половине седьмого с шумом распахивались обе половинки двери и появлялся император… потом, с легким наклонением головы, проходя мимо собравшихся, отдавал низкий поклон императрице, ласково кивал великой княгине Анне и затем почти всегда с особым благоволением быстро подходил ко мне, много меня расспрашивал, часто смеялся над моими ответами, иногда хлопал в ладоши и, вдруг повернувшись к императрице, подавал ей руку и открывал шествие в гостиную. […]
Будучи… верным воспроизведением привычек Фридриха II, эти собрания сами по себе не представляли ничего замечательного и состояли лишь в том, что беспрерывно разносились разные закуски, причем император выпивал несколько рюмок вина и бывал словоохотлив. И так как все у него делалось по часам, то вдруг он поднимался с места, и в то же время все, как бы вследствие электрического тока, вскакивали на ноги. Тогда он удалялся на одну минуту и, возвратясь, подавал императрице руку, чтобы идти к столу, накрытому в соседнем зале.
Ужин начинался в половине девятого и оканчивался ровно в девять. […] За каждым стулом стоял паж, за стулом императора — два камер-пажа в малиновых кафтанах (украшенные малым крестом Мальтийского ордена; они ожидали выпуска в армию капитанскими чинами). На одном конце стола стоял, облокотившись на свою трость, пажеский гофмейстер[48], чином полковник, на противоположном — обер-гоффурьер Крылов, тоже в чине полковника, и оба мальтийские рыцари.
Разговаривали за ужином мало: блюда в таком обилии следовали одно за другим, что не то чтоб разговаривать, а едва доставало времени отведать кушанья. Легкое прикосновение императора к стоявшему против него блюду с разным мороженым служило обыкновенно предварением близкого вставания из-за стола, что и происходило неизбежно по первому удару заповедных девяти часов.
Из «Путешествия в Петербург» Жана Франсуа Жоржеля:
Павел I держит свою семью в полном порабощении: императрица не может без разрешения императора пригласить к себе ни двух своих женатых сыновей, ни двух невесток: великий князь Александр не может даже пойти к своей матери, не предупредив отца. […]
Великий князь Константин представляет разительную противоположность своему старшему брату: он совершенно лишен… обаяния и обходительности своего брата; он известен отвращением к наукам, причудами, вспыльчивостью, резкостью, буйным нравом, грубостью. Он женат на очаровательной, умной, молодой и красивой женщине[49], которая чувствует себя очень несчастной. Его ненавидят даже солдаты.
Императрица Мария Федоровна
Из воспоминаний Федора Гавриловича Головкина:
Императрица не менее, чем ее супруг, наслаждалась торжествами коронования. Туалеты были ее элементом. То, что доводило других дам до изнеможения, не доставляло ей никакого труда. Даже в положении беременности она сохраняла свой бальный туалет с утра до вечера и между обедом и балом, оставаясь затянутой в корсет, занималась, как всегда, в капоте, своей перепиской или вышивала на пяльцах, а иногда даже работала с медальером и резчиком на камне Леберехтом. Ее участь значительно улучшилась с тех пор, как она последовала совету своей матери — расположить к себе хорошим обращением г-жу Нелидову. А так как эта фаворитка не была ни развратна, ни корыстолюбива и к тому же была чрезвычайно умна, то доверие к ней государыни, которая могла на нее смотреть как на свою соперницу, ее тронуло и в то же время расположило государя к своей супруге. […]
Императрица по своему характеру не была зла, но желание иметь влияние заставило ее натворить в это царствование много бед. Будучи сама добродетельной и дорожа верностью своего мужа, она полагала, что лучшее средство привязать его к себе должно состоять в передаче ему, в интимности супружеской жизни, всяких верных и неверных сведений, сопровождаемых ее хорошими и дурными советами, которые ее подозрительный ум жадно подбирал. В эти минуты откровенности все средства были хороши; друзья и враги одинаково приносились в жертву, и, теснимая вопросами по поводу разных событий, она не щадила никого. Ее приближенные предупредили меня об этом. Мне рекомендовали обратить внимание на дни, следующие за вечерами, когда императрица прощалась с императором словами: «Дорогой друг, я хотела бы поговорить с вашим величеством о многих вещах, если вы позволите». На другой день после такой фразы следовала всегда какая-нибудь немилость, малая или большая. Эта оригинальная фраза определяла комнату, где государь ляжет спать, и императрица бывала так уверена в своем деле, что она в этот день не торопилась заканчивать свою игру.
Из переписки Федора Васильевича Ростопчина:
На государя сильно влияет императрица, она вмешивается во все дела… Чтобы усилить свою роль, она соединилась с мадемуазель Нелидовой, ставшей ее лучшей подругой после 6 ноября[50].
Из «Записок» Августа Коцебу:
Много было говорено о тиранских намерениях, которые Павел будто бы питал против своего семейства. Рассказывали, что он хотел развестись с императрицей и заточить ее в монастырь. Если бы даже Мария Федоровна не была одною из красивейших и любезнейших женщин своего времени, то и тогда ее кротость, благоразумие и уступчивый характер предотвратили бы подобный соблазн.
Людей вспыльчивых, не умеющих сдерживать себя при посторонних, принимают за дурных мужей, между тем как весьма часто именно такие люди наиболее любимы женами, которые лучше кого-либо знают их характер.
Из «Путешествия в Петербург» Жана Франсуа Жоржеля:
Императрица, известная своими добродетелями и красотой, обожаемая своими детьми и всеми, кто имел счастье к ней приблизиться, лишена всяких удовольствий и не имеет никакого влияния. Император относится к ней с наружным уважением, подобающим ее званию; но жизнь ее протекает среди всяких стеснений, и она лишена всего, что должно быть уделом супруги могущественного монарха.
Из «Юношеских воспоминаний» Евгения Вюртембергского:
Императрица приняла меня радушно. Эта 40-летняя женщина имела величественную осанку, и на первый взгляд, в особенности издали, в ней было больше торжественной важности, чем приветливости. Глаза ее сверкали, и выражение лица менялось; но при ближайшем знакомстве оказывалось, что самыми кроткими чувствами одушевлялись прекрасные, правильные и как зеркало светлые черты ее лица. Она была высокого роста, крепкого, но в то же время изящного сложения; всегда безукоризненный наряд, в соединении с прекрасным станом, придавал ей вид моложавости. […]
…она была исполнена самой горячей материнской любви ко мне. С одинаковой силой она была привязана к ребенку, юноше, взрослому мужу, и беззаветная эта привязанность, заставлявшая ее гласно называть себя моей второй матерью, так же ясно высказалась в нежности, с какой она теперь прижимала меня к сердцу, как и в последних строках, которые она посвящала мне, уже лежа на смертном одре!
Из «Записок» Дарьи Христофоровны Ливен:
Императрица-мать пользовалась большим почтением и любовью своих детей. Никогда никакая женщина лучше не постигала и безукоризненнее не выполняла всех своих обязанностей. Ничто не может сравниться с ее жалостью, разумным милосердием и постоянством в привязанностях. Она любила свой сан и умела поддерживать свое достоинство. Она обладала сильным умом и возвышенным сердцем. Она была горда, но приветлива. Она была еще очень красива и, высокая ростом, производила внушительное впечатление.
Из «Записок» Николая Александровича Саблукова:
Павловск, принадлежавший лично Марии Федоровне, был устроен чрезвычайно изящно. И всякий клочок земли здесь носил отпечаток ее вкуса, наклонностей, воспоминаний о заграничных путешествиях и т. п. Здесь был павильон роз, напоминавший трианонский; шале, подобные тем, которые она видела в Швейцарии; мельница и несколько ферм наподобие тирольских; были сады, напоминавшие сады и террасы Италии. Театр и длинные аллеи были заимствованы из Фонтенебло, и там, и сям виднелись искусственные развалины. Каждый вечер устраивались сельские праздники, поездки, спектакли, импровизации, разные сюрпризы, балы и концерты, во время которых императрица, ее прелестные дочери и невестки своею приветливостью придавали этим развлечениям восхитительный характер. Сам Павел предавался им с увлечением…
Наследник Александр Павлович
Из дневника Александра Яковлевича Протасова, воспитателя великого князя Александра Павловича:
…замечается в Александре Павловиче много остроумия и способностей, но совершенная лень и нерадение узнавать о вещах, и не только чтоб желать ведать о внутреннем положении дел, как бы требовали некоторые насилия в познании, но даже удаление читать публичные ведомости и знать о происходившем в Европе.
Из «Путешествия в Петербург» Жана Франсуа Жоржеля:
Великий князь [Александр Павлович]… походит на свою мать ростом, красотою, кротостью и доступностью; поэтому его обожают в С.-Петербурге; он благоразумно решил избегать общества. Он живет в уединении со своей супругой, которую нежно любит; великая княгиня не может не внушать прочной привязанности благодаря своей грации, основательности своего ума и своим душевным качествам. Екатерина II хотела сделать Александра своим преемником; если бы она прожила еще один или два месяца, то Павел I никогда не взошел бы на русский престол. Это решение императрицы было известно всем и долгое время заставляло императора сторониться своего сына, но послушание великого князя, его почтительность и предупредительность ослабили это чувство неприязни. Александр окружен лишь людьми, которые покорно исполняют волю его отца. Чтобы не вызвать неудовольствия отца, он не устраивает никаких приемов, не говорит ни с одним иностранным послом, ни с одним высо